P. S. Kirillov’s play “Litova”: characterization of negative characters

Full Text

Введение

Мордовские писатели в 1930 — 1940-х гг. довольно часто обращались к историческим сюжетам, пытаясь отрефлексировать богатую на значимые социальные события первую четверть XX в. Так, К. С. Петрова в пьесе «Кода сынь глушасть» («Как они глумились») отразила участие мордовского народа в революции 1905 — 1907 гг., в драме «Кизэнь ве» («Летняя ночь») описала события Гражданской войны в Самарской губернии. Пьеса А. И. Завалишина «Стройфронт» показывает масштабы государственных строек, охватывает самые разнообразные аспекты строительства и утверждает торжество индустриализации. Писатели-драматурги рассматривали актуальные проблемы эпохи, уделяя особое внимание коренным изменениям в обществе. Одним из самых удачных произведений того периода является первая мордовская историческая драма «Литова» П. С. Кириллова. В ней драматург синтетически совместил фольклорные мотивы и поэтические традиции с историческими реалиями и новаторскими приемами.

Появление драмы «Литова» ознаменовало возникновение в мордовской литературе произведения, основанного на глубоких национальных корнях и традициях. Пьеса П. С. Кириллова, изначально написанная в прозе, была поставлена на сцене Мордовского театра и стала первым национальным спектаклем. Позднее драматург значительно переработал пьесу, придав ей стихотворную форму. Е. И. Чер- нов писал: «При создании драмы автору пришлось преодолеть значительные трудности не только в собирании материала, но и в художественной его организации, в проникновении в судьбы людей и художественном воспроизведении столь отдаленной эпохи» [6, с. 51]. Первоначальным толчком к созданию произведения на основе синтеза фольклора и литературы послужила встреча писателя с А. М. Горьким, призывавшем к изучению истории своих народов. Им же была подсказана и тема — мужество мордовской девушки Алены в крестьянской войне во главе со Степаном Разиным¹. В основу драмы положена легенда, записанная П. С. Кирилловым в одном из мордовских сел Горьковского края во время фольклорной экспедиции.

Материалы и методы

Материал исследования — драма П. С. Кириллова «Литова» на эрзянском и русском языках. В работе использованы сравнительно-исторический и культурно-исторический методы, а также метод целостного анализа художественного произведения.

Обзор литературы

В национальном литературоведении анализ пьесы П. С. Кириллова «Литова» находил разноаспектное освещение в отдельных работах А. В. Алёшкина [1; 2], Е. И. Чернова² [6; 7], Б. А. Бассаргина [5], Ю. Г. Антонова [3], а также в отдельных журнальных и газетных статьях (В. К. Радаев, А. И. Маскаев, В. Шурыгина)³. А. В. Алёшкин, исследуя творческую индивидуальность писателя, отметил, что главная заслуга П. С. Кириллова состоит в том, что «он сумел своей «Литовой» дать мордовской литературе хороший пример реалистического отображения исторической действительности в драматургической форме», «сумел воссоздать правдивые типические характеры» [2, с. 54]. Е. И. Чернов, характеризуя пьесу, акцентировал внимание на том, что в ней «драматически остро и мастерски изображаются подлинная сущность колониализма и антагонистический конфликт между эксплуататорами и трудовым народом». Было отмечено, что народ, поднявшийся на освободительную борьбу, представлен в пьесе в качестве главной движущей силы истории [7, с. 36]. По словам Ю. Г. Антонова, «“Литова” П. С. Кириллова ― новый шаг в развитии национальной драматургии, в расширении ее жанрово-тематического диапазона» [3, с. 100]. Народ, его жизнь и борьба являются главной темой драмы. Раскрыть образ народа невозможно, не передав богатства его индивидуальностей, разнообразия его представителей⁴. О самобытности драмы «Литова» говорит А. М. Каторова. Ученый отмечает, что она характеризуется взаимосвязью типологической общности и национального своеобразия: «Фольклорные мотивы и поэтические традиции в пьесе удачно совмещаются с историческими реалиями и новаторскими приемами, способствующими более глубокому раскрытию поставленных проблем, изображению колоритных характеров основных действующих лиц»⁵.

Результаты исследования и их обсуждение

Недостатком мордовских драматических произведений 1920 — 1930-х гг. являлась фактографичность и внешняя событийность, отсутствие анализа философской сущности происходящих событий. Тем не менее мордовская драматургия оказалась активной силой в отображении объективной действительности того периода. Именно это обеспечило долголетие таким пьесам, как «Кавто киява» («По двум дорогам») Ф. Чеснокова и Е. Окина, «Ташто койсэ» («По старинке») и «Кизэнь ве» («Летняя ночь») К. Петровой, «Литова» П. Кириллова и т. д.

«Литова» является первой реалистической драмой на материале истории мордовского народа. В ней художественно осмыслены события крестьянского восстания под предводительством Степана Разина на мордовской земле. Для создания колоритного произведения автору пришлось расширить сюжетную линию, разнообразив ее дополнительными жизненными коллизиями. В. Г. Белинский по этому поводу писал: «…воспроизведение фактов невозможно при помощи одной эрудиции, а нужна еще фантазия. Исторические факты, содержащиеся в источниках, не более как камни и кирпичи, только художник может воздвигнуть из этого материала изящное здание»⁶.

В главных героях (Литова — прототип Алены Арзамасской (Темниковской), Васька и Сыреська) «воплощены национальные черты характера: мужественность, находчивость, трудолюбие, мудрость, верность, чистота помыслов. В противостоящих им образах воеводы Арчилова, игуменьи Евлампии, мурзы Копная автор подчеркивает властолюбие, жестокость и другие отрицательные стороны человеческой натуры»⁷. В пьесе отрицательные герои тверды в своей злобности, а положительные неизменно придерживаются добра. Например, убийство Копная воспринимается в произведении как справедливая кара, настигшая злодея. В этом смысле можно провести параллель с системой персонажей в классицизме, где герои, являясь воплощением определенных идей, отличаются статичностью характеров и неизменностью мировоззрения.

С образом воеводы, стремящегося сохранить свою власть, читатель знакомится в первой картине. При всей силе и внешнем проявлении могущества в поведении Арчилова чувствуется неуверенность. Вероятно, некий страх в него вселила реальная опасность, исходящая не только от Разина и его войска, но и от народа, который готов взяться за оружие. Неслучайно требование окропить стены крепости стало его первой репликой:

Пурксевтить святой ведьсэ                                    («Святи мне крепостные стены,

Стенатнень перть-пельга,                                       Святой водой побрызгай, отче,

Штобу а чить а веть, а алга ды а верьга                Чтоб не могла пройти измена

Иляст ютаво крепостентень вортнэ…⁸                Сюда ни днем, ни ночью…»)⁹.

Его беспокоит будущее, поэтому он вызывает ворожею Варду:

Мон вандынь чиденть течи бажан содамс,          («Хочу увидеть завтрашний свой день

Мон вандынь чинть те чистэ бажан неемс.          Что будет завтра, знать хочу сегодня.

Ëвтак, мезе монь марто Разин теи,                        Скажи, что сотворит со мною Разин,

Бути сырги сон минек пелев?                                Коль вдруг прорвется к нам?..»)

(1955, с. 98)                                                              (1957, с. 214).

Вопрос о том, что сделает Разин с воеводой, если захватит крепость, на самом деле излишен. Арчилову, знакомому с ситуацией в других крепостях, это было и так очевидно. Тогда зачем ему Варда? Он не спрашивает ее, как избежать осады или кто из его приближенных предатель. Следует отметить, что в князе уживаются противоборствующие идеи: он посещает храм и исповедует православную веру, но при этом может упасть на колени по требованию языческой предсказательницы:

Кунсолодо, кулядо,                                 («Ой, над лесом, над нивой

Кумажа лангс арадо.                               Слышен голос тоскливый.

Пульзядо весе, ярде —                           Слышен стон в отдаленьи…

Масторавась аварди                               Встаньте все на колени!»

(1955, с. 99)                                              (1957, с. 215).

Это объясняется тем, что в мировоззрении многих людей того периода уживались языческие и православные взгляды: с одной стороны, они прислушивались к проповедям христианских миссионеров, с другой — чтили традиционные верования и обряды. С. Т. Арекеева отмечает, что «характер выстраивания конфликта говорит о мастерстве драматурга» [4, с. 446]. В пьесе конфликт выстраивается на разных уровнях ― социальном, религиозном, политическом, но главный конфликт происходит во внутреннем мире героя.

Психологическое состояние Арчилова быстро меняется: неуверенность в результате воздействия слов колдуньи перерастает в страх, попытка справиться со страхом приводит героя в бешенство. Он приказывает обезглавить Варду, однако и это не помогает. Воевода признается Евлампии, советующей Арчилову отдохнуть и успокоиться, что ему очень страшно. Варда приходит к нему в видениях, повторяя страшные слова. Он дошел до крайности, не способен трезво мыслить, у него начинается паника:

Друк, видеяк, кепети толонь пизем?           («Вдруг полетят, и вправду, звезды с неба?»)

(1955, с. 126)                                                   (1957, с. 243).

Сложным и сильным отрицательным персонажем является мурза и старейшина села Копнай. Он — приспособленец, который хочет и с властью, и с народом сохранить добрые отношения. Сначала ему удавалось балансировать ― Арчилов отмечал его как доброго слугу и верил ему, обещал замолвить за него слово перед государем, а народ восхвалял мудрость Копная, сумевшего заполучить для села новое поле. На самом же деле Копнай оказался предателем, продал поле монастырю и присвоил все деньги себе. Чтобы избежать наказания, он вводит в заблуждение односельчан, притворяясь обманутым игуменьей.

Желая выслужиться и показать свою верность власти, Копнай убеждает народ не бунтовать. Из его речи становится понятно, что он действительно знает свой народ, его психологию и менталитет, поэтому создается ложное впечатление настоящей заботы о жителях села. Копнай хитрый, умный и пронырливый человек, что позволяет ему управлять людьми, пользуясь их слабыми сторонами. Он знает, что эрзяне любят мирный труд, недоверчивы к незнакомцам, чтят богов — все это он оборачивает против них.

Помощник Арчилова Хромуша, убивающий по первому приказу, также не лишен суеверия. Когда приведенная к князю предсказательница жалуется на грубое обращение, Хромуша угрожает вырвать ей язык, Варда осыпает его проклятиями, которые настолько пугают слугу воеводы, что тот в ужасе крестится и шепчет слова, оберегающие от нечистой силы:

Хромуша. Ярь чатьмонть или сейса келеть!                    («Хромуша. Молчи! Не то язык твой вырву!

Варда. Таргозест сельме эрьгеть монь икеле                  Варда. Чтоб вылезли глаза твои

Ды праст пильгалон…                                                        И под ноги мне покатились…

Хромуша (тандадозь чеки). Цюр монь!                          Хромуша (испуганно крестится).

Цюр монь! Чур меня! Чур меня!»)¹⁰.

(1955, с. 97)

Арчилов и Хромуша производят впечатление отнюдь не достойных слуг государевых, а разбойников, способных побеждать слабых, воевать с теми, кто не может дать отпор. При возникновении малейшей опасности они теряют самообладание. Арчилов, испугавшись, что слова Варды начинают сбываться и с неба падают звезды, просит бога простить его и раскаивается в своих злодеяниях:

Юты икельган кувака эрямом.                                    («Скольких, скольких смертей я был виною!

Ве казнянь чись омбонть бажи сасамо;                     За казнью казнь проходит предо мною,

А чумо верь шумазь чуди икельган.                           Невинных кровь течет, шумит потоком…

Авидечим, прок пикс, ускови мельган                       Как я предстану перед божьим оком?»)

(1955, с. 131)                                                                  (1957, с. 248).

В эти минуты Арчилов слышит пророческие слова народной заступницы Варды, что символизирует победу крестьянства.

Слуга воеводы Хромуша, образ которого представлен довольно бегло, воспринимается в пьесе как исполнитель черной воли Арчилова. По нашему мнению, он рассудителен и хладнокровен, глубоко предан своему господину. Его не смущают унижения, которым он подвергается при попытке советовать князю:

Арчилов.                                                               («Арчилов.

Тонь эйстэ качады а кунсоломань чине.           В тебе я вижу дух непослушанья,

Помняк пингеде-пингс ― мон азор, тон…        Запомни, пес, кто здесь хозяин»)¹¹.

тон ― пине.

(1955, с. 98)

Хромуша привычно казнит безоружных, при этом оставаясь глубоко суеверным человеком. За свои грехи он вместе с игуменьей Евлампией осужден сгореть на костре.

Выразителен образ игуменьи Евлампии. Она лично не совершала жестоких убийств, однако, являясь представителем «царского» мира и приверженцем соответствующих порядков, советует Арчилову сжечь взбунтовавшееся село, благословляет Хромушу на пытку сельчан. Без ее разрешения монашки не стали бы помогать в истязании людей (жгли свечами пальцы Истрате, чтобы тот выдал беглецов). В ряду отрицательных качеств у Евлампии на первом месте находится жадность. Игуменья обманным путем приобретает поле, принадлежавшее крестьянам:

Ведьгемень целковойть. Ярмактне а вишкинеть.                («Полсотни — это денежек немало.

Ловномстост кедень ды седеем кинецть                              Чесались руки, как я их считала»)

(1955, с. 105)                                                                             (1957, с. 221).

В момент наивысшего напряжения, когда Арчилов и Евлампия понимают безнадежность своего положения, игуменья в отличие от воеводы остается внешне совершенно спокойной, невозмутимой. А. В. Алешкин по этому поводу писал: «…за этим внешним спокойствием скрыто не меньше страха, чем у воеводы. Часто употребляемая авторская ремарка «крестясь» очень метко подчеркивает внутреннее смятение Евлампии» [1, с. 114]. Мы не совсем согласны с этим утверждением. Во-первых, такая ремарка встречается лишь дважды: первый раз ― она крестится, когда поминает душу убитого князя Урусова, второй ― когда привели бунтовщиков. Во-вторых, креститься, находясь в стенах монастыря, ― традиция православия.

Е. И. Чернов отметил, что игуменья «раньше всех поняла неминуемость восстания» и «неизбежность расплаты за все зло, причиненное людям» [6, с. 60]. Услышав от прибежавших монашек весть о начале «страшного суда», Евлампия поняла, что они обречены:

Ознок ярь, князь, идема арась лия.                  («Молись же, князь, иного нет спасенья.

Топодсь валозо ине орожиянть                        Сбылось пророчество великой ворожеи»)¹².

(1955, с. 130)

Заключение

П. С. Кириллов в драме «Литова» дал колоритные характеры основных действующих лиц. Положительной героине Литове — мужественной предводительнице мордовского народного движения — и ее сподвижникам Ваське и Сыреське противопоставлены образы воеводы Арчилова, игуменьи Евлампии, мурзы Копная и Хромушки. Отрицательные персонажи характеризуются сосредоточенностью исключительно на собственных интересах, пренебрежением духовными ценностями и игнорированием страданий других людей. Их власть, основанная на покорности народных масс, укорененной в религиозных догмах, преодолевается положительными героями. Автор апокалиптической мрачности и косности, насаждаемой отрицательной верой, противопоставляет народную веру, исполненную жизни, радости, взаимопомощи и единения.

¹ Шурыгина В. По совету М. Горького // Советская Мордовия. 1987. 2 сент. С. 4.

² Чернов Е. И., Антонов Ю. Г. Конфликты и характеры мордовской драматургии: учеб. пособие. Саранск, 2002. 104 с.

³ Радаев В. К. Кирилловонь поэмадонть ды пьесадонзо // Сятко. 1941. № 2. С. 53 — 61; Маскаев А. И. «Литова» // Сурань толт. 1957. № 1. С. 69 — 79; Шурыгина В. Легендарная «Литова» // Известия Мордовии. 1999. 30 марта; Ее же. «Литованть» юбилеезэ // Эрзянь правда. 2009. 2 апр. и т. д

⁴ Чернов Е. И., Антонов Ю. Г. Указ. соч. С. 30.

⁵ Каторова А. М. Кириллов Петр Семенович // Вестник НИИ гуманитарных наук при Правительстве Республики Мордовия. 2023. Т. 15, № 3. С. 237.

⁶ Белинский В. Г. Избранные сочинения. М., 1947. С. 414.

⁷ Каторова А. М. Указ. соч. С. 238.

⁸ Кириллов П. С. Литова. Саранск, 1955. С. 91 (далее ссылки на этот источник будут даваться в тексте в круглых скобках с указанием года и страницы).

⁹ Кириллов П. С. Избранное. Саранск, 1957. С. 207 (далее ссылки на этот источник будут даваться в тексте в круглых скобках с указанием года и страницы).

¹⁰ Такой эпизод в русском переводе отсутствует. Здесь и далее в аналогичных ситуациях перевод наш. — Н. К. Данная вариантивность обусловлена тем, что автор имел не одну редакцию своего сочинения: «…произведение имеет шесть вариантов» (см. Алёшкин А. В. Единство традиций. Саранск, 1978. С. 96).

¹¹ Перевод наш. — Н. К.

¹² Перевод наш. — Н. К.

About the authors

Nikolay V. Karpov

Author for correspondence.
Email: karpov.nv@inbox.ru
ORCID iD: 0009-0005-4711-0850

Lecturer at the Department of Finno-Ugric Philology 

References

Supplementary files