Choburak-I – a necropolis of the Rouran period in the Northern Altai

Full Text

Одним из наименее изученных периодов в истории номадов Центральной Азии является жужанское время (вторая половина IV – первая половина VI вв. н.э.). Это обусловлено главным образом незначительным количеством имеющихся археологических материалов, полученных в ходе исследований в Монголии, Туве и Синьцзяне. Исключением является, пожалуй, только Алтай, где благодаря интенсивным полевым работам на сегодняшний день сформирована довольно обширная источниковая база, которая представлена результатами раскопок более 130 захоронений на десяти памятниках (Берель, Верх-Еланда-II, Верх-Уймон, Дялян, Катанда-I, Кок-Паш, Степушка, Чендек, Усть-Бийке-III, Яломан-II), относящихся к позднему этапу булан-кобинской культуры (вторая половина IV – первая половина V в. н.э.) (Тетерин, 1991; Соенов, Эбель, 1992; Бобров, Васютин А.С., Васютин С.А., 2003; Тишкин, Матренин, Шмидт, 2018 и др.). Вместе с тем значительная часть обозначенных материалов остается не введенной в научный оборот. Кроме того, за редким исключением, отсутствуют полностью раскопанные некрополи жужанского времени. Очевидна актуальность продолжения полевых исследований памятников указанного периода, а также комплексного изучения уже имеющихся источников.

Обозначенные обстоятельства определяют основную цель настоящей статьи, посвященной общей характеристике, анализу и интерпретации полностью раскопанного некрополя булан-кобинской культуры Чобурак-I, материалы которого свидетельствуют об исторической судьбе одной из локальных групп населения Алтая в жужанское время.

Погребально-поминальный комплекс Чобурак-I расположен в Чемальском р-не Республики Алтай, к югу от с. Еланда, на правом берегу Катуни (рис. 1). В составе этого разновременного памятника археологической экспедицией Алтайского государственного университета раскопан небольшой некрополь булан-кобинской культуры, состоявший из 12 курганов (Серегин и др., 2019, 2022 и др.). Данные объекты были локализованы в пространстве в виде двух параллельных рядов, ориентированных по направлению юго-запад – северо-восток (рис. 2). “Восточная” линия включала шесть насыпей (курганы № 29, 29а, 32, 32а, 33, 34), находящихся вплотную друг к другу, а в некоторых случаях (курганы № 29, 29а, 33), вероятно, соприкасавшихся. “Западный” ряд объединял также шесть сооружений, образовывавших две группы: курганы № 30, 30а (располагались в линию) и 38 (примыкал с северо-запада к кургану № 30); курганы № 31, 34а (выстроены в линию) и 31а (примыкал с запада к кургану № 31).

 

Рис. 1. Расположение погребально-поминального комплекса Чобурак-I.

Fig. 1. The location of the funeral and memorial complex of Choburak-I

 

Рис. 2. План некрополя Чобурак-I.

Fig. 2. A plan of the Choburak-I necropolis

 

Наземные конструкции рассматриваемых объектов представляли собой плоские каменные наброски округлой или овальной формы (длина 3.2–6.2 м, ширина 2.2–5 м, высота 0.3–0.5 м) с крепидой по внешнему краю, вытянутой длинной осью по линии северо-запад – юго-восток. Под насыпями во всех случаях находилась одна могильная яма вытянуто-овальной формы, ориентированная продольной осью с северо-запада на юго-восток, с плотной каменно-земляной забутовкой. В десяти объектах находились “длинные” (3–4.8 м) могилы глубиной около 1 м от уровня древнего горизонта с деревянными конструкциями (колода, рама) и без таковых, содержавшие одиночные захоронения мужчин и женщин (рис. 3). Умершие были похоронены вытянуто на спине, головой ориентированы на северо-запад. Важным признаком являлось присутствие верховой лошади, уложенной в юго-восточной части могилы, “в ногах”, на одном уровне или поверх покойных (в последнем случае перекрывая до трети тела человека). Животные были обращены головой в одну сторону с погребенными людьми и размещались преимущественно на правом боку.

 

Рис. 3. Планы могил некрополя Чобурак-I: 1 – курган № 30а; 2 – курган № 32; 3 – курган № 33; 4 – курган № 34; 5 – курган № 34а; 6 – курган № 38.

Fig. 3. Plans of the graves at the Choburak-I necropolis

 

Все захоронения оказались непотревоженными и содержали костные останки двенадцати человек: ребенка 9–11 лет (курган № 29); подростка 13–15 лет (курган № 29а); трех женщин в возрасте от 20–25 до 40–50 лет (курганы № 32а, 33, 34); семи мужчин от возмужалого (25–30 лет) до старческого (более 55 лет) возраста (курганы № 30, 30а, 31, 31а, 32, 34а, 38)¹. Важно отметить, что на посткраниальных скелетах трех мужчин (курганы № 30а, 31, 34а) были диагностированы множественные однотипные травмы без следов заживления, нанесенные клинковым рубяще-режущим оружием (вероятно, мечом), а также иные смертельные раны. При этом похороненный в кургане № 34а индивид 30–35 лет был обезглавлен, а на месте его головы и пяти первых шейных позвонков находился череп молодого барана, установленный на основание и таким образом демонстрирующий своеобразную попытку создания муляжа целого человеческого тела.

С умершими найдены многочисленные предметы сопроводительного инвентаря (рис. 4–7). При этом раскопанные погребения довольно заметно различались по насыщенности инвентарем. Так, среди захоронений мужчин выделялись воины, снабженные мечами, боевыми ножами, железными наконечниками стрел, разнообразным воинским снаряжением, амуницией верхового коня и другими изделиями (курганы № 30, 30а, 38). В женской группе захоронений наиболее представительный комплекс предметов найден с покойной из объекта №34а, похороненной в оригинальном по оформлению головном уборе. Весьма своеобразный набор изделий обнаружен в погребении молодой женщины из кургана № 33, в котором преобладали вещи (железная панцирная пластина доспеха, шило, железный инструмент), в большей степени характерные для мужских захоронений булан-кобинской культуры (Серегин и др., 2019). В могиле подростка из кургана № 29а зафиксирован полноценный комплект мужского инвентаря (лук, стрелы с железными наконечниками, боевой нож в ножнах, пояс с различными ременными гарнитурами, костяная рукоять плети), и при этом найден костяной (роговой) гребень, традиционный для женских захоронений рассматриваемой общности (Серегин и др., 2022).

 

Рис. 4. Комплекс вооружения и снаряжения из могильника Чобурак-I: 1–14 – накладки на лук; 15, 16 – мечи с деталями ножен; 19–32 – наконечники стрел; 33 – панцирная пластина; 34, 35 – колчанные крюки; 36, 37, 39–41 – поясные пряжки; 39 – крепление; 42 – наконечник ремня; 43, 44, 56 – “блоки”; 45 – распределитель ремней; 46–53 – поясные бляхи; 57–60 – детали плетей (1–14, 57–60 – кость (рог); 16–56 – железо).

Fig. 4. A weapon and equipment complex from the Choburak-I burial ground

 

Рис. 5. Снаряжение верхового коня из могильника Чобурак-I: 1–3 – удила с деталями узды; 4, 5 – уздечные пряжки; 6 – уздечная застежка; 7–15, 18–23, 25–27 – уздечные бляхи; 16, 17 – детали нагривника; 24 – ремень суголовья; 28 – наконечник ремня; 30–32, 35 – подпружные пряжки; 33, 34 – седельные канты; 36–38 – цурки (1–15, 18–23, 28–30 – железо; 16, 17 – цветной металл; 24 – кожа, бронза; 31–38 – кость (рог)).

Fig. 5. Riding horse equipment from the Choburak-I burial ground

 

Рис. 6. Орудия труда и предметы быта из могильника Чобурак-I: 1–7 – наконечники стрел; 8 – рукоять косметической щетки; 9 – гребень; 10, 11 – пряслица; 12–15 – шилья; 16 – инструмент; 17, 18 – ножи; 19 – реконструкция котла (1–9 – кость (рог); 10, 11 – камень; 12–19 – железо).

Fig. 6. Tools and household items from the Choburak-I burial ground

 

Рис. 7. Украшения из могильника Чобурак-I: 1, 2, 4 – нашивные пластины; 3, 5, 6, 12, 13 – бляхи; 7 – накосник; 8, 14 – подвески; 9, 10 – серьги (1–7, 9–13 – цветной металл; 8 – железо; 14 – кость).

Fig. 7. Ornaments from the Choburak-I burial ground

 

Изучение результатов раскопок некрополя Чобурак-I, а также сопоставление полученных данных с материалами из других памятников Алтая последней четверти I тыс. до н.э. – первой половины I тыс. н.э. позволяет выявить общие, особенные и единичные элементы обрядовой практики, важные для понимания этнокультурных и социальных процессов, происходивших в обозначенном регионе на рубеже поздней древности и раннего средневековья.

Зафиксированные показатели планиграфии погребений (плотная концентрация курганов на территории кладбища, локализация в виде рядов) и устройства насыпей (полусферические каменные наброски овальной в плане формы, практически всегда с выкладкой-крепидой) характерны для традиций большинства групп населения Алтая во II в. до н.э. – V в. н.э. (Соенов, 2003. С. 29–31; Серегин, Матренин, 2016. С. 13–21). Принимая во внимание разницу расстояний между насыпями, с большой степенью вероятности можно предположить, что более поздними являлись сооружения, выходящие за “прямую” линию (курганы № 31а и 38).

Выявлена определенная вариативность оформления семи погребальных камер, выполненного из дерева. В четырех курганах (№ 29, 29а, 30а, 34) находились конструкции плохой сохранности в виде ящика или рамы из тонких жердей с продольным перекрытием (рис. 3, 1, 4), наиболее массово представленные у кочевников Северного и Юго-Восточного Алтая во II – первой половине IV вв. н.э. (Серегин, Матренин, 2016. С. 37). В курганах № 30 и 33 сохранились колоды (рис. 3, 3). Отметим, что население булан-кобинской культуры крайне редко практиковало погребения в таких конструкциях (менее 5% случаев) (Серегин, Матренин, 2016. С. 38). В могиле кургана № 32 расчищено деревянное ложе, перекрытое сверху тесом из широких пластин, снятых со ствола дерева (рис. 3, 2). Точные аналогии такому сооружению в материалах рассматриваемой общности нам не известны. В остальных пяти объектах зафиксированы ямы без внутримогильных конструкций, в целом характерные для кочевников Северного Алтая во второй четверти I тыс. н.э. (Серегин, Матренин, 2016. С. 38). Также традиционной формой обряда являлась одиночная ингумация и ориентировка умерших головой в северо-западном направлении.

Особенностью обряда представителей локальной группы “булан-кобинцев”, оставивших погребения на некрополе Чобурак-I, является присутствие в могилах всех взрослых мужчин и женщин сопроводительного захоронения верхового коня в юго-восточной части могильной ямы. Данная традиция фиксируется в разном виде на всех этапах существования булан-кобинской культуры (Серегин, Матренин, 2016. С. 60, 61). В трех мужских (курганы № 31, 31а, 38) и одной женской (курган № 32а) могилах рассматриваемого памятника в разных местах были обнаружены остатки ритуальной мясной пищи в виде костей мелкого рогатого скота (пояснично-крестцовая часть скелета овцы, реже лопатка, ребра), которая, вероятно, помещалась в деревянную посуду. В одном случае рядом с ней находился нож с коротким клинком.

Изучение обнаруженных в некрополе жужанского времени на памятнике Чобурак-I многочисленных предметов сопроводительного инвентаря с учетом актуальных аналогий в археологических материалах Алтая и сопредельных территорий первой половины I тыс. н.э. предоставляет широкие возможности для датирования данного комплекса.

Анализ результатов типологии разных категорий изделий позволяет выделить несколько групп хронологических индикаторов, имеющих разное значение для установления времени сооружения некрополя жужанского периода на памятнике Чобурак-I. Наиболее показательные из них представлены “поздними” изделиями с самым коротким периодом бытования в рамках булан-кобинской культуры, определяющими нижнюю дату рассматриваемого комплекса захоронений.

В составе вооружения к таковым относятся железные однолезвийные мечи без перекрестия и навершия (рис. 4, 15, 16), которые вошли в состав предметного комплекса воинов Алтая с середины IV в. н.э. (Горбунов, 2006. С. 59, 111). Железные бронебойные трехгранные наконечники стрел с листовидным (рис. 4, 27–29) и килевидным (рис. 4, 31) пером, а также боевые четырехгранные изделия листовидной формы (рис. 4, 30), часто снабженные кольцевым упором, активно использовались населением региона во второй половине IV – V вв. н.э. (Горбунов, 2006. С. 40). Сравнительно поздней модификацией можно считать ярусный трехгранно-трехлопастной наконечник стрелы с кольцевым упором (рис. 4, 24), являющийся продуктом усовершенствования “булан-кобинцами” изделий хуннуской военной традиции в жужанское время (Горбунов, 2006. С. 39).

Важными для хронологической интерпретации некрополя жужанского времени в составе комплекса Чобурак-I являются декоративные элементы конской амуниции. К обозначенным изделиям относятся бронзовые уздечные бляхи-накладки с полусферическим корпусом округлой формы (рис. 5, 24–27), встречающиеся среди находок на территории Северного Китая и датируемые IV–V вв. н.э. (Yu Junyu, 1997. Fig. 3, 6; Гао Фэн, 2006. Рис. 33, 1 и др.), а также известные по материалам булан-кобинских курганов второй половины IV – V вв. н.э. (Матренин, Тишкин, 2016. Рис. 1, А1, Б, В1). Верхний хронологический горизонт их бытования на Алтае демонстрируют изделия из тюркских памятников второй половины VI – первой половины VII в. н.э. (Гаврилова, 1965. С. 22, 23. Табл. VII, 2; XIV, 8; Горбунова, 2010. С. 64, 65. Рис. 29, 31). В составе уздечных суголовий из погребений жужанского времени комплекса Чобурак-I присутствуют железные бляхи, фиксирующиеся вставным шпеньком с конической или полусферической шляпкой, вмонтированным в корпус четырехугольной в сечении пластины округлой формы (рис. 5, 19–23). Точные аналогии им происходят из объектов памятника Верх-Уймон на Алтае (Соенов, 2000. Рис. 10, 1–5). Весьма оригинальными являются железные уздечные бляхи с полусферическим корпусом округлой формы и подвеской в виде крученой восьмерковидной петли (рис. 5, 29). Конструктивно близкие уздечные детали обнаружены в ходе раскопок погребений могильника Яломан-II, относящихся ко второй половине IV – первой половине V в. н.э. (Матренин, Тишкин, 2016. Рис. 3, А, Б; Матренин, 2018. Рис. 1, 43–51). Похожие экземпляры, изготовленные из цветного металла, известны в археологических материалах второй половины IV – V в. н.э. Северного Китая и Алтайской лесостепи (Егоров, 1993. Рис. 1, 8; Yu Junyu, 1997. Fig. 3, 6; Гао Фэн, 2006. Рис. 33, 1; 36, 3, 4, 10 и др.), а также обнаружены в захоронении V – начала VI в. н.э. в Томском Приобье (Беликова, Плетнева, 1983. Рис. 2, 9; 18, 4).

В снаряжении верхового коня показательными являются костяные (роговые) цурки (рис. 5, 36–38). Такие изделия относятся к маркерам позднего этапа булан-кобинской культуры (вторая половина IV – первая половина V в. н.э.), что подтверждают датированные находки из разных регионов Центральной Азии (Левина, 1996. Рис. 94, 4; Дашибалов, 2011. С. 26. Рис. 58, 7; Бобров, Васютин А.С., Васютин С.А., 2003. С. 175. Рис. 4, 6, 8, 9; Матренин, 2018. С. 193. Рис. 2, 22–25 и др.). Своего рода хронологическими маркерами выступают также костяные (роговые) окантовки (рис. 5, 33, 34) несохранившихся деревянных лук от пяти седел, которые имеют аналогии на Алтае в погребениях второй половины IV – первой половины V в. н.э. из памятников Дялян и Яломан-II (Серегин и др., 2021. С. 27, 28).

В комплексе украшений особое значение имеют металлические серьги с выделенным основанием в форме цилиндрической спирали (рис. 7, 10). Аналогии таким изделиям известны в археологических материалах второй половины IV – V вв. н.э. Верхнего Приобья и Восточного Казахстана (Грязнов, 1956. Табл. XLV, 11, 25–27; Арсланова, 1975. Табл. II, 11), а также зафиксированы в ходе раскопок комплексов позднего этапа булан-кобинской культуры Алтая (Соенов, 2000. Рис. 7, 9; Тетерин, 2005. Рис. 2, 29; Трифанова, Соенов, 2019. С. 57).

С большой долей вероятности в серию предметов второй половины IV – первой половины V в. н.э. входят зафиксированные на могильнике Чобурак-I костяные (роговые) детали плетей в виде массивных трубочек с одним продольным (сквозным или глухим) и двумя сквозными поперечными отверстиями (рис. 4, 59, 60) (Тетерин, 2016. С. 91. Рис. 2, 1; Соенов, 2017. С. 122. Рис. 9, 1; Тишкин, Матренин, Шмидт, 2018. Табл. 39, 3, 4).

Важно подчеркнуть, что датировку представленной группы изделий сопроводительного инвентаря из объектов некрополя Чобурак-I временем не ранее середины – второй половины IV в. н.э. подтверждает обнаружение их в закрытых комплексах булан-кобинской культуры Алтая (Верх-Уймон, Степушка, Яломан-II), хронология которых была обоснована результатами радиоуглеродного анализа (Тишкин, 2017. С. 55, 56; Тишкин, Матренин, Шмидт, 2018. С. 149–154; Konstantinov et al., 2018. Tab. 1 и др.).

Судя по актуальным аналогиям в археологических комплексах Центральной и Северной Азии, многочисленная группа изделий из погребений могильника Чобурак-I датируется периодом не ранее второй половины III – начала IV в. н.э. Данная серия предметов представлена разнообразными железными наконечниками стрел: ярусными южносибирской и хуннуской традиций с кольцевым упором (рис. 4, 19–20), килевидными с кольцевым и цилиндрическим упором (рис. 4, 23, 25), четырехгранным срезнем с четырехугольным пером (рис. 4, 32), ассиметрично-ромбическими и шестиугольными с кольцевым упором (рис. 4, 21, 22) (Худяков, 1986. С. 71. Рис. 27, 5–11; 1991. С. 56. Рис. 26, 13, 22; Горбунов, 2006. С. 28–31, 38, 39. Рис. 26, 9, 24; 77; Эрдэнэ-Очир, 2011. С. 194. Рис. 9, 10, 11 и др.); элементами снаряжения: колчанными крюками с поперечной планкой на язычке (рис. 4, 35), креплениями в виде восьмерковидных цепочек (рис. 4, 15, 38), отдельными типами поясных пряжек (рис. 4, 40), поясными бляхами-зажимами (рис. 4, 54) и накладками (рис. 4, 50, 51) (Беликова, Плетнева, 1983. Рис. 10, 4; 11, 5; 13, 12; Матренин, 2017. С. 11–13, 17–25, 24, 38, 50, 66, 76, 83, 84, 89, 90, 94; Тишкин, Матренин, Шмидт, 2018. С. 68, 69, 74, 79, 94, 96 и др.); амуницией верхового коня: удилами с кольчатым соединением звеньев, оснащенными кольцевыми псалиями (рис. 5, 1), соединеннокрюковыми удилами с кольчатыми окончаниями грызл и восьмерковидными петлями (рис. 5, 2, 3), уздечными пряжками с т-образными рамками (рис. 5, 5), восьмерковидными застежками и креплениями (рис. 5, 6), уздечными бляхами-пронизями в виде обойм (рис. 5, 8–11, 12–15), подпружными костяными (роговыми) пряжками с подвижным язычком (рис. 5, 31, 32) (Тетерин, 2007. Рис. 18, 2; Матренин, 2017. С. 48, 49, 66, 84, 92. Рис. 17, 7–13; 2018. С. 188–191; Тишкин, Матренин, Шмидт, 2018. С. 112, 114); костяными (роговыми) наконечниками стрел с выступающей втулкой-свистункой бочонковидной формы (рис. 6, 3–5) (Матренин, Серегин, 2019. С. 109), крючковыми серьгами с щитком в виде двойной концентрической спирали (рис. 7, 10) (Яремчук, 2005. Рис. 114, 1–3, 5, 9, 10; Ковычев, 2006. Рис. 5, 25–27, 29), железным круглодонным котлом (“казаном”) (рис. 6, 19) (Кызласов, 1979. Рис. 21, 9).

Остальные категории сопроводительного инвентаря из объектов жужанского периода комплекса Чобурак-I существовали в течение достаточного продолжительного времени в рамках II–V вв. н.э.

Охарактеризованные хроноиндикаторы предметного комплекса с учетом нижней границы появления наиболее поздних изделий дают основания для определения даты рассматриваемой части могильника Чобурак-I в рамках середины – второй половины IV в. н.э., что соответствует началу жужанского периода в истории населения Алтая. Данное заключение согласуется с полученными результатами радиоуглеродного анализа серии образцов из погребений обозначенного комплекса (Серегин и др., 2022. С. 129 и др.).

По совокупности характеристик обрядовой практики некрополь жужанского времени, исследованный на памятнике Чобурак-I, относится к дялянской традиции погребального обряда населения булан-кобинской культуры. Ключевыми ее особенностями, наряду с показателями, получившими широкое распространение на Алтае во II в. до н.э. – V в. н.э., являются каменная насыпь небольшого размера с овальной выкладкой-крепидой; одиночная ингумация человека; ориентировка умершего головой на северо-запад; сопроводительное захоронение лошади, уложенной в ногах и поверх покойного (Серегин, Матренин, 2016. С. 161, 162; Митько, 2018. С. 26–39).

Судя по имеющимся данным, ключевым компонентом в генезисе дялянской погребальной традиции была группа пришлого населения, проникшая на Алтай еще в начале хуннуского времени (II – начало I в. до н.э.) и по некоторым характеристикам обряда близкая кочевникам Восточного Казахстана (Серегин, Матренин, 2016. С. 160, 161). Дальнейшие исторические судьбы носителей дялянской традиции были связаны с существовавшим в Центральной Азии Жужанским каганатом (359–552 гг. н.э.). Во второй половине IV – начале V в. н.э. “дялянцы” стали элитой общества кочевников Северного Алтая. Вероятно, во второй половине V – начале VI в. н.э. носители рассматриваемой традиции были включены в состав формировавшейся этнополитической общности тюрок. При этом отсутствие у последних практики размещения в могиле лошади в ногах или поверх человека демонстрирует определенную дистанцию в контактах с “дялянцами”. Одним из результатов коренных изменений политической ситуации в Центральной Азии (ослабление жужаней и образование в середине VI в. н.э. Первого тюркского каганата) стало вовлечение элиты населения булан-кобинской культуры, среди которых, очевидно, были носители дялянской традиции, в миграционный поток в западном направлении. Отражением данного переселения (в составе жужанской общности?) можно считать появление во второй половине VI – VII в. н.э. в европейских степях (Приазовье, Паннония) могил с лошадью и отдельными частями ее туши, уложенными в “длинных” ямах с западной и северо-западной ориентировкой и размещенных в ногах покойных на разном уровне (Митько, 2018. С. 32, 33. Рис. 7, 8).

Другую возможную линию истории носителей дялянской традиции позволяют наметить результаты раскопок археологических памятников раннего средневековья Алтайской лесостепи и предгорной зоны Алтая. Аргументом для ее обоснования являются объекты конца VI – начала VIII в. н.э., раскопанные на некрополе Горный-10 (Абдулганеев, 2001. С. 128; Серегин, Абдулганеев, Степанова, 2019. С. 19. Рис. 2 и др.), а также погребения второй половины VIII – первой половины IX в. н.э. из памятника Иня-1 (Уманский, 1970. С. 50–63; Горбунов, 2020. С. 31–33), содержавшие “нестандартные” для тюрок захоронения с верховым конем.

В целом представляется возможным утверждать, что жужанское время оказалось наиболее важным этапом в истории носителей дялянской традиции погребального обряда, а в дальнейшем они оказались вовлечены в сложные этнополитические процессы, происходившие в Центральной Азии и на обширных сопредельных территориях. Именно к этому периоду относится рассматриваемый некрополь в составе комплекса Чобурак-I, демонстрирующий недолгое существование локального коллектива кочевников. Проанализированные материалы свидетельствуют о совершении захоронений на территории данного могильника в течение непродолжительного периода (по-видимому, не более 30 лет)². Основными доводами в пользу данного утверждения выступают небольшой размер рассматриваемого комплекса, значительное единообразие погребального обряда и облика сопроводительного инвентаря, а также документированные случаи насильственной смерти троих из семи мужчин. При этом, судя по имеющимся материалам, некрополь жужанского времени в составе памятника Чобурак-I является близким по времени (возможно, синхронным?) могильнику Дялян из Северного Алтая, с которым он обнаруживает поразительное сходство по большинству характеристик (Тетерин, 1991; Митько, 2018).

Несмотря на сравнительную немногочисленность, полученная серия археологических и антропологических материалов предоставляет основания для изучения некоторых аспектов социальной истории населения Северного Алтая в жужанское время. Средняя продолжительность жизни взрослых людей составляла 35 лет с незначительной разницей у мужчин (35.7 лет) и женщин (32.2 лет), что совпадает с показателями среднего возраста смерти представителей обоих полов, полученными на основе обобщенной выборки по погребальным комплексам Алтая последней четверти I тыс. до н.э. – первой половины I тыс. н.э. (Серегин, Матренин, 2020. С. 77). Для мужской части рассматриваемой популяции характерно отсутствие индивидов моложе 25 лет. Можно сделать заключение, что пик смертности у мужчин приходился на период с 30 до 35 лет. Отдельного внимания заслуживает крайне редкий для населения булан-кобинской культуры случай доживания мужчины до глубокой старости (старше 55 лет), сохранившего, принимая во внимание состав инвентаря в рассматриваемом погребении, довольно высокий статус в обществе.

Важным фактором, оказавшим влияние на демографическую структуру локальной группы, оставившей некрополь жужанского времени на территории комплекса Чобурак-I, было участие ее представителей в вооруженных конфликтах. Зафиксированные у троих мужчин свидетельства летальных травм демонстрируют высокий уровень вооруженного насилия на Алтае в эпоху Великого переселения народов, когда в связи с распадом державы сяньби во второй половине III в. н.э. и обострением междоусобной борьбы за власть в IV в. н.э. отдельные коллективы “булан-кобинцев” могли стать участниками столкновений, в том числе с культурно/этнически чужеродным населением (Тур, Матренин, Соенов, 2018. С. 136).

Социальная стратификация мужчин, похороненных в курганах некрополя жужанского времени на территории памятника Чобурак-I, нашла отражение в качественном и количественном составе предметов вооружения, снаряжения человека и верхового коня. Изучение взаимной встречаемости различных категорий изделий позволяет с известной долей условности выделить три социальные группы: военачальники или особо отличившиеся профессиональные воины (курганы № 30, 30а, 38); профессиональный воин с высоким материальным достатком (курган № 32); зажиточная прослойка рядового населения, представители которой в мирное время занимались животноводством и охотой, а в военный период выполняли функции легковооруженных ополченцев (курганы № 31, 31а, 34а). Судя по наборам украшений и конского снаряжения, все женщины имели при жизни довольно высокий социальный статус. При этом покойная, похороненная в кургане № 34, выделялась своим положением не только в рамках рассматриваемого локального коллектива скотоводов, но и среди других групп населения Северного Алтая предтюркского времени. Выявлен “особый” статус подростка 13–15 лет из кургана № 29а, который определялся произошедшим формальным переходом данного индивида во взрослое состояние при сохранении некоторых ограничений, обусловленных отставанием его физического развития.

Результаты раскопок некрополя жужанского времени в составе комплекса Чобурак-I предоставляют основания для обозначения его в качестве эталонного памятника жужанского времени на Северном Алтае, материалы которого имеют большое значение для изучения различных аспектов истории носителей дялянской погребальной традиции населения булан-кобинской культуры. Введенные в научный оборот сведения позволяют конкретизировать общие и особенные характеристики погребального обряда обозначенной группы кочевников в предтюркское время, а также представить реконструкцию исторических судеб “дялянцев” в контексте сложных этнополитических процессов в Центральной Азии и на сопредельных территориях. Проанализированный сопроводительный инвентарь, имеющий значительное количество аналогий, а также полученные результаты радиоуглеродного датирования способствуют определению времени создания рассматриваемого могильника в рамках середины – второй половины IV в. н.э. Принимая во внимание небольшое количество захоронений, значительное единообразие погребального обряда и сопроводительного инвентаря, а также зафиксированные случаи насильственной смерти мужчин, сделан вывод о функционировании данного некрополя в течение непродолжительного периода. Сопоставление материалов раскопок части комплекса Чобурак-I с другими памятниками булан-кобинской культуры позволяет сделать вывод о том, что рассматриваемый некрополь оставлен представителями местной элиты кочевников Северного Алтая жужанского времени. Данный могильник отражает существование небольшого, но при этом весьма монолитного коллектива, и включает, вероятно, захоронения близких родственников. Возможности детализации различных аспектов истории группы кочевников, совершавших погребения жужанского периода на комплексе Чобурак-I, связаны с продолжением междисциплинарного изучения полученных данных, в том числе с палеогенетическими исследованиями, предполагающими привлечение широкого круга материалов.

Исследование выполнено в рамках проекта «Тюркский мир “Большого Алтая”: единство и многообразие в истории и современности» (реестровый номер 850000Ф.99.1. БН66АА04000).

 

¹ Антропологические определения выполнены С.С. Тур.

² Важно отметить, что раскопанные на сегодняшний день погребальные памятники булан-кобинской культуры второй половины IV – первой половины V в. н.э. пока не имеют выраженных отличий в сопроводительном инвентаре для уверенного разделения на “ранние” и “поздние” комплексы.

About the authors

Nikolay N. Seregin

Altai State University

Author for correspondence.
Email: nikolay-seregin@mail.ru
Russian Federation, Barnaul

Alexey A. Tishkin

Altai State University

Email: tishkin210@mail.ru
Russian Federation, Barnaul

Sergey S. Matrenin

Altai State University

Email: matrenins@mail.ru
Russian Federation, Barnaul

Tatiana S. Parshikova

Altai State University

Email: taty-parshikova@yandex.ru
Russian Federation, Barnaul

References

Supplementary files