От Святослава I до Ивана IV: вехи обретения царства в мифопоэтических образах «Казанской истории»

Полный текст

Исследователи, изучавшие «Казанскую историю», обращали внимание на то, что данное произведение содержит множество нарративных сюжетов и образов, несущих более символическую иносказательную семантику, нежели конкретно-историческое содержание. Наиболее значительный источниковедческий вклад для выявления сложной парафразой системы повествования казанского летописца внес Г.З. Кунцевич, который проследил текстуальные параллели и заимствования [6]. Семантику ключевых мифопоэтических образов «Казанской истории» изучила М.Б. Плюханова, которая выявила в «Истории» множество парафразов из Библии и древнерусской литературы. Она пришла к выводу, что летописец в панораме истории московско-казанских отношений пытался показать овладение царственной силой и, вместе с тем, гибель царства [9, c. 202]. Чтобы наиболее убедительно представить идею «обретения» одного царства через гибель другого, книжник привлек сведения из самых авторитетных произведений своего времени, невзирая на то, что эти данные порой не согласовывались с известиями других источников.

Центральным и кульминационным сюжетом в повествовании «Казанской истории» стал рассказ об осаде и взятии Казани 1552 г. Сопоставление этого рассказа с данными русских летописей, разрядных книг, А.М. Курбского и других источников позволило исследователям говорить о недостоверности описания казанского летописца. Одни историки обратили внимание на неточность описания воеводских позиций при осаде Казани [6, c. 416–418], другие и вовсе указали на полное несоответствие историческим реалиям топонимики событий, представленной «Казанской историей» [16, c. 164]. Наиболее ярким выразителем результатов «рационального» подхода к изучению сведений казанского летописца был С.Х. Алишев. Согласно ему, слова летописца о себе, о том, что он 20 лет прожил в ханской Казани, недостоверны, так как летописец «не упоминает ни одного городского строения или объекта, не знает многие события и факты, достоверно сообщаемые другими источниками, а если знает, то многие извращает и толкует по-своему» [1, c. 39].

Однако очевидно, что при описании осады и взятия Казани автор «Истории» не стремился описать события по принципу «как оно было на самом деле». Он осознанно пренебрёг данными о реальной обстановке и построил свое повествование на основе парафразов из «Повести о взятии Царьграда турками в 1453 году». Об этих заимствованиях писали ещё дореволюционные исследователи [8, c. 344–379; 6, c. 511–516], но определить их семантическую роль удалось только в свете недавних изысканий [9, c. 182].

Казанский летописец, описывая покорение ханской столицы, скомпоновал сведения из синхронных источников с данными «Повести о взятии Царьграда турками в 1453 году» и провел параллель между двумя событиями. Так мифопоэтическая функция Царьграда была перенесена на Казань, взятие которой осмыслялось как обретение царства и воцарение. И эти рассуждения хорошо укладывались в идеологию Московского царства. В официальных летописях говорится о том, что Иван IV «царство и град многолюдной Казаньской въсприат» [10, c. 218; 11, с. 513; 13, с. 530; 14, с. 108, 203]. Более развернуто идея получения царского титула через завоевание Казани представлена в посольских книгах [15, с. 476, 499–500, 505, 519, 528].

Так, вопрос о признании Ивана IV царем возник в дипломатической переписке 1555-1556 гг. Польский король Сигизмунд I не желал «писать царем» Ивана IV, что стало камнем преткновения в мирных переговорах. Московские дипломаты пытались доказать правомерность царского титулования тем, что император Максимилиана I и султана Сулеймана Кануни называли Василий III и Ивана IV соответственно царями. Дополнительным аргументом в данном послании выступало то, что «всемогущая превышняя сила Божья... на инших местех царских, на Казани и Азтрохани прославила его царем» [15, с. 476]. Но польско-литовская сторона ответила, что королю не известны записи, в которых Максимилиан I называл царем Василия III, и в посланиях к польско-литовскому государю Василий III «тым именем не писывался», да и сам Иван IV в начале своего правления «того имени в своих листех не писывал до нашего государя» [15, с. 482]. В следующем послании, от 1556 г. Иван IV, продолжая полемику о царском титуле, сместил акцент на казанские события. Он обратил внимание Сигизмунда I на то, что сам Господь даровал ему царский титул за избавление христиан от казанского пленения: «И всемогий Бог милосердие свое нам ученил, кровь христьянскую в Казани мусулманскому роду нашею рукою мьстилъ, и многому христьянству от бесерменскых рук нами свободу учинил... есмя з Божиею волею извечное свое титло нашли, то на себя и положили» [15, c. 499].

Недвусмысленное дипломатическое обоснование получения царского титула через завоевание Казанского царства автор «Казанской истории» дополнил литературными параллелями с событиями 1453 г. Привнесение константинопольских черт в образ Казани усилило официальную идею обретения царства, но привело к существенному искажению реальной топонимики города. Автор «Казанской истории» намеренно отказался от описания важных городских объектов, фигурирующих в других источниках, поскольку это не позволяло усилить связь Казани с Константинополем. Он не стремился к описанию топографических особенностей ханской столицы, а выдвигал на первый план общие черты Казани с Константинополем. Например, Казань подобно второму Риму стоит на высоком месте и со всех сторон окружена водами. Казань находилась между двух рек, а Царьград – между двух морей [2, с. 28; 4, с. 419].

В то же время автор «Казанской истории» привносил в свое повествование явные искажения, призванные усилить параллелизм. Так, недоумение у историков вызывало противоречащее другим источникам описание городских ворот и дислокации царских войск во время осады 1552 года. Если сравнить этот фрагмент с известием «Повести о взятии Царьграда» о дислокации османских войск, то очевидно, что два отрывка не содержат одинаковых топонимов, но во многом совпадает структура описания. Русские войска, как и османские, были разделены на пять частей, каждая из которых брала на себя штурм определенного участка крепостных стен с воротами. Перед полком правой руки и передовым полком, как и перед силами карачабея и восточным крылом турок, находились стены с четырьмя воротами [4, с. 417; 2, с. 52-55].

«Константинопольские детали» в «Казанском взятии» выполняли еще одну важную сюжетную функцию. Они связывали первое обретение царства, произошедшее благодаря деятельности Святослава I, Владимира I и Владимира Мономаха, со вторым обретением царства, свершившимся при Иване IV. Описание похода Ивана IV 1552 г. автор «Казанской истории» предваряет рассказом о совещании царя с боярами.

По словам летописца, выступая перед боярами, Иван IV сказал, что хочет сам «двигнутися на безбожную и поганую Казань, на презлыя и недруги своя Казанцы, мстити крови христьянъския, яко Елизвои Ефиопскии царь на Омирского князя Дунаса жидовина, ревнуя прадедомъ своимъ: великому князю Светославу Игоревичю, како той многажды Греческую землю плени, столь далече ему сущи отъ Руския земля растояниемъ, и дани великия со Царяграда ималъ, со благородныхъ Грек, победившеихъ Трою предивную и прегордаго царя Перскаго Скераска. Тои же великий князь Святославъ по Дунаю стоящихъ 80 градовъ Болгарскихъ вся» [12, стб. 99].

Сравнение Ивана IV c эфиопским царем Елезвоем кажется вполне логичным, поскольку последний был причислен к лику святых за борьбу против иудейского правителя Дунаана, угнетавшего христиан. Однако при обращении к прадедам Ивана IV летописец неожиданно начинает с имени Святослава Игоревича, который был язычником и воевал против христианских государств. Впрочем, как видно из текста, автор «Казанской истории» не упоминает о язычестве Святослава и не акцентирует внимание на том, что болгары и греки были христианами. В контексте его повествования важно было подчеркнуть, что Святослав покорил 80 болгарских городов, победил греков и, что самое главное, брал дань с Царьграда¹. Почему из сравнительно обширного корпуса известий о Святославе автор «Истории» выбрал именно эти сообщения? Симптоматично, что здесь умалчивается о победоносных походах князя на хазар и печенегов. То есть в данном случае необходимо было обратить внимание не столько на полководческие таланты и смелость Святослава, сколько на его успехи в греческой политике. Таким образом, уже на этом этапе повествования подчинение Царьграда становится краеугольным камнем исторического дискурс обретения царской власти Рюриковичами.

Вторым важным элементом царственной теории было утверждение христианства на Руси, поэтому, по словам летописца, Иван IV подражал и сыну Святослава, Владимиру. Вместе с крещением Руси из заслуг Владимира упоминается о покорении «великого града» Корсунь, что опять же акцентирует внимание читателя на греческом направлении.

Согласно «Истории», Иван IV хотел походить и на Владимира Мономаха, который воевал с греческим царем Константином Мономахом. Военные успехи Владимира Мономаха были настолько ошеломляющими, что царь для примирения с князем отправил в Киев «дары безценныя, самы свой царскии венецъ, и багряницу, и скифертъ, и сердаликову крабийцу, из нея же еще великии Августъ Римский кесарь на вечеряхъ своихъ пия и веселяшеся, и злата, и сребра, и бисера, и камени драгихъ безъ числа, и инехъ вещеи драгихъ множество, утоляя гневъ его, и светлымъ царемъ Рускимъ называя его, да уже къ тому не двигнется Греческия земля его пленити». В конце рассказа о Владимире Мономахе автор «Казанской истории» приводит слова самого Ивана IV: «И сея ради вины велики князь Владимеръ, прадед мой, царь Манамахъ наречеся, отъ него же и мы прияхомъ цари нарицатися, венца ради и порфиры и скиферта Костянтина царя Манамаха» [12, стб. 100-101].

История о том, что Владимир Всеволодович получил царский титул и атрибуты власти от императора Константина Мономаха заимствована автором «Казанской истории» из «Сказания о князьях владимирских». Первая редакция «Сказания» была составлена при Василии III (не позднее 1527 г.). В основе «Сказания» лежат две легенды о природе царской власти на Руси, впервые зафиксированные в «Послании» церковного публициста Спиридона-Саввы (1510-е гг.) [3, с. 283]. Первая легенда гласит о родстве римского императора Августа и князя Рюрика. Вторая легенда сообщает о передаче царских регалий Константином Мономахом. Казанский летописец не привел данные о родстве Августа и Рюрика, но почти полностью пересказал вторую легенду. Вместо первой легенды, появившейся лишь в начале XVI в., он привел вполне историчные известия об успешных походах Святослава Игоревича, почерпнутые из русских летописей. Обе легенды о получении царской власти в сокращенном виде использовались и в дипломатической переписке, однако в посольских делах, как и в «Сказании о князьях владимирских», после Августа и Рюрика упоминаются Владимир Святославович и Владимир Мономах и не упоминается Святослав Игоревич [15, c. 519]. Это указывает на то, что именно автор «Казанской истории» заменил основателей царского величия – Августа и Рюрика – на Святослава Игоревича, существенно подкорректировав тем самым официальный дискурс происхождения царской власти.

Итогом греческой политики Святослава I, Владимира I и Владимира Мономаха стало получение римских регалий и царского титула. Казанский летописей вложил в уста Ивана IV слова о том, что он принял царский титул и регалии от Владимира Мономаха. Казалось бы, все очевидно – Иван IV унаследовал царский титул от Владимира Мономаха. Но далее при описании деяний Иван III и Василий III не упоминается об их царском достоинстве. Царские традиции Рюриковичей были прерваны в эпоху татарского господства. В летописной традиции ханов Золотой Орды называли царями. Автор «Казанской истории» последовательно обосновал, что Казань была наследницей Золотой Орды. По словам летописца, когда Золотая Орда «нача изнемогати», ее «царская слава, и честь» перешла на «Казань, младую тщерь; ...от Златыя Орды, злая² ветвь произыде, Казань» [12, стб. 221]. Поэтому завоевание Казани символизировало не только обретение, но и возвращение царства.

Таким образом, исторические экскурсы в греческую политику Святослава I, Владимира I и Владимира Мономаха в контексте сравнения взятия Казани с Константинополем, позволили показать казанские события как борьбу за возвращение добытого предками и отобранного татарами царства. В тоже время данный дискурс «Казанской истории» является результатом рефлексии над дихотомией природы царской власти на Руси. Это был ответ на злободневные вопросы: почему завоевание Казанского юрта давало право Ивану IV на царский титул? Как соотносится римское по происхождению царское достоинство с властью татарских ханов? Во второй половине XVI вв. эти вопросы задавались русским дипломатам на Западе, то есть они были актуальны для русской политической элиты. «Казанская история» пользовалась большой популярностью в России вплоть до конца XVIII в., обнаружено более 300 ее списков³, следовательно, рассмотренный дискурс происхождения царской власти имел широкое распространение.

¹ Рассказ о завоевании 80 городов и дани с Царьграда Р.С. Липец отнесла к эпи­ческим сюжетам, проникшим в летописание [7, с. 222].

² В некоторых списках «Казанской истории» вместо «злая» пишется «златая» [21, стб. 221].

³ Все сохранившиеся списки датируются XVII–XVIII вв., но протограф «Казанской истории» восходит к XVI в. [3, с. IV, XVI].

Об авторах

Анвар Васильевич Аксанов

Автор, ответственный за переписку.
Email: aksanov571@gmail.com
ORCID iD: 0000-0001-8970-5880
Scopus Author ID: 57200985036
ResearcherId: К-2763-2017

кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Центра исследований Золотой Орды и татарских ханств им. М.А. Усманова; старший научный сотрудник Центра урбанистики

Список литературы

Дополнительные файлы