Любовная лирика Марии Ереминой

Полный текст

Введение

Любовная лирика – один из самых рефлексивных и эмоциональных контентов в мировой литературе, что обусловлено как значимостью, ценностью любви в жизни человека, так и многогранностью чувства, разнообразием любовных переживаний. У каждого поэта свое восприятие любви, передаваемое посредством лирического «я» или лирического субъекта, оригинальные средства и способы отражения состояния влюбленности, взаимоотношений мужчины и женщины, вследствие чего авторские суждения по теме глубоко субъективны. Особую роль в развитии традиций отечественной любовной лирики сыграли авторы-женщины, в своем творчестве «отразившие личностный опыт и грани внутреннего мира, а также показавшие коренные изменения сознания, которые происходили в определенной культурно-исторической обстановке» [1, с. 41]. Лирику о любви можно воспринимать как авторскую философскую концепцию, отражающую мироощущение поэта, его «ценностные ориентиры, нравственные принципы, понимание смысла человеческой жизни, представление о том, что для автора дорого и свято» [1, с. 42].

Концепт «любовь» признается одним из фундаментальных понятий в финно-угорской лирике. Анализ данного феномена, рассуждения, положения о самобытности реализации классического мотивно-образного кластера находим в работах ряда исследователей, рассматривающих проблему как на материале отдельной литературы [2; 3; 4; 5; 6; 7], так и творческого опыта конкретных авторов [8; 9; 10; 11]. Вместе с тем тема любви в лирике претерпевает эволюцию, получает индивидуально-авторское воплощение, что вызывает необходимость ее постоянного мониторинга и изучения с целью определения национально-эстетического своеобразия, специфики творческой рефлексии.

В мордовской литературе любовная лирика как форма импликации индивидуально-авторского мироощущения проходит долгий путь становления, однако доминирующие позиции занимает лишь в последние десятилетия, что обусловлено, на наш взгляд, традиционными этническими представлениями эрзян и мокшан, слабо развитой фольклорной поэзией о любви. В литературном творчестве начала ХХ века интимное чувство редко становится объектом изображения, поскольку общественно-политические условия и идеологические манифестации времени определили образно-тематические преференции гражданской и пейзажной лирики. В поэзии советской эпохи любовная лирика не могла быть эстетически полноценно реализована по причине табуизирования многих тем, аспектов. На рубеже XX–XXI столетий доминирование женского поэтического дискурса, потребность авторов-женщин в репрезентации интимных, эмоциональных контекстов своей субъективности, трансляции особенностей женской ментальности активизировали любовное направление в национальной лирике, о чем свидетельствует поэтический опыт Раи Орловой, Л. Дергачевой, Л. Рябовой, А. Подгорновой, М. Ереминой, Т. Мокшановой, С. Фадейкиной и др. Современные исследователи высоко оценивают мастерство авторов-женщин в раскрытии «всех граней сложного, порой противоречивого чувства, … воспевании любви как величайшего дара, способного как возвысить человека, так и стать для него тяжелым испытанием» [9, с. 218].

Цель работы – раскрыть мотивно-образные кластеры любовной лирики эрзянской поэтессы М. Ереминой.

Методы и материал исследования

Материалом исследования стали стихотворения М. Ереминой из сборника «Шка» («Время»). Методы исследования: структурно-семантический, метод целостного анализа художественного текста, интерпретационный и гендерный подходы.

Результаты исследования, обсуждения

Любовь является частью художественной и философской концепции М. Ереминой, осмысливается автором основополагающим, жизнеутверждающим, животворящим началом. Палитра любви в ее произведениях многогранна: самоотверженное служение возлюбленному (Эрямот пачка ливтян тештень валдокс... ʻЧерез жизнь твою пролечу светом звезд…ʼ, Эрян вейке вановтот кисэ… ʻЖиву одним твоим взглядом…ʼ), бесконечное доверие ему (Лембе валсот вельтясак монь оном… ʻТеплым словом укроешь мой сон…ʼ), пророческое предчувствие (Валдо кемемам пандтнезь раужосо… ʻСветлая надежда заштопана черным…ʼ), глубокое переживание (А содат тон: седеем весэ, / А содат – тосо лайшить вармат… ʻНе знаешь ты: мое сердце в огне, / Не знаешь ты – в нем плачут ветры…ʼ), осознание неизбежности расставания (Явомась кельме парсейкс сравтовсь… ʻРазлука холодной парчой расстелилась…ʼ, Вармась пси ризкст ланганок явшась… ʻВетер горячую боль разделил между намиʼ), душевная пустота (Ачарькодемат, стяконь кевкстемат… ʻНепонимание, пустые вопросы…ʼ, Кельме сувось моданть копачизе… ʻХолодный туман окутал землю…ʼ), ожидание прощения за причиненную боль (Пульзян икелеть, нолдамак – энялдан… ʻПреклонюсь пред тобой, отпусти – молю…ʼ, Кодамо чумом икелеть, кодамо? ʻВ чем моя вина пред тобой? ʼ), трагическое (Вели модась… Полавтовить шкат… / Отьмастонть оргодемс вийть а муян ʻКружится Земля… Меняется время… / Из греха вырваться сил не найдуʼ), онтологическое (Минек Пазось – Вечкемась ʻНаш Бог – Любовьʼ), философское (Иля учо, исень чись одов сы ʻНе жди, что вчерашний день вернется), оптимистичное (Кемть монень, кода тонеть кеман ʻВерь мне, как я верю тебеʼ) (Здесь и далее перевод подстрочный, наш – С. Ш.).

Лирическая героиня М. Ереминой сопричастна к традиционной системе ценностей, укоренившихся в народном сознании, в русле идущей от пушкинских времен поэтической традиции она является воплощением нежности, преданности, верности. Героиня верит в силу взаимной любви, которая несет в себе умиротворение, оберегает от боли, одиночества, наполняет жизнь смыслом и удивительной гармонией. Контекстуальным синонимом любви становится концепт «счастье». В стихотворении «Эрян вейке вановтот кисэ…» («Живу одним твоим взглядом…») счастье героини заключается в возможности любить, служить и быть преданной возлюбленному, смотреть в его глаза, «утонуть в его взгляде». Чувство окрыляет героиню, дает ей душевные силы (Арасть селмон, вечкемат вийсэ кепетян¹ ʻНет крыльев у меня, поднимусь силой твоей любвиʼ), позволяет проявить внутренние ресурсы, желания (Састо кузян ковонть малав, / Тешттнестэ леметь пурнаса ʻМедленно поднимусь до луны, / Из звезд соберу твое имяʼ). Классические образы луны, звезд становятся ее союзниками, аккомпанируют ее эмоционально-психологическому состоянию. Для передачи жертвенности, преданности героини возлюбленному также используется традиционные образные ряды: Весе эрямом пильгеть алов / Лов ашо толгинекс ертса (с. 61) ʻВсю свою жизнь тебе под ноги / Белым, словно снег, перышком брошуʼ. В данном стихотворении имплицировано восприятие счастливой любви как взаимной нежности, заботы, ответственного отношения друг к другу, ощущения полноты бытия.

Мироощущение влюбленной героини часто передается посредством пейзажных образов, препятствующих ее счастью. Текст стихотворения «Пертьпельксстэнть а сермадан ве валгак…» («О природе не напишу ни слова…») наполнен разнообразными природными маркерами с отрицательной коннотацией (пелесь кекшнесынзе тешттнень ʻтуча скроет звездыʼ, чись а кази налгак ʻсолнце не подарит ни лучикаʼ, ковось ожо тюссо вем а артсы ʻлуна желтым цветом ночь мою не украситʼ, кежиить лейтне ʻрассердятся рекиʼ, лейтне емавтсызь ведтнень ʻреки растеряют водыʼ) (с. 66). Злобный по отношению к героине, не коррелирующий с ее состоянием природный мир восполняет любимый мужчина, который «омывает ее своим светом», «дарит тепло», поэтому ожидаемо ее решение отказаться «писать о природе», «свою песню посвятить лишь ему». Взаимоотношения с возлюбленным наполняются онтологическим смыслом, символизируют цельность, полноту, гармонию бытия, что передается посредством классических образно-метафорических конструкций уцяскань иневедьсэнек экшелян ʻкупаюсь в нашем море счастьяʼ, седейстэть тештинем кияк а правтсы ʻиз сердца твоего никто не выбросит мою звездочкуʼ (с. 66).

Поэтесса часто соотносит отношения влюбленной героини с узким деревянным мостом («Иля кевкстне эйсэнь…» («Не спрашивай меня…»), «Лембе валсо вельтясак монь валом…» («Теплым словом укроешь мой сон…»), «А ськамон» («Не одна»), таким образом подтекстово передавая философскую мысль о хрупкости, недолговечности человеческого счастья. Традиционная интерпретация символа обрастает авторским его прочтением, что обусловлено мироощущением поэтессы, современной женщины, ее ментальными особенностями. В стихотворении «Не спрашивай меня…» героиня заявляет об уверенности в выборе своей женской судьбы, что транслируется посредством убеждающей читателя анафоры Одс ды одс кинть кочкавлия текень, / Одс ды одс чопавтовлинь сельмезэть, / Одс ды одс пурнавлинь мартот пизэ (с. 59) ʻСнова и снова выбрала бы ту же дорогу, / Снова и снова окунулась бы в твои глаза, / Снова и снова свила бы с тобой гнездоʼ. Для раскрытия восприятия женщиной мужчины, с которым она создала семью, автор использует семантически емкую конструкцию «я – для тебя», способствующую созданию психологического эффекта единства супругов, их предназначенности друг другу. Антиномию гармонии семейного мира составляет образ узкого деревянного моста (куш сэдекс лазнэсь тея), воспринимаемого символом хрупкости, уязвимости женского счастья героини, которое легко разрушить непониманием, столкновением характеров (Содан, аволь свал манеят, / Ды а сепан – монськак эрсян сэпей (с. 59) ʻЗнаю, ты не всегда в настроении, / Да не скрою – сама бываю горькойʼ). М. Еремина не склонна к излишней откровенности, страстности, в ее лирике нет телесных, тактильных ощущений, поэтому противоречия в паре разрешаются посредством мотива теплого взгляда любимого мужчины (Вановтот валы оймезэнь кизэ (с. 59) ʻВзгляд твой вольет мне в душу летоʼ).

Традиционные образно-метафорические ряды доминируют в стихотворении «Молян икелев, молян тонь пелев…» («Иду вперед, иду к тебе…»), построенном на местоименной схеме «я – ты – мы», максимально сокращающей дистанцию между героиней и объектом ее любви, адекватно передающей сокровенный смысл их общения, создающей эффект соприсутствия, единства. В первых двух строфах состояние героини, непрерывность поиска возлюбленного передаются глаголами движения первого лица (молян ʻидуʼ, ванан ʻсмотрюʼ, шлясынь ʻотмоюʼ, ютынь ʻходилаʼ, вешнинь ʻискалаʼ, ливтнинь ʻлеталаʼ), в четвертой строке с его появлением вводится форма второго лица (венстясыть кедеть ʻпротянешь рукиʼ, вастат монь эйсэ ʻвстречаешь меняʼ), в последней строфе вербализуется форма третьего лица (мольтяно ʻидемʼ, кельгтяно ʻумещаемсяʼ, мизолдтано ʻулыбаемсяʼ). Изменение грамматических форм лица в тексте призвано передать процесс поиска героиней любви, трансформацию ее состояния, динамику взаимоотношений с возлюбленным. Хронотоп произведения распахнут, развернут вовне – героиня одновременно находится в прошлом и настоящем. Жизнь без любимого изображается психологизированно (Маштокшность виень, селмон яжавкшность, / Кемеман-бажамон кевс порксавкшность (с. 67) ʻОбессилела я, крылья сломались, / Надежды-желания разбились о камниʼ), в драматическом контексте используется классический образ «пути» (Шлилинь сельведьсэ менчевезь янон (с. 67) ʻОмыла слезами извилистые дорожкиʼ), метафора вешнинь тонь эйсэ мон чить, ков алга ʻискала тебя днем, под лунойʼ передает цикличность временного пространства, в котором действует героиня. Гармония, умиротворенность настоящего передаются посредством традиционных пейзажно-образных рядов: Варминесь моры нурсема морот, / Састыне прыця лопат кутмори. / Сексень читнева мольтяно вейсэ. / Яннэсь теине, ды минь кельгтяно, / Меельце сырнентень мизолдтано ʻВетерок поет колыбельные, / Осторожно обнимает падающие листья. / В осенних днях идем вместе. / Тропинка узкая, но мы умещаемся, / Последнему золоту улыбаемсяʼ. В этих строчках нет интенсивного эмоционального напора, созерцательность, приглушенные звуки, сдержанная цветовая палитра создают философское настроение, вызывают размышления о ценности человеческого счастья.

Иной экзистенциально-мотивный пласт составляют стихотворения «Пульзян икелеть…» («Преклонюсь пред тобой…»), «Ачарькодемат, стяконь кевкстнемат…» («Непонимание, пустые вопросы…»), «Валдо кемемам пандтнезь раужосо…» («Моя светлая вера заштопана черным…»), «Кодамо чумом икелеть, кодамо?» («В чем моя вина пред тобой, в чем?») и др., в которых любовь причиняет героине боль, разочарование, страдание. Расставание с возлюбленным, невозможность восстановления отношений передается посредством имеющих отрицательную коннотацию символических образов «горькой рябины», «каменного сердца», «сломанных крыльев», «колючих ураганов», «увядших / растоптанных цветов / букета цветов», «забитого гвоздем сердца», «закрытой двери», «погибшей души восхода», «соленых снов», «потемневшего света», «пустой ладони», «упавшей звезды» и др. В стихотворении «Иля учо эйсэнь, мон а сан…» («Не жди меня, я не приду…») ключевым образом является букет цветов, наделяемый разными смысловыми гранями: букет белых цветов мужчина дарит героине в надежде заслужить ее прощение, отрицательное решение женщины передает букет увядших цветов, изменения в ее личной жизни связаны с цветами, которые она «посадила сама». Таким образом посредством цветов имплицируется завязка, развитие и развязка драматического любовного конфликта. Смелое заявление героини в первой строке свидетельствует о том, что именно она явилась инициатором разрыва отношений, причины которого в тексте не вербализованы, однако в подтексте прочитывается измена, предательство со стороны возлюбленного. Как и в других стихотворениях, здесь нет деталей внешнего облика героя, на первом плане иной образный ряд, связанный с внутренними переживаниями женщины и поведением мужчины. Душевная боль героини передается оригинальной метафорической конструкцией сельведтнесэ ледстнеман салтан ʻслезами воспоминания солюʼ, ее верность любимому – традиционными образами цветов: Кадык секеть цецятне седейсэнь (с. 70) ʻПусть эти же цветы в моем сердцеʼ. Несмотря на глубокое разочарование, героиня находит в себе силы жить, строить новые отношения с надежным мужчиной, что имплицировано метафорой кеме мода лангс чалган яном (с. 70) ʻна прочную землю направлю свою стезюʼ. В авторской концепции любовь осмысливается категорией моральной, нравственной, она определяет этические принципы человека, с ней связаны такие понятия, как верность, преданность, надежда, ответственность.

В названии стихотворении «В чем моя вина пред тобой, в чем?» явно прослеживается аллюзия к цветаевской «Мой милый, что тебе я сделала?». Первая строка становится завязкой лирического сюжета, развивающегося в психолого-драматическом ключе. В желании искупить некую «вину» перед возлюбленным героиня вершит суд над собой, обвиняя в гибели любви себя, свою непокладистость: эзинь машто (нейгак а маштан) савтомс (с. 54) ʻне умела (и сейчас не умею) угождатьʼ. Статичность их взаимоотношений передается посредством метафоры ды эрьва чинть истяня, эрьванть, / Полавтан таркаст менелеть ды модат (с. 54) ʻи каждый день так, каждый, / Меняю местами твои небеса и землиʼ. Оригинальная образная конструкция панжовлия седееть – эсксэ чавозь ʻоткрыла бы твое сердце – забито гвоздямиʼ определяет следующий этап развития любовной драмы, свидетельствует об экзистенциальности ситуации, невозможности продолжения отношений, неизбежности расставания. В метафоре Сон эрямодонть, сон монь эйстэ явозь, / Сон кастызе ютксонок сэрей пандонть (с. 54) ʻОн от жизни, он от меня оторван, / Он взрастил между нами высокую горуʼ подтекстово читается причина разлада отношений – измена возлюбленного. Троекратный повтор местоимения «он» усиливает экспрессивное звучание текста, передает боль, душевный надрыв героини. Кульминационными становятся строки, в которых она в ироничной форме признает свою «вину»: Чуман икелеть – оймем эзинь сепо, / Манчемань шаршав экшс эзия кекшне (с. 54) ʻВиновата пред тобой – душу не скрывала, / За анавеску лжи не прятала ееʼ. Суд над героиней, верной, преданной, честной, вершить не мужчине, предавшему ее, а «первому инею», универсальному символу чистоты, непорочности.

Аллюзия к цветаевской «Вчера еще в глаза глядел…» прослеживается и в стихотворении «Ансяк исяк ульнить допрок лия…» («Только вчера ты был другим…»), построенном на поэтической антитезе «вчера – сегодня». «Только вчера», когда мужчина говорил о своей любви, противопоставляется «сегодня», где он уже разлюбил. Анафористическое начало первой строфы (Ансяк исяк ульнить допрок лия, / Ансяк исяк лия валт кортыть (с. 44) ʻТолько вчера ты был другим, / Только вчера говорил другие словаʼ) усиливает состояние отчаяния героини, передает неожиданность для нее кардинальных перемен в возлюбленном. Кульминация лирического действия передается посредством построенной на образе цветов экзистенциальной метафоры евтазь мелесь пужсь, прок чалгазь цеця (с. 44) ʻсказанное завяло, словно растоптанные цветыʼ. Во второй части стихотворения в эмоциях героини появляется новый компонент – рассуждение, ее отчаяние трансформируется в принятие ситуации, восприятие ее как типичной, обычной закономерности в отношениях женщины и мужчины, как проявление некоего извечного финала, мысль о расставании осмысливается законом жизни. О новой грани в ее оценке действительности свидетельствует архаический образно-метафорический ряд: Сезевезенть поладомс а лиси: / Тон – а суре, седеем – а коцт (с. 44) ʻРазорвавшееся не соединить: / Ты – не нитка, мое сердце – не полотноʼ. Это осознание не снимает боли героини, не снижает драматизма ее переживания, но помогает принять случившееся как онтологически обусловленную данность.

Заключение

В любовной лирике М. Ереминой отражается извечный общечеловеческий опыт и то, что переживается вновь и вновь, многомерность и разные оттенки любви. Поэтесса транслирует традиционную интерпретацию взаимоотношений между женщиной и мужчиной, что обусловлено ее мировидением, индивидуально-творческой концепцией. Внимание автора сконцентрировано на стихии женской любви, раскрытии эмоционально-психологического состояния героини, мужчина становится объектом ее любви / нелюбви, он не наделяется индивидуально-субъективными чертами, его поведение, отношение к героине транслируются через ее восприятие. В процессе художественной репрезентации любви поэтесса избегает изображения безудержной страсти между влюбленными, элементов любви-игры или любви-проекта, кокетства или флирта героини, она нежна, открыта в признании любимому, но сдержанна, стыдлива, целомудренна, что объясняется, на наш взгляд, национальными ментальными чертами.

Талант М. Ереминой проявляется в оригинальности построения лирического сюжета, целенаправленном отказе от вербализации и выведении в подтекстовый контекст определенных нюансов во взаимоотношениях героини и ее возлюбленного, глубине раскрытия женской ментальности, импликации на материале гендерных взаимоотношений вопросов нравственно-этического, онтологического характера. Любовное чувство в стихотворениях М. Ереминой представлено в разных ипостасях – счастье, полнота бытия, верность, служение любимому, трагедия, предательство, терзание, разочарование, ложь и др. В произведениях о счастливой любви автор использует вариации традиционных образно-метафорических конструкций с положительной коннотацией, драматические взаимоотношения репрезентированы посредством самобытных изобразительных средств и символических концептов с негативной семантикой. Стихотворения о любви-драме, на наш взгляд, более выразительны, эмоционально действенны, вызывают у читателя рефлексию, разнообразные ассоциации. В творческой мирореальности М. Ереминой расставание влюбленных, гибель любви осмысливается экзистенциальной ситуацией, при этом онтологически обусловленной: испытывая боль, разочарование, разлюбленная / разлюбившая героиня не впадает в отчаяние, воспринимает ситуацию типичным финалом отношений женщины и мужчины.

¹ Еремина М. Шка (Время). Саранск : [б. и.], 2023. С. 61. Далее ссылки в тексте на это издание будут даны в круглых скобках с указанием страницы.

Об авторах

Светлана Васильевна Шеянова

Национальный исследовательский Мордовский государственный университет им. Н. П. Огарёва

Автор, ответственный за переписку.
Email: sheyanovas@mail.ru
ORCID iD: 0000-0002-6504-3410

доктор филологических наук, доцент, профессор кафедры финно-угорской филологии

Россия, ул. Большевистская, 68, Саранск, 430005

Список литературы

Дополнительные файлы