The glory of Babylonian harlot: A. O. Smirnova-Rosset in the poetic dialogue between I. S. Aksakov and N. M. Yazykov (1845–1846)

Abstract

The article publishes an unknown versified epistle To a Young Man (1846) from the Aksakov archive, which is attributed to N. M. Yazykov. The poetic dialogue between I. S. Aksakov and Yazykov, aimed at exposing the ideology of Georgesandism, is analyzed. Using the data from the unpublished family correspondence, the available information on the initial period of the relationship between Aksakov and A. O. Smirnova-Rosset is clarified.

Full Text

В дореформенный период, до того, как И. С. Аксаков начал издавать газету «День» (1861–1865) и окончательно избрал своим поприщем публицистическую деятельность, он был больше известен как поэт. Отдельные его поэмы («Зимняя дорога», «Бродяга») и стихотворения обратили на себя внимание Н. В. Гоголя, И. С. Тургенева, Н. Г. Чернышевского, Н. А. Некрасова. Однако критическое издание поэтических произведений Аксакова предпринималось только единожды, в Большой серии «Библиотеки поэта» (1960),¹ и в нем не ставилась задача с исчерпывающей полнотой воспроизвести все авторские редакции и варианты текста. Эта задача решается ныне в ходе подготовки соответствующего тома Собрания сочинений Аксакова в 12 томах, которое издается с 2015 года при Отделе новой русской литературы Пушкинского Дома.²

Среди поэтических текстов, отложившихся в обширном Аксаковском фонде Рукописного отдела ИРЛИ, был обнаружен неподписанный автограф стихотворения «Юноше», датированный 4 апреля 1846 года.³ Архивисты, признав, что почерк не принадлежит Аксакову, указали в описи, что это «список», а не подлинник, тем не менее стихотворение было атрибутировано Аксакову.

Вместе с тем оно до сего дня не было опубликовано. Приведем его текст:

Юноше

Как много в любезном ее разговоре

Игривых, и бойких, и опытных дум!

Чудесно в ее черно-пламенном взоре

Играет проворный, блистательный ум.

Она очарует своими глазами

И речью, твою откровенную грудь

И сердце тебе переполнит мечтами

Живыми, а прежним не даст и дохнуть;

И всё, что свободно в нем жило когда-то,

Глубоко-заветно-родного, что в нем

Доныне берег ты сохранно и свято,

Потухнет и будет тебе нипочем.

Душа у нее нечиста и лукава,

Корыстны в ней думы, греховны мечты,

И ей подобает не добрая слава

Чистейшей любви, неземной красоты,

Не слава жены благодушной, смиренной,

Любящей и правду, и честь, и закон;

Но слава — какою давно по вселенной

Гремел и доселе гремит Вавилон.

Апреля 4 дня.

1846.

О какой красавице с «черно-пламенным взором» и «блистательным умом» идет речь в стихотворении, догадаться нетрудно. Это, по всей видимости, не воображаемая соблазнительница, а не кто иная, как Александра Осиповна Смирнова-Россет (1809–1882), которой, как известно, во второй четверти XIX века посвящали свои произведения многие поэты, начиная с Вяземского и Пушкина. Объединяет все тексты об этой незаурядной женщине образ чарующих «черно-пламенных» очей: «Южные звезды! Черные очи! / Неба чужого огни!» (П. А. Вяземский. «Черные очи», 1828);⁴ «…Ее черкесские глаза. / Она владеет ими смело, / Они горят огня живей…» (А. С. Пушкин. «Ее глаза (в ответ на стихи князя Вяземского)», 1828);⁵ «В свои магические сети / Меня схватила бы Россети! <…> На блеск живых ее очей…» (В. А. Жуковский. «И я веселой жизнью жил…», 1831);⁶ «Она лукаво улыбалась, / В очах живой огонь пылал…» (А. С. Хомяков. «К А. О. Р<оссет>», 1832);⁷ «Как в небе звезды ясные, / Глаза ее горят…» (И. П. Мятлев. «Нечто о некоторой даме из вороных», 1839 или 1840);⁸ «Вы все, кто удивлялись в ней / Уму блистательно-живому <…> И глазок взору огневому…» (Е. П. Ростопчина. «Воспоминанье», 1839),⁹ и др. Не менее пространный цитатный перечень получится, если принять во внимание другую характеризующую черту, связанную со Смирновой-Россет, — ее «блистательный ум»; см.: «ум свободный» (А. С. Пушкин. «В альбом А. О. Смирновой», 1832);¹⁰ «Что делать? — речью безыскусной / Ваш ум занять мне не дано…» (М. Ю. Лермонтов. «А. О. Смирновой», 1840),¹¹ и др.

Как правило, все эти произведения созданы в шутливом духе, в жанре, так сказать, легкого мадригала. На их фоне обнаруженное в архиве стихотворение «Юноше» с его грубоватыми инвективами в адрес Смирновой-Россет стоит особняком. Правда, схожие по смыслу, однако куда менее резкие выпады в ее сторону встречаем в двух поэтических посланиях, обращенных к ней как раз Аксаковым: «Вы примиряетесь легко…» и «Когда-то я порыв негодованья…». Они были написаны в то же время, но немного позднее — летом 1846 года. Не принадлежит ли и правда перу Аксакова стихотворение «Юноше», датированное 4 апреля того же года?

Знакомство С. Т. Аксакова и его сыновей Константина и Ивана с А. О. Смирновой-Россет пришлось на осень 1845 года. О первых месяцах ее общения с Аксаковыми известно немало — прежде всего из ее переписки с С. Т. Аксаковым и, особенно, из подробнейших писем И. С. Аксакова к родным и товарищу по Училищу правоведения князю Д. А. Оболенскому. Нет нужды подробно останавливаться на этом эпистолярном материале, поскольку исследователи неоднократно обращались к нему.¹² Не лишне, однако, будет привести сведения об описанных там событиях по другому источнику — неопубликованным письмам В. С. Аксаковой, старшей дочери С. Т. Аксакова, к его племяннице М. Г. Карташевской. Они, как и вся двусторонняя переписка девушек, отложились главным образом в Рукописном отделе Пушкинского Дома. В этих письмах содержатся некоторые неизвестные факты, а пересказ сообщенного И. С. Аксаковым в переписке с родными о его взаимоотношениях со Смирновой-Россет сопровождается (как правило, имплицитно) упоминанием реакции на них в семье Аксаковых.

Знакомство 22-летнего И. С. Аксакова со Смирновой-Россет¹³ состоялось в Калуге, куда он был определен 12 июля 1845 года на должность товарища председателя Палаты уголовного суда (приступить к службе должен был в начале сентября, по окончании отпуска). Почти одновременно, 6 июня, калужским губернатором был назначен Н. М. Смирнов, муж Александры Осиповны.

Об этом Аксаковы узнали в самом конце лета, и 24 августа В. С. Аксакова сообщала Карташевской: «На днях маменька ездила в Москву с Ваничкой закупать ему все нужное. Дён через 10 он едет уже в Калугу; как скучно ему там будет одному; говорят, город очень плох. — Новым губернатором туда назначен Смирнов, и жена его скоро туда приедет, Иван не избежит, разумеется, знакомства с ними».¹⁴ 12 сентября она же упоминала: «Ваничка уехал из Москвы в Калугу уже неделю тому назад, до сих пор еще не получили от него писем» (10615, 93 об.). И далее делилась своими беспокойствами, поскольку в семье на младшего брата Ивана смотрели как на юношу, мало приспособленного к практической жизни с ее бытовыми потребностями, хотя и способного внушить к себе уважение в обществе. Вера писала сестре: «Ты его совсем не знаешь, мой милый друг. Не говоря уже о том, что он во многом переменился, но он никогда не умел особенно о себе позаботиться и не знает ничего, что надобно для устройства. Может быть, в другом отношении, как, например, себя повести с разными лицами, как сохранить в обществе самостоятельность, может быть, на то у него и есть способность, но не для хозяйственного устройства и не для домашних забот. С нетерпением ожидаем от него писем и надеемся получить на днях» (10615, 93 об. — 94).

Первое письмо Иван отправил родным 7 сентября, сразу по приезде в Калугу, прямо из гостиницы. Впоследствии писал регулярно. 1 октября Вера сообщала о брате: «От него получаем большие письма раза два в неделю, и письма такие интересные во многих отношениях. — Там именно назначен тот самый Смирнов, т. е. муж той самой Смирновой, о которой я тебе писала и которая необыкновенно замечательная женщина, необыкновенно умна, это можно судить по письму ее к отесеньке <…> И сама она должна быть через месяц в Калуге;¹⁵ кажется, все ее знакомые и даже муж рассчитывают на брата Ивана как на общество для нее, об Иване она, разумеется, слыхала и, вероятно, через Самарина¹⁶ читала его стихи. <…> Смирнов уже заранее сказал Ивану, что когда жена его приедет, то он просит приезжать его каждый день, потому что она будет мало выезжать. — Иван очень скучает своим одиночеством и вместе и обществом Калуги» (10615, 104–104 об.). Поэтому все Аксаковы с нетерпением ждали прибытия в Калугу Смирновой-Россет, так что Аксаков чуть ли не в каждом письме упоминал о том, что она пока не приехала. Да и Александра Осиповна сама заинтересовалась юным поэтом-чиновником. 12 сентября она писала Гоголю в связи с будущим переездом в Калугу: «У нас там служит один из Аксаковых; я этому очень рада…».¹⁷

Вскоре, 2 ноября, по настойчивому желанию Гоголя она познакомилась с С. Т. Аксаковым, а на следующий день — и с К. С. Аксаковым и, как известно, на обоих произвела поначалу невыгодное впечатление: они обманулись в своих ожиданиях, были разочарованы, по их признанию, ее бесцеремонностью в обращении с ними и неуместной иронией во время беседы. В ответ на их визиты она перед отъездом в Калугу собиралась посетить Радонежье (как тогда Аксаковы называли недавно приобретенное ими Абрамцево).

12 ноября В. Аксакова сообщала сестре в Петербург: «Дорога и погода была так дурна, что Смирнова не поехала к Троице, а написала премилое и умное письмо, которое во многом примирило с ней и тех, которые не совсем были довольны первым свиданием с этой женщиной. — Ожидаем, что скажет нам на это Иван, от которого мы продолжаем получать большие и интересные письма и даже стихи иногда» (10615, 125 об.).

В письме от 13 ноября И. С. Аксаков рассказал родным о том, как накануне познакомился с губернаторшей. Лейтмотивом письма стала фраза: «Это не женщина, а просто черт, бес».¹⁸ 19 ноября В. С. Аксакова извещала сестру: «Иван наконец виделся со Смирновой и, увы, — совершенно разочаровался. Он себе составил об ней высокое понятие, думал видеть женщину необыкновенную и был до того поражен, удивлен неприятно, что все письмо его было наполнено тем неприятным впечатлением, которое она на него произвела. Мы ожидали этого; отесенька и брат, которые видели ее прежде и почти такое же вынесли от нее впечатление, нарочно к нему не писали до тех пор, пока он сам ее не увидит; впрочем, на первом разе нельзя произносить суждение об женщине, об которой так высоко отзываются люди, заслуживающие доверия полного» (10615, 128–128 об.). И далее Вера Сергеевна высказывает мнение о Смирновой-Россет, вероятно сформировавшееся к тому времени в гостиной Абрамцева: «Может быть, это одно из тех капризных существ, которые забавляются даже неприятным впечатлением, производимым ими, и только, может быть, в некоторые минуты разоблачают всю глубину души своей. Но так, как она явилась им в первый раз, то нельзя и предполагать, чтоб в ней была глубокая душа; умна она очень, но тон ее, обращение до того бесцеремонно, что даже оскорбляет, такая короткость даже неприятна. Она между людьми незнакомыми более насильственна выходит, нежели принуждение. В лице ее, говорят, нет никакой приятности, только живость необыкновенная» (10615, 128 об. — 129). В ответном письме (от 26 ноября) Карташевская упоминала об И. С. Аксакове: «Жаль, что Смирнова ему не понравилась, но, может быть, он еще переменит свое мнение. Я совершенно с тобой согласна в том, что ты говоришь по поводу ее, и я тоже верю суждению людей, заслуживающих полное доверие и которые, зная ее коротко, относятся о ней с похвалой» (10639, 115).

И И. С. Аксаков, как известно, вскоре действительно пересмотрел свои представления о Смирновой-Россет. 3 декабря Аксакова сообщала о брате: «Его письма столько интересны во всех отношениях, теперь же особенно по его изменяющемуся суждению о Смирновой. Теперь оно гораздо выгоднее для нее, и я думаю, он придет к тому же заключению, как и другие. — Что в ней нет ничего женского, это надобно заранее принять. — Стихи Пушкина „В альбом“ написаны к ней, и отесенька говорит, что они совершенно ее выражают и определяют. <…>¹⁹ Вот Смирнова, и конечно, это замечательная женщина или, лучше, замечательный человек, как об ней выражаются некоторые. Стихи Лермонтова:

Без вас — хочу сказать вам много,

При вас — я слушать вас хочу,²⁰

— также к ней» (10615, 134–134 об.).

10 декабря Аксакова передавала новые известия — об очередном разочаровании брата: «Иван сообщает нам все свои впечатления и заключения о Смирновой — во всяком случае необыкновенно замечательном явлении. Но изо всего видно, что она не очень ему нравится. В ней почти совершенное отсутствие эстетического чувства, она сама это говорит, но зато музыка вознаграждает ее за этот недостаток. — Стихи, кроме смысла, заключающегося в них, почти не производят на нее впечатления. Для Ивана, который в Калуге никому и ни с кем не читает стихов, было бы очень приятно найти кого-нибудь, с кем мог бы он разделить свои эстетические впечатления, и этого именно не нашел он» (10615, 138–138 об.).

Однако уже 27 декабря Аксакова писала о новой перемене в умонастроениях Ивана: «Хотела было я рассказать тебе подробнее о А. О. Смирновой, но об этом надобно говорить много, а теперь мне некогда, я тебе скажу только результат, что Иван говорит то же о ней, что и Гоголь, и в самом деле, по его рассказам об ней, она представляется только необыкновенным существом, такой высокой натурой, что мелки кажутся все наши прежние определения и заключения об ней. — Несмотря на то, ее приемы, ее привычки часто оскорбляют. <…> Она в постоянной ипохондрии» (10615, 141 об.).

Эти перемены к лучшему в настроении И. С. Аксакова не отменяли того факта, что его довольно тесное общение со Смирновой-Россет постоянно омрачалось ее вызывающе своенравным поведением. Приведем несколько цитат из его писем за первые недели их знакомства, контекстно сходных с негативными оценками героини в стихотворении «Юноше». 13 ноября (родным): «Я не в силах высказать вам того неприятного, оскорбительного впечатления, которое она на меня произвела. <…> моя душа была так внутренно оскорблена, что я не решусь ни за что, мне кажется, читать ей свои стихи, где есть хоть малейший оттенок чувства, мечты…»;²¹ 17 ноября (Д. А. Оболенскому): «Что она умна, как черт, как бес, — это видно с первого взгляда, но она была так зла, явилась мне такою эгоисткою, так мало было любви, грусти и сострадания в ее энергических ругательствах, что все это меня огорчило и поразило чрезвычайно неприятно»;²² 24 ноября (К. С. Аксакову): «…Смирнова, как некий злой демон, огорчив, оскорбив, смутив меня, растравив мое тщеславие и самолюбие, нарушила строй души. Я часто видаюсь с нею, но постоянно выношу неприятное впечатление, так что она иногда мне становится в тягость»;²³ 1 декабря (родным): «Я убедился, что она не притворяется, не играет комедии и гораздо менее замечательная женщина, нежели мы думали».²⁴ С. Т. Аксаков в письме к Ивану от 3 декабря подтверждал (и его слова тоже близки по смыслу к высказанному в стихотворении «Юноше»): «Недоступная атмосфера целомудрия, скромности, это благоухание, окружающее прекрасную женщину, никогда ее не окружало, даже в цветущей молодости; она родилась такою».²⁵ Показательна и поздняя оценка Смирновой-Россет со стороны вдовы писателя А. Ф. Аксаковой: «…она отталкивает его излишней свободой суждений и речей, в которых слышится жалкая опытность, приобретенная ею в гнилой среде большого света».²⁶

Е. И. Анненкова справедливо объясняет сложный характер общения И. С. Аксакова и Смирновой-Россет тем, что «они являли собою разные культурные эпохи»: начала личности Александры Осиповны «культивировались атмосферой карамзинского салона, пушкинского Царского Села, дворцовыми отношениями»;²⁷ мировоззрение же Аксакова формировалось в эпоху 1840-х годов, диктовавшую приоритет общественного над частным, когда на смену демонстративной веселости и эстетической игре приходили внутренняя серьезность и духовное тружничество.²⁸ Важно учитывать и психологический аспект их общения, порождавший вспышки взаимного раздражения. Смирнова-Россет писала С. Т. Аксакову 1 июня 1846 года: «У Ив<ана> Серг<еевича> еще много жесткости в суждениях, он нелегко примиряется с личностями, потому что он молод и не жил еще. Со временем это изменится непременно, шероховатость пройдет. Вся жизнь учит нас примиренью с людьми…».²⁹ И. С. Аксаков, ознакомившись с этой характеристикой Смирновой-Россет, в письме от 15 июня заявил родным: «Все, что она пишет <…> обо мне — преглупо. У ней есть конек: опытность, знание людей, учительский тон; я ей это объявил вчера».³⁰

Около 22 декабря 1845 года И. С. Аксаков покинул Калугу, чтобы отпраздновать Рождество в кругу семьи. Он планировал вернуться к месту службы в середине января 1846 года, но заболел — и по настоянию семейного доктора А. И. Овера остался в Абрамцеве.

14 февраля В. С. Аксакова писала Карташевской: «Ивану же Овер (несмотря на то что он теперь совершенно здоров) не позволяет выехать до весны, продолжать после серных ванн отрубные³¹ и не курить в продолжение всего этого времени; как ни тяжело это для него, но нечего делать. Овер только теперь сказал, что ему угрожала ужасная опасность, если б его не остановили здесь и не подвергли такому строгому лечению. Он говорит, что у Ивана меркуриальная болезнь, то есть вследствие сильных лекарств, которыми он без разбору лечил себя в Калуге. — Истинно надобно благодарить Бога, что это все так устроилось» (10616, 15–15 об.). Через месяц, 13 марта, Вера сообщала: «Мы думаем, как бы Ивану не приказали ехать в чужие краи, ему надобно хорошенько полечиться; но если и велят ему ехать, то еще нескоро. — Бедный Иван, очень невесело ему проводить так свое время, и совестно очень в отношении его службы» (10616, 27 об.). В итоге Аксаков прожил с родными четыре месяца и вернулся в Калугу только 29 апреля.

Если он сочинил стихотворение «Юноше», то это произошло в Абрамцеве за три недели до его отъезда. Такое, признаться, довольно удивительно и на И. Аксакова непохоже: получается, что, не видя Смирнову-Россет так долго, он все же копит в себе недобрые чувства и в конце концов разражается гневными стихами о ней, адресуя их условному «юноше» (как бы самому себе).

Однако эту версию опровергают признания самого Аксакова в письмах к другу и родным, что он с начала 1846 года и вплоть до мая вообще не сочинял стихов. 4 мая он писал из Калуги князю Оболенскому в Петербург: «Целых 4 месяца не отвечал на твое пространное письмо. Ты знаешь, вероятно, что я прожил их не в Калуге, а дома, был болен, — а теперь вот уже 4 дни как я здесь. <…> А я не нахожу лучшего средства загладить свою вину перед тобою, — как прописать тебе, в виде послания, стихи, написанные мною вчера, первые стихи, написанные мною в течение целых 4х месяцев!..»³² И далее Аксаков помещает свое известное стихотворение «Andante», которое в цитируемом письме озаглавлено «К. Д. А. О.», т. е. «Князю Д. А. Оболенскому»³³ («andante» приписано ниже на правом поле со строчной буквы и подчеркнуто). К письму родным, отправленному в тот же день (4 мая), Аксаков тоже приложил список «Andante», подтвердив, что это первые его стихи после долгого перерыва: «…мне приятно было писать их после долгого молчания. По крайней мере, брешь проломана».³⁴

Невозможно даже предположить, чтоб Аксаков лукавил. Значит, отложившееся в его бумагах стихотворение «Юноше» создано не им. Вместе с тем настоящий автор явно был хорошо осведомлен в том, что происходило в гостиной калужского губернатора в конце 1845 года, и при этом горячо сочувствовал «юноше», попавшему под обаяние женщины, которой

…подобает не добрая слава

Чистейшей любви, неземной красоты, <…>

Но слава — какою давно по вселенной

Гремел и доселе гремит Вавилон.³⁵

На наш взгляд, идейно-тематическое содержание поэтического послания «Юноше», особенности его стихотворной формы и стилистические приемы позволяют с уверенностью атрибутировать это произведение Н. М. Языкову.

Но прежде, чем обратиться к стиховедческому анализу этого произведения, укажем на связь его замысла с творческой биографией поэта. Как известно, в тот период он, вернувшись в 1843 году из-за границы, где провел зиму в Риме вместе с Гоголем, попадает в Москву в момент наиболее ожесточенного противостояния двух лагерей — западнического и славянофильского. И без колебаний примыкает к последнему, чему способствовали родственные связи: его сестра Екатерина с 1836 года была замужем за А. С. Хомяковым, братья Петр и Александр и сестра Прасковья (в браке Бестужева) разделяли убеждения зятя. В 1844–1846 годах Языков пишет целый ряд страстных «полемических посланий», направленных против представителей западничества, которых обвиняет в стремлении «испортить нас и онемечить Русь».³⁶ Самое знаменитое из них — процитированное «К ненашим» (1844) — способствовало окончательному размежеванию славянофилов и западников как непримиримых идейных противников.

Известно, что эти послания печально отразились на репутации поэта-романтика как в XIX веке (Белинский объявил его «заживо умершим талантом»,³⁷ Герцен — «святошей», избравшим «полицейскую нагайку»³⁸), так и тем более — в советское время. Поэтому вызывает уважение мужество А. А. Карпова, решившегося в 1982 году в подцензурной печати разъяснить позицию поэта, который «адресует свои страстные инвективы не столько этим малознакомым ему людям,³⁹ сколько тем явлениям, течениям общественной мысли, в которых он видит зло современной жизни», отсюда «преувеличенность обвинений, необычайная резкость характеристик». Исследователь при этом справедливо указывал на «связь этих сочинений с жанрами церковной проповеди и обличения».⁴⁰ Полемическое послание «Юноше» вполне соответствует этим особенностям позднего творчества Языкова.

Он был знаком со стихами И. С. Аксакова, распространявшимися в то время в списках. 21 ноября 1845 года Языков так аттестовал Гоголю юного поэта: «В Калуге служит в губернском правлении Иван Аксаков — юноша с большим талантом: вытребуй от С<ергея> Т<имофеевича> стихов его».⁴¹ В том же письме, рассказывая о пребывании Смирновой-Россет в Москве, Языков сообщает, что она «виделась с Аксаковыми» и, «как слышно, хотела уговорить Константина Акс<акова> перестать носить русскую рубашку и зипун (костюм, в коем с некоторого времени этот добрый юноша является везде и всюду), но не тут-то было — не на такого напала».⁴² И в дальнейшем Языков, извещая Гоголя о московских знакомых, всегда проявлял осведомленность в делах Аксакова: 18 февраля 1846 года: «И. Аксаков всю зиму был болен, теперь выздоравливает»;⁴³ 19 марта: «У нас составляется литературный сборник <…> в него войдет <…> много стихов И. Аксакова…»;⁴⁴ 30 апреля: «Ив. Аксаков уехал в Калугу, где он служит в палате».⁴⁵ При этом к Смирновой-Россет Языков относился с предубеждением — еще до ее личного знакомства с Аксаковыми, в июне 1845 года, он писал главе семейства: «Возвращаю вам письмо г-жи Смирновой: пишет она умно и довольно правильно: но ведь эти достоинства все-таки не мешают ей быть сиреною, плавающею в прозрачных водах соблазна: так понимает ее и Хомяков».⁴⁶ Вполне вероятно, что Языкову, который тяжело болел и не выходил (по вторникам у него собирались друзья), приносили на прочтение и калужские письма Аксакова либо пересказывали их содержание.

Ранее, только узнав, что Аксаков был направлен на службу в Калугу, где губернатором стал Н. М. Смирнов и куда должна была перебраться его жена, Языков, совершенно неожиданно для Ивана, посвятил ему восторженное послание в стихах, начинающееся словами «Прекрасны твои песнопенья живые…», датированное при публикации 31 октября 1845 года⁴⁷ (Аксаков получил его 9 ноября).⁴⁸ Ключевыми здесь были строки, игриво, в духе мадригальной поэзии пушкинского времени отсылающие к Смирновой-Россет:

…и если тебя очарует

Красавица роза — не бойся любви;

Пускай она нежит, томит и волнует

Глубоко все юные силы твои <…>

Беспечно и смело любви предавайся,

Поэт! И без умолку пой ты об ней

Счастливые песни, и весь выпевайся

Красавице розе, певец-соловей!⁴⁹

Легковесное и при этом настойчивое двукратное упоминание «красавицы розы» покоробило адресата; правда, содержащийся здесь намек на Смирнову-Россет поначалу не был им понят. Аксаков в тот период сосредоточенно работал над поэмой «Мария Египетская», размышлял о высоком предназначении русской женщины-христианки,⁵⁰ в его архиве сохранились многочисленные записи того времени, озаглавленные «Выписки из Евангелия о женщинах и т. п., кроме слов о рождестве Иисуса и о Богородице».⁵¹

В целом же он был польщен вниманием известного поэта, хотя ценил его не очень высоко (15 июля 1844 года он писал родителям из Астрахани по поводу стихотворения Языкова «М. П. Погодину»: «Да, я и забыл о стихах Языкова. Хороши и легки по обыкновению, но больше ничего»⁵²). О полученном поэтическом послании он сообщал домой 10 ноября 1845 года: «Этот сюрприз был мне, разумеется, очень приятен. Стихи хороши, особенного, впрочем, ничего нет <…> Не понимаю только, к чему он все толкует мне про любовь и красавицу-розу, певца-соловья, ее воспевающего. Любовь меня не занимает нисколько, я об ней и не мечтаю и не думаю. <…> Разумеется, я буду отвечать стихами же Языкову и очень ему благодарен…».⁵³ 17 ноября Аксаков уведомлял родных: «…начал послание к Языкову…»,⁵⁴ а 20 ноября: «Я написал ответ Языкову, но еще не послал к нему. Посылаю к вам; если найдете годным, то пошлите к нему…».⁵⁵ Это было, так сказать, в полном смысле слова «политкорректное» произведение, исполненное чувства благодарности за «приветное посланье» и «ободряющую руку». Так же вежливо выразил Аксаков свое недовольство языковской «красавицей розой», которая под его пером нечаянно превратилась в «деву-розу»:

Суровой юности моей

Не возмущали девы-розы,

Веселье бурное страстей,

Любви свежительные грозы!⁵⁶

Тем самым произошло совпадение (поначалу не осознанное Аксаковым) с обозначением Смирновой-Россет в стихотворении Хомякова «Ей же» («О дева-роза, для чего…»), опубликованном в 1832 году. Аксаков, по его признанию, воспринимал это выражение за «эпитет старый, изношенный, казенный».⁵⁷

Как дальше развивались события, Аксаков рассказал брату Константину в обстоятельном письме от 24 ноября. В один из вечеров в губернаторском доме зашел разговор о Языкове и Иван «сказал, что получил от него послание», Смирнова-Россет «приказала принести и послание».⁵⁸ Она выслушала стихи Языкова и ответ на них Аксакова. «„Красавица-роза“ — это какое-то знакомое выражение, — сказала она, — где это — у Пушкина, что ли?» В ходе дальнейшей беседы Аксаков уяснил неприятный для него подтекст языковского послания: «Признаюсь, истинно я забыл, что под красавицей-розой надо подразумевать Смирнову. Так мало она похожа на розу, так мало в ней привлекательного и очаровательного, так к ней трудно почувствовать что-либо в душе, что мне это и в голову не пришло». Вполне определенно это подтвердили Ивану и родные, судя по его оговорке: «…вы пишете, что под красавицей-розой надо подразумевать Смирнову…».⁵⁹

И. С. Аксаков теперь огорчен, что обманулся, приняв всерьез довольно легковесные салонные стихи с фривольными намеками. Он решает переписать свой ответ Языкову и признается брату Константину: «Теперь, когда я понял, что послание Языкова ко мне просто шутка, мне очень досадно, что я отвечал так важно и серьезно. Это смешно».⁶⁰ Наконец, 15 декабря он информирует родных: «По нынешней же почте посылаю Языкову переделанное послание…»⁶¹ Здесь он уже не подделывался под возможные ожидания своего адресата, а искренно высказал свое кредо, во многом предвещающее мотивы некрасовского «Поэта и Гражданина», и при этом как бы давал клятву самому себе:

Да тяжесть нашего греха

И поклонение дивану

Могучей силою стиха

Изобличать не перестану!

Пусть строгой юности моей

Не возмущают девы-розы <…>

Но всюду нам, среди пиров

И всяких суетных занятий,

Да будут слышны вопли братий,

И стон молитв, и гром проклятий,

И звуки страшные оков!⁶²

Современный исследователь, проанализировавший поэтический диалог Языкова с Аксаковым, в заключение заметил: «К сожалению, реакция Языкова на эти послания неизвестна»⁶³ (имеются в виду две редакции ответа Аксакова). Однако, как выясняется, реакция все-таки последовала — в виде стихотворения «Юноше», которое трудно воспринять иначе, как извинение Языкова перед Аксаковым за невольно причиненное ему огорчение и, вместе с тем, как бичевание современного зла, которое желчный поэт усматривал в идеологии жоржсандизма, постепенно усиливавшей влияние в России,⁶⁴ — бичевание именно в духе обличительной церковной проповеди.

И. Г. Рябий, изучавшая «эволюцию жанра послания в лирике поэтов пушкинской плеяды»,⁶⁵ выделяет в качестве наиболее характерной для Языкова такую особенность: у него «прежде всего начинает нарушаться связь с адресатом, часто из послания выпадает портрет адресата, отсутствует сиюминутность эпистолы, лирическое начало почти всегда поглощает ее. Иногда его послания выглядят лирической исповедью…».⁶⁶ Эта особенность вполне проявилась и в стихотворении «Юноше».

С точки зрения метрической организации оно аналогично инициировавшему поэтический диалог посланию Языкова «И. С. Аксакову», в чем можно видеть особую мету. Послание «Юноше» точно так же написано 4-стопным амфибрахием; в нем, правда, не шесть четверостиший, а пять. Аксаков в рассматриваемый период не пользовался этим размером (исключение — разностопное послание «При посылке стихотворений Ю. Жадовской», датированное 19 декабря 1846 года, а позднее ряд глав поэмы «Бродяга»), зато для Языкова 4-стопный амфибрахий был нередок — им написаны 17 его произведений (в семи из них он перемежается с 3-стопным).⁶⁷ Впрочем, 4-стопный амфибрахий, хотя и довольно экзотичен для первой половины XIX века, встречается и у других поэтов: у Жуковского им написано 18 произведений, у Пушкина — 8, у Баратынского и Дельвига — по 4, у Тютчева — 3, у Батюшкова — 1; но, например, Востоков и Кольцов этот размер не использовали.⁶⁸

В послании «Юноше» обращает на себя внимание лексема «Вавилон» — маркированная в цикле поздних посланий Языкова отсылкой к апокалипсическому образу «матери блудницам и мерзостям земным» (Откр. 17: 4). Приведем примеры: «Сменять на пышную блудницу / На вавилонскую готов!» («Константину Аксакову», 1844), «Ни проповедник Вавилона, / Ни вредоносный ихневмон» («Петру Васильевичу Киреевскому», 1845). Присутствует соответствующий эпитет и в послании Языкова «И. С. Аксакову»: «Беги ты далече от шумного света, / Не знай вавилонских работ и забот…».⁶⁹

Героине послания, у которой «душа <…> нечиста и лукава», противопоставлена «жена благодушная, смиренная», идеальный портрет которой Языков создал в стихотворении «В альбом». Оно было вписано в альбом его младшей сестры Катерины Михайловны Хомяковой и датировано днем рождения ее мужа А. С. Хомякова (1 мая 1845 года). Начинается словами:

Дороже перлов многоценных

Благочестивая жена!

Чувств непорочных, дум смиренных

И всякой тихости полна.⁷⁰

Полную антитезу этому описанию представляют строки послания «Юноше». Отмечаем этот факт, поскольку Аксаков наверняка был у Хомяковых в этот праздничный день и слышал чтение стихов, посвященных хозяйке дома, или/и прочел их в альбоме. (Он в тот период, возвратившись из Астрахани, где состоял членом ревизионной комиссии, жил в Москве у родителей; с конца марта 1845 года продолжал службу секретарем в Уголовном департаменте Сената.)

Известно только одно письмо Языкова к Аксакову, оно пока не публиковалось. Под ним стоит дата — 19 апреля 1846 года, т. е. через 15 дней после послания «Юноше». Не исключено, что текст стихотворения был приложен к этому письму.⁷¹ Оно написано самим Языковым, а список «Юноше» — рукой неизвестного каллиграфа. В свое время В. И. Шенрок называл почерк поэта «убийственным», а М. К. Азадовский, составивший обзор языковского архива, подтверждал это заключение, упоминая о «достаточно нелегкой задаче расшифровки почерка Языкова».⁷² Поэтому произведения, предназначенные для печати, он предварительно отдавал переписчикам для снятия копий.

Приведем текст этого небольшого письма, точнее — записки:

«Я буду сердечно рад, если мое стихотворение, которое Вы называете свистом, исключится из „Московского ученого и литературного сборника“. Но как быть, когда оно уже напечатано? но и что же поставить вместо его? Уверяю В<ас>, что я, всеми от меня зависящими средствами, стараюсь сделать Вам угодное.

Ваш Н. Языков

Апреля 19 дня

1846».⁷³

Речь идет о славянофильском «Московском ученом и литературном сборнике» (М., 1846), подписанном к печати цензором И. М. Снегиревым уже спустя три недели — 13 мая. Здесь увидели свет два произведения Языкова: «Стихи на объявление памятника историографу Н. М. Карамзину» и «Самсон» (и при этом — пять стихотворений И. С. Аксакова). Можно предположить, что послание «Юноше» предлагалось Языковым как возможная замена какому-то его тексту, не понравившемуся Аксакову, но по понятным причинам было отвергнуто последним.

Вместе с тем текст послания Языков мог передать и лично при встрече. 24 апреля 1846 года в Москве состоялось первое представление водевиля К. С. Аксакова «Почтовая карета» — Иван Сергеевич выехал из Абрамцева, чтоб попасть на премьеру (Смирнова-Россет предложила ему место в своей ложе),⁷⁴ там же, вероятно, присутствовал и Языков, написавший о том, как прошел спектакль, Гоголю.⁷⁵ Из письма И. С. Аксакова к родным от 26 апреля известно, что он накануне вместе с братом Константином нанес визит Языкову, а на следующий день «еще обязан заехать к Смирновой <…> и обедать у Языкова»,⁷⁶ утром 27 апреля выехал к месту службы в Калугу. Таким образом, пробыв три дня в Москве, Аксаков ежедневно виделся с Языковым.

Смирнова-Россет, к которой Иван Сергеевич поехал первым делом по прибытии в Москву, находилась там на лечении: в письмах к П. А. Плетневу она жаловалась на нервное истощение и «беспрестанные головные боли».⁷⁷ Тому же корреспонденту она, кстати, сообщала 17 апреля, что ей не удалось договориться о публикации в «Современнике», издававшемся Плетневым, ни одного стихотворения славянофилов, в том числе и И. С. Аксакова, и пересказала свой разговор с навестившими ее Хомяковым и К. С. Аксаковым: «Я просила одну маленькую пьесу в „Современник“, но мне отвечали: „Хотя мы любим Плетнева и вовсе его не смешиваем с литературной ватагой в Петербурге, однако же ни один наш стих не хотим там печатать“. Я сказала: „Хорошо же вам, что я честный человек, ведь я могла же послать Плетневу много стихотворений, списанных для меня Иваном Сергеевичем в Калуге“».⁷⁸ Плетнев сетовал в письме к Я. К. Гроту от 24 апреля: славянофилы «не могут дать в „Современник“ стихов своих по заклятой их ненависти ко всему, что только напечатано в С.-Петербурге, а не в Москве. Хороши гуси! Языков умнее их».⁷⁹

Существенно, наконец, то, что в обоих поэтических посланиях Аксакова, адресованных Смирновой-Россет, ощутимы следы чтения стихотворения «Юноше». Представляется, что именно его обличительный пафос побудил Аксакова создать в послании «Вы примиряетесь легко…», датированном 15 июня 1846 года, столь выразительный образ циничной героини, и так негодовать, и хлестко отчитывать ее:

А вы? вам в душу недостойно

Начало порчи залегло,⁸⁰

И чувство женское покойно

Развратом тешиться могло!⁸¹

Фактически — в этих строках развивается тема послания «Юноше» с его противопоставлением «жены смиренной» и лукавой грешницы с «нечистой душой». Кроме того, характеризующие героиню в послании «Юноше» «бойкие и опытные думы», «проворный, блистательный ум» соотносятся в стихотворении Аксакова с его ироническими выпадами по поводу «снисходительности не в меру» и «мудрости», позволяющей «равнодушно созерцать / Паденье нравственное брата». А итоговая отсылка Языкова к библейскому Вавилону как средоточию нравственного разврата может быть поставлена в связь с инвективой Аксакова, тоже прибегающего к религиозной мотивировке в своих упреках в адрес героини:

Но, право, ваше примиренье —

Не христианская любовь!⁸²

В семье Аксаковых это послание Ивана оценили высоко. В. С. Аксакова писала Карташевской 29 июля 1846 года о брате: «Недавно он написал чрезвычайно сильные и прекрасные стихи <…> эти стихи написаны после одного серьезного спора с А<лександрой> Ос<иповной> Смирновой» (10616, 65–65 об.).⁸³ С похвалой отнесся к посланию «Вы примиряетесь легко…», как известно, и Тютчев. 13 сентября того же года он писал жене Э. Ф. Тютчевой в Петербург: «…посылаю стихи молодого Аксакова (Ивана Сергеевича), того, который состоит при M-me Смирновой. По-видимому, эти стихи были написаны вследствие бурного спора, в котором несколько пристрастная снисходительность дамы к человеческим слабостям столкнулась с добродетельной нетерпимостью молодого человека. Эти стихи были бы, конечно, дерзостью относительно особы, которой они адресованы, если бы не было условлено и принято считать, что в стихах, как и в музыке, можно сказать почти все безнаказанно. Действительно, стихи никогда не доказывали ничего другого, кроме большего или меньшего таланта их сочинителя».⁸⁴

Во втором послании Аксакова, обращенном к Смирновой-Россет («Когда-то я порыв негодованья…», между июнем и августом 1846 года), также явственны отзвуки языковского стихотворения. В «Юноше» героине «подобает не добрая слава / Чистейшей любви, неземной красоты». У Аксакова лирический герой признается героине:

…я так искренно желал

Увидеть Вас на высоте достойной,

В сиянии чистейшей красоты…⁸⁵

Правда, обвинение Языкова, фактически объявляющего героиню вавилонской блудницей, видоизменяется в не менее веский, с точки зрения славянофила Аксакова, приговор: «…дама Вы, блистательная, света!..» (т. е. петербургская аристократка, равнодушная к отеческим преданиям). И в этом смысле аксаковская героиня сближается с образом Смирновой-Россет из стихотворения Хомякова «Иностранке», одного из самых ранних литературных воплощений этой незаурядной женщины:

Но ей чужда моя Россия,

Отчизны дикая краса <…>

При ней скажу я: «Русь Святая!» —

И сердце в ней не задрожит.⁸⁶

Так оказался возвращен к своему далекому истоку и продолжен поэтический диалог двух поэтов, начатый в ноябре 1845 года и прервавшийся только кончиной Языкова в декабре 1846 года.

17 января 1847 года, препровождая родным свои стихотворения, в том числе и послания к Смирновой-Россет, Аксаков так их прокомментировал: «Эти стихи написаны были вследствие негодования, возбужденного во мне петербургскими воспоминаниями Алекс<андры> Осиповны. Недаром прожила она 20 лет в этом вонючем месте. Я не верю никаким клеветам на ее счет, но от нее иногда веет атмосферою разврата, посреди которого она жила».⁸⁷

Вместе с тем, покидая Калугу в апреле того же года, Аксаков, согласно поздним мемуарам Смирновой-Россет, именно ей доверил судьбоносный выбор. Она вспоминала: «На прощание Аксаков меня спросил, что ему делать: продолжать ли авторскую карьеру, или продолжать службу в Москве, где ему предлагали место председателя уголовной палаты? Я ему отвечала: „А как вы думаете, спросил ли бы Пушкин, какую карьеру ему выбрать?“ И так я решила судьбу Аксакова…».⁸⁸

И правда, выбирая между безоглядной преданностью искусству, с одной стороны, и чиновничьей, а затем общественно-политической деятельностью — с другой, он остановился на последней. Справедливо утверждение Е. С. Калмановского: «В произведениях Аксакова-поэта действительно видим борьбу „искусства“ и „теории“. Есть живое, подлинное в его искусстве, есть неслучайная правда и в теории. Но органической соотнесенности, соподчиненности и разности двух сфер он все-таки не достиг. Потому Аксаков и оставил сочинение стихов; возможно, страдая и опять-таки сомневаясь, но не находя в себе сил совершенно свободно и полно открыться в художественном создании».⁸⁹

Когда Смирнова-Россет скончалась, Аксаков откликнулся в своей газете «Русь» прочувствованным некрологом, и созданный им портрет почившей словно бы составили цитаты из стихотворений, посвященных ей Жуковским, Пушкиным, Хомяковым, Языковым, им самим. Аксаков писал: «Ее красота, столько раз воспетая поэтами, не величавая и блестящая красота форм (она была очень невысокого роста), а южная красота тонких, правильных линий смуглого лица и черных, бодрых, проницательных глаз, вся оживленная блеском острой мысли, ее пытливый, свободный ум и искреннее влечение к интересам высшего строя — искусства, поэзии, знания, — скоро создали ей при дворе и в свете исключительное положение».⁹⁰

¹ Аксаков И. С. Стихотворения и поэмы / Вступ. статья А. Г. Дементьева и Е. С. Калмановского; подг. текста и прим. Е. С. Калмановского. [Л.], 1960 (Библиотека поэта. Большая сер.).

² На сегодняшний день увидели свет два тома (первый из них в двух книгах), в которых начата публикация публицистического наследия писателя.

³ ИРЛИ. Ф. 3. Оп. 1. № 16. Л. 1.

⁴ Вяземский П. А. Стихотворения. Л., 1986. С. 221 (Библиотека поэта. Большая сер.).

⁵ Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 16 т. М.; Л., 1948. Т. 3. Кн. 1. С. 108.

⁶ Жуковский В. А. Полн. собр. соч. и писем: В 20 т. М., 2000. Т. 2. С. 664.

⁷ Хомяков А. С. Полн. собр. соч. и писем: В 12 т. СПб., 2021. Т. 1. С. 167.

⁸ Мятлев И. П. Стихотворения. Сенсации и замечания госпожи Курдюковой. Л., 1969. С. 101 (Библиотека поэта. Большая сер.).

⁹ Ростопчина Е. П. Стихотворения. Проза. Письма. М., 1986. С. 102.

¹⁰ Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. 3. Кн. 1. С. 284.

¹¹ Лермонтов М. Ю. Полн. собр. соч.: В 4 т. СПб., 2014. Т. 1. С. 300.

¹² См. основную литературу вопроса: Касаткина В. Н. Н. В. Гоголь, Россет-Смирнова и Иван Аксаков: эпизоды литературного общения // Русская словесность. 1998. № 4. С. 30–35; Колосова Н. П. Россети черноокая. М., 2003. С. 185–230; Анненкова Е. И. Аксаковы и А. О. Смирнова-Россет (модели частной и общественной жизни в контексте культуры) // Вторые Аксаковские чтения: Сб. материалов Всероссийской науч. конф. 21–24 сентября 2006 г. Ульяновск, 2006. С. 75–84; Манн Ю. В. Гнезда русской культуры: кружок и семья. М., 2016. С. 499–508.

¹³ Ей к тому времени исполнилось 36 лет, и едва ли вполне корректно такое описание: «…некогда знаменитую фрейлину Александру Осиповну Россет <…> Иван Сергеевич застал уже стареющею дамою…» (Кошелев В. А. Сто лет семьи Аксаковых. СПб., 2019. С. 223–224).

¹⁴ ИРЛИ. № 10615. Л. 91. Далее ссылки на этот («шифрованный») фонд приводятся в тексте сокращенно, с указанием единицы хранения и листа.

¹⁵ Следует отметить ошибку, встречающуюся в литературе: «Незадолго до приезда Ивана Сергеевича в Калуге поселилась Александра Осиповна Смирнова-Россет…» (Манн Ю. В. Гнезда русской культуры. С. 499). На деле она впервые попала в Калугу только 12 ноября (см.: Аксаков И. С. Письма к родным, 1844–1849 / Изд. подг. Т. Ф. Пирожкова. М., 1988. С. 213 (сер. «Литературные памятники»)), т. е. спустя 35 дней после приезда сюда Аксакова.

¹⁶ Юрий Федорович Самарин познакомился со Смирновой-Россет, скорее всего, осенью 1844 года. В своем «Баденском романе» она называла его «самым серьезным» из тех, кто ухаживал за ней в Петербурге; вскоре после первой встречи Самарин, по ее словам, признался ей: «…я вас люблю и до безумия влюблен в вас» (Смирнова-Россет А. О. Дневник. Воспоминания / Изд. подг. С. В. Житомирская. М., 1989. С. 506 (сер. «Литературные памятники»)), но отношения оставались дружескими, и вплоть до кончины Самарина их объединяла доверительная переписка. Во многом благодаря Самарину и произошло сближение Смирновой-Россет со славянофилами.

¹⁷ Русская старина. 1890. № 6. С. 648.

¹⁸ Аксаков И. С. Письма к родным. С. 213.

¹⁹ В письме целиком приведено стихотворение Пушкина «В альбом А. О. Смирновой» с двумя разночтениями (очевидными ошибками).

²⁰ Строки из стихотворения «А. О. Смирновой» (1840): Лермонтов М. Ю. Полн. собр. соч. Т. 1. С. 300.

²¹ Аксаков И. С. Письма к родным. С. 213, 214.

²² ИРЛИ. Ф. 3. Оп. 2. № 30. Л. 13–13 об.

²³ Аксаков И. С. Письма к родным. С. 221.

²⁴ Там же. С. 229.

²⁵ Русский архив. 1895. № 12. С. 427.

²⁶ Иван Сергеевич Аксаков в его письмах: Эпистолярный дневник 1838–1886 гг. с предисловием, комментариями и воспоминаниями А. Ф. Аксаковой: В 3 т. / Сост., подг. текста, прим. Т. Ф. Прокопова. М., 2003. Т. 1. С. 191.

²⁷ Анненкова Е. И. Аксаковы и А. О. Смирнова-Россет. С. 76.

²⁸ См.: Там же. С. 79–80.

²⁹ Иван Сергеевич Аксаков в его письмах. Т. 1. С. 281. С. Т. Аксаков 6 июня переслал сыну в Калугу выписку из этого письма, и тот позднее оттолкнулся от окончания процитированной нами фразы в своем первом послании к Смирновой-Россет («Вы примиряетесь легко…»).

³⁰ Аксаков И. С. Письма к родным. С. 268.

³¹ Отрубные ванны — лечебные, с применением пшеничных или овсяных отрубей.

³² ИРЛИ. Ф. 3. Оп. 2. № 30. Л. 19.

³³ Указываем на этот факт, поскольку он не был отмечен в литературе.

³⁴ Аксаков И. С. Письма к родным. С. 244.

³⁵ Здесь поражает случайное, по-видимому, совпадение с известными пушкинскими определениями красавицы А. П. Керн: «гений чистой красоты» в стихах, созданных не позднее 19 июля 1825 года, и «наша Вавилонская блудница» в письме к А. Н. Вульфу от 7 мая 1826 года. См.: Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. 2. Кн. 1. С. 406; Т. 13. С. 275.

³⁶ Языков Н. М. Соч. / Сост., вступ. статья, прим. А. А. Карпова. Л., 1982. С. 200.

³⁷ Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. М., 1955. Т. 8. С. 461.

³⁸ Герцен А. И. Собр. соч.: В 30 т. М., 1956. Т. 9. С. 167.

³⁹ Подразумеваются прежде всего Белинский, Герцен, Грановский, Чаадаев.

⁴⁰ Карпов А. А. Судьба Николая Языкова // Языков Н. М. Соч. С. 19.

⁴¹ Русская старина. 1896. № 12. С. 639.

⁴² Там же.

⁴³ Там же. С. 641.

⁴⁴ Там же.

⁴⁵ Там же. С. 643.

⁴⁶ Языков Н. М. Соч. С. 387.

⁴⁷ Современник. 1846. Т. 41. № 3. С. 409.

⁴⁸ Обмену поэтическими посланиями между Языковым и Аксаковым посвящена статья: Рассадин А. П. Об одном недоразумении в отношениях между Иваном Аксаковым и Николаем Языковым // Третьи Аксаковские чтения: Материалы межвуз. науч. конф., посвящ. 220-летию со дня рождения С. Т. Аксакова (Ульяновск, 21–24 сентября 2011 г.). Ульяновск, 2011. С. 114–121. Мы остановимся лишь на некоторых нюансах, не отмеченных в этой работе.

⁴⁹ Языков Н. М. Соч. С. 209.

⁵⁰ См.: Вихрова Н. Н. Пушкинские реминисценции в представлениях И. С. Аксакова об идеале русской женщины // XV Аксаковские чтения: Материалы междунар. конф., Уфа, 24–26 сентября 2015 г. Уфа, 2015. С. 22–29.

⁵¹ ИРЛИ. Ф. 3. Оп. 1. № 102.

⁵² Аксаков И. С. Письма к родным. С. 123

⁵³ Там же. С. 212.

⁵⁴ Там же. С. 215.

⁵⁵ Там же. С. 218.

⁵⁶ Аксаков И. С. Стихотворения и поэмы. С. 256.

⁵⁷ Аксаков И. С. Письма к родным. С. 223.

⁵⁸ Там же. С. 222.

⁵⁹ Там же. С. 223.

⁶⁰ Там же. С. 225.

⁶¹ Там же. С. 237.

⁶² Цит. по автографу, датированному 14 декабря и отложившемуся в архиве Языковых: ИРЛИ. Ф. 348. № 41. Л. 2. Он имеет небольшие разночтения с окончательным вариантом, опубликованным в серии «Библиотека поэта». Например, второй стих в приведенной цитате приобрел абстрактный смысл: «И поклонение обману», а пятый — лишился выспреннего эпитета «строгой»: «Пускай же юности моей…» (Аксаков И. С. Стихотворения и поэмы. С. 66).

⁶³ Рассадин А. П. Об одном недоразумении… С. 121.

⁶⁴ См.: Кафанова О. Б. Жорж Санд и начало разрушения патриархального сознания в русской литературе XIX века // Вестник Томского гос. пед. ун-та. Сер. Гуманитарные науки (филология). 2006. Вып. 8 (59). С. 31–37.

⁶⁵ Так озаглавлена кандидатская диссертация исследовательницы (М., 1988).

⁶⁶ Рябий И. Г. Жанр послания в лирике Н. М. Языкова // Жанрово-стилевое взаимодействие лирики и эпоса в русской литературе XVIII–XIX веков: Межвуз. сб. науч. трудов. М., 1986. С. 57.

⁶⁷ Подсчет произведен по наиболее полному изданию наследия поэта: Языков Н. М. Стихотворения и поэмы / Вступ. статья К. К. Бухмейер; сост., подг. текста и прим. К. К. Бухмейер и Б. М. Толочинской. Л., 1988 (Библиотека поэта. Большая сер.).

⁶⁸ См.: Русское стихосложение XIX в.: Материалы по метрике и строфике русских поэтов / Отв. ред. М. Л. Гаспаров. М., 1979. С. 94, 112, 137, 247, 273, 319, 352, 397.

⁶⁹ Цит. по: Языков Н. М. Стихотворения и поэмы. С. 353, 356, 364.

⁷⁰ Там же. С. 358.

⁷¹ На это косвенно может указывать следующее: письмо занимает два небольших листа (один чист), а список стихотворения «Юноше», ныне составляющий отдельную единицу хранения, был пронумерован архивистом как «лист 3». К тому же на этом листе видны следы сгибов — он поначалу был сложен вчетверо и, видимо, помещался в небольшом конверте.

⁷² Азадовский М. Судьба литературного наследства Н. М. Языкова // Лит. наследство. 1935. Т. 19/21. С. 364–365.

⁷³ ИРЛИ. Ф. 3. Оп. 4. № 722. Л. 1–1 об.

⁷⁴ См.: Аксаков И. С. Письма к родным. С. 239.

⁷⁵ Языков Н. М. Соч. С. 390–391.

⁷⁶ Аксаков И. С. Письма к родным. С. 240, 241.

⁷⁷ Переписка Я. К. Грота с П. А. Плетневым / Изд. под ред. К. Я. Грота. СПб., 1896. Т. 2. С. 930.

⁷⁸ Там же. С. 944.

⁷⁹ Там же. С. 743.

⁸⁰ Позднее, в письме от 21 июня, Аксаков фактически пояснял родным эти свои строки: «…мне тяжело видеть, что она так испорчена. Она сама употребила это выражение и говорила: „Я рано испорчена, давно потеряла чистоту души, в грехах прошла моя молодость…“» (Аксаков И. С. Письма к родным. С. 275).

⁸¹ Аксаков И. С. Стихотворения и поэмы. С. 74.

⁸² Там же.

⁸³ Поводом к спору, вспыхнувшему 14 июня, стало упоминание в разговоре флигель-адъютанта И. А. Нелидова, брата фаворитки Николая I и друга Смирновой-Россет. Аксаков назвал его «подлецом», «пользующимся выгодами своего положения» (Аксаков И. С. Письма к родным. С. 268; см. также: Смирнова-Россет А. О. Дневник. Воспоминания. С. 422). 15 июня Иван Сергеевич признался родителям: «Да, моя внутренняя гармония опять расстроилась, и я чувствую, что должен еще написать гремучие стихи против А<лександры> О<сиповны> и примирения» (Аксаков И. С. Письма к родным. С. 269). В тот же день было написано послание «Вы примиряетесь легко…».

⁸⁴ Старина и новизна. СПб., 1914. Кн. 18. С. 17 (2-я паг.). Оригинал по-французски: Там же. С. 16 (1-я паг.).

⁸⁵ Аксаков И. С. Стихотворения и поэмы. С. 75.

⁸⁶ Хомяков А. С. Полн. собр. соч. и писем. Т. 1. С. 163.

⁸⁷ Аксаков И. С. Письма к родным. С. 345.

⁸⁸ Смирнова-Россет А. О. Дневник. Воспоминания. С. 230.

⁸⁹ Калмановский Е. С. Противоречия творческого сознания: Поэзия Ивана Аксакова // Русская литература. 1994. № 1. С. 71.

⁹⁰ [Аксаков И. С.]. А. О. Смирнова // Русь. 1882. 11 сент. № 37. С. 10.