О традиции использования вислых металлических печатей в канцеляриях Золотой Орды и постордынских государств

Полный текст

Одной из главных проблем при изучении канцелярских практик, существовавших в Золотой Орде и постордынских государствах, является крайне малое число дошедших до нашего времени источников, в первую очередь подлинных ханских грамот [30; 1]. Это значительно осложняет реконструкцию того, как происходило оформление тех или иных документов, выходивших из ордынских канцелярий. В данной работе мы затронем вопрос о вислых печатях на ханских грамотах. Эта проблема за последние годы обросла собственной историографией, однако, привлечение более широкого круга источников позволяет в значительной мере скорректировать устоявшиеся в науке представления.

О вислых печатях в ордынских канцеляриях заговорили благодаря зафиксированной в XIX в. дополнительной малой свинцовой «печати», привешенной на одном шнуре чуть ниже московской серебряной вызолоченной печати на духовной грамоте Ивана Калиты 1336 г. (ныне утрачена). Ее ширина составляла приблизительно 1/2 от ширины великокняжеской печати [27, с. 35]. Отметим, что она ни разу не упоминается в описях XVI–XVII вв. Данная «печать» не имела надписей. На одной ее стороне помещалось изображение шестиугольной звезды, образуемой из двух переплетенных треугольников и четырех шариков посередине, а на другой находился орнамент в виде рогожки, составленный из изгибающегося закольцованного шнура, создающего пересекающие три вертикальные и три горизонтальные линии¹. А.В. Орешников считал, что вторую печать прикрепили на ханском дворе московского кремля [20, с. 120]. Именно как ордынскую печать рассматривал свинцовую привеску к великокняжеской грамоте и Л.В. Черепнин. Исследователь считал, что она была добавлена к документу в Орде, и тем самым повышала его значимость [31, с. 15–16].

М.А. Усманов однозначно и аргументировано отверг ордынское происхождение «печати». Более того он особо подчеркивал: «мы не знаем ни одного факта применения в Джучиевом Улусе вислых металлических или иных типов печатей, характерных, например, для Руси» [30, с. 178]. С этого времени данное утверждение прочно закрепилось в научной литературе [1, с. 159–160; 23, с. 86–100]. При этом обнаруженные и изданные Ф. Лашковым описания вислых печатей крымских ханов XVII в. оставались долгое время незамеченными специалистами, занимавшимися этими проблемами, в том числе и М.А. Усмановым [12, с. 76, 102, 110 и др.]².

А.Б. Мазуров выдвинул версию о том, что свинцовая печать принадлежит великокняжескому писцу, создавшему документ. Данное утверждение опирается на находку в Великом Новгороде двух рядом лежащих печатей – Святополка Изяславовича (1078–1088 гг.) и несколько меньшей по размерам с греческой надписью «Мефодий грамматик» на одной стороне и изображением святого на другой. Исследователь полностью отвергает идею о том, что великокняжеские завещания могли подтверждаться в Орде [13]³. Предположение о печати писца следует признать интересным, но смущает тот факт, что изображения на рассматриваемой пломбе расходятся с известными нам примерами того времени.

Д. Колодзейчик на основании знакомства с подлинными крымскими грамотами, их снимками, и публикацией Ф. Лашкова, доказал существование вислых печатей на некоторых видах крымских грамот XVII в. При этом исследователь посчитал, что данное явление было привнесено в канцелярию крымских ханов извне (из Персии или Сибирского ханства) и ранее не существовало здесь. Очень важно то, что в документах XVII в. эти печати в ряде случаев называются алтунбайса («золотая пайза», «печать с золотой пайзой») [11]. Ранее данный факт был подмечен еще А. Самойловичем [24].

А.В. Беляков обратил внимание на широкое бытование на постордынском пространстве в XVI в. особого типа документов – жалованных грамот за золотой печатью, а также указал на тот факт, что в посольских книгах XVI в. регулярно упоминаются золотые печати, привешиваемые к крымским шертным грамотам [3; 5, с. 35–43].

Однако привлечение описей архивов Посольского приказа [8; 17; 18; 19; 32] и Коллегии иностранных дел [29], русско-крымских [25]⁴ и русско-ногайских посольских книг [22]⁵ и отдельных документов внутреннего делопроизводства Посольского приказа⁶ значительно расширяют наши знания о бытовании вислых печатей в канцеляриях постордынских государств.

Вначале обратимся к истории жалованных грамот за золотой печатью. Первым их природу объяснил В.В. Трепавлов. Анализируя документы и народные предания, связанные с Сибирским ханством и башкирами, он отметил, что в этих регионах сложилась традиция, по которой обладание земельным владением рассматривалось, как легитимное только в форме пожалования от монарха. Исследователь считает данное явление одним из рудиментов прежних ордынских установлений, когда при смене монарха требовалось обновление (подтверждение) ярлыков выданных предшественниками [28, с. 182–185]. Это правило распространялось и на таких вполне самостоятельных государей как сибирские ханы. Изначально таким монархом был монгольский хан, ему на смену пришли ханы Золотой (Большой) Орды. В какой-то момент право верховного сюзеренитета на постордынском пространстве унаследовали казанские ханы. С завоеванием Казани московские государи с точки зрения народов, заселявших эти территории, унаследовали это право. Последующие исследования расширили географию распространения подобных грамот на всю территорию, некогда занимаемую Золотой Ордой, напрямую или же опосредованно они фиксируются у народов Среднего Поволжья, Кавказа, Сибири, у башкир, в Ногайской Орде и Югре. При этом их выдача из Москвы в некоторые регионы явно началась несколько раньше завоевания Казани. Первая зафиксированная грамота обским самоедам была послана еще в 1525 г. При этом по косвенным данным подобным образом оформленные документы (грамота, скрепленная серебряной вызолоченной печатью) посылались в этот регион на несколько десятилетий ранее. Возможно, ареал распространения жалованных грамот являлся своеобразным маркером распространения влияния Золотой Орды в период ее наибольшего могущества.

А далее предсказуемо начиналось взаимное непонимание двух сторон (получавшей и выдававшей грамоты) того, какие обязательства каждая из них брала на себя. Просителям был важен сам факт получения этого документа, за него они даже были готовы выплачивать относительно незначительную дань, но при этом продолжали считать себя вполне независимыми по отношению к московским государям. Москва в свою очередь сам факт прошения грамоты рассматривала, как вступление в подданство (полное холопство). Как следствие русские государи стали предъявлять претензии к своим новым холопам, которые в свою очередь считали их абсолютно необоснованными. Постепенно московская сторона научилась значительно гибче подходить к степени подданства, что выражалось, в том числе в формулировках этих документов. При этом жалованные грамоты за золотой печатью в глазах русского царя и его администраторов стали универсальным способом оформить свои взаимоотношения со многими народами Востока. Так их с разной степенью успешности навязывали ойратам и Алтын-хану. С последней трети XVI в. печати начали изготовлять из золота. Дольше всего регулярная выдача жалованных грамот за золотой печатью осуществлялась кабардинским князьям и грузинским царям [3].

Имеются косвенные свидетельства о том, что золотые вислые печати имели крайне высокий статус в глазах ногайских мирз. В русско-ногайских посольских книгах известен целый ряд упоминаний, которые можно интерпретировать именно так. В июле 1556 г. в Москве было получено послание бия Большой Ногайской Орды Исмаила б. Мусы к Ивану IV, заканчивающееся фразой: «Княжое слово, чтоб печать золоту прислал» [22, с. 208]⁷. Для нас важен тот факт, что Исмаил только недавно стал бием. Просьба повторяется и в другом послании, датируемом июлем 1557 г.: «Да пропала у меня печать, и ты б прислал мне печать з золотом» [22, с. 251]⁸. В 1577 г. ногайский мирза Сеид-Ахмед просил русского царя: «Да чтоб еси мне на выимок велел грамоту дати з золотою печатью»⁹. В 1578 г. мирза Ураз-Мухаммед б. Дин-Мухаммед писал: «отец мой, княз (Дин-Мухаммед б. Исмаил – А.Б.), выпросил у тебя печат, и яз печалуюс, чтоб еси печат золоту пожаловал»¹⁰. Таким образом, ногайская традиция золотых печатей была явно односторонней и, по-видимому, являлась логичным продолжением практики получения жалованных грамот за золотой печатью. Собственно жалованные грамоты ногаям неизвестны, в русско-ногайских посольских книгах информация о них отсутствует. Изначально ногайские бии, похоже, получали подобные документы от астраханских (большеордынских) или же казанских ханов. С момента их завоевания Россией эта функция перешла к московскому царю. Остается открытым вопрос о том, к каким документам в данном случае привешивались печати – к жалованным грамотам или же к обычным царским посланиям. По-видимому, перед нами очередной пример постепенной деградации ногайской государственности и статуса жалованных грамот. Жалованная грамота за золотой печатью стала эволюционировать в документ, скрепленный золотой печатью. При этом собственно текст грамоты не имел никакого значения. Данная ситуация сильно напоминает ту, что фиксируется в Югре в первой половине XVI в. [3] А попытки получения золотой печати другим лицом помимо бия следует рассматривать в ряду постоянных требований от все возрастающего числа мирз, чтобы к ним присылали царские грамоты не со служилыми татарами, а с детьми боярскими. Важен еще один момент. Упоминание грамот с золотой печатью заставляет по-иному взглянуть на непростые ногайско-казанские и ногайско-астраханские взаимоотношения. Возможно, многие эпизоды этих контактов следует рассматривать как попытку получения от хана очередной грамоты за золотой печатью, как в истории с захватами Астрахани кабардинцами [5, с. 35–43].

Другим интересным примером, когда использовали вислые печати, является способ заверения шертных грамот крымских ханов (аналог докончальных грамот с европейскими христианскими государями), при этом они всегда изготовлялись исключительно золотыми. Печати известны как минимум с начала XVI в. В идеале крымская сторона должна была давать шертные грамоты всякий раз при смене хана или великого князя (царя). Иногда за время правления одних и тех же государей стороны обменивались грамотами несколько раз. Московский правитель со своей стороны посылал в Крым крестоцеловальную грамоту, также скрепленную золотой вислой печатью. Однако на практике это осуществлялось далеко не всегда. В случае возникновения острых противоречий между государями или же в результате взаимных споров о тексте грамот процесс их подготовки мог затянуться на годы. Это было типичным явлением для XVI в. В XVII в. обмен шертными / крестоцеловальными грамотами проходил регулярно. Об этом свидетельствуют данные посольских книг и описей Посольского приказа.

Первая шертная грамота, возможно, была дана Менгли-Гиреем еще в 1474 г., хотя нельзя исключать того, что перед нами только фиксация подготовительного процесса, а не сама процедура, включавшая помимо привешивания печатей шертование на Коране крымской стороной и крестоцелование русской. В сообщении об этом ничего не говорится о вислой печати, однако ее наличие можно предположить с высокой долей вероятности. В 1480 г. Менгли-Гирей и Иван III обменялись шертной и крестоцеловальной грамотами. О золотых печатях источники не сообщают, но они, судя по всему, были. Дело в том, что в 1481 г. в Крым послали три опасные грамоты. К одной из них (адресованной к Девлетек-мирзе) привесили золотую печать. При обмене грамотами в 1508 г. золотая печать отмечена только на русском документе. Однако учитывая тот факт, что русская дипломатия при сношениях с иностранными державами очень быстро усвоила принцип взаимности, который в том числе распространялся и на оформление дипломов, золотая вислая печать на крымской грамоте также должна была присутствовать [12, с. 1–2]. В пользу этого говорит и текст крымской грамоты 1508 г.: «да на той бы тебе грамоте шерть дал; да пожаловал бы тебя, ту грамоту и к тебе прислал, да и свою еси грамоту прислал за золотою печатью» [25, с. 32]. В 1518 г. от крымского хана получили новую шерть. Саадет-Гирей I (1523–1532 гг.) приносил шерть дважды, в 1525 и 1530 гг. 1548/49 г. – золотая печать была привешена к шертной грамоте крымского хана Сахиб-Гирея I (1532–1550 гг.)¹¹. В 1594 и 1602 гг. шертовал Казы-Гирей II (1588–1596, 1596–1608 гг.) [12, с. 36–40]. В 1614 г. золотая печать была привешена к шертной грамоте Джанибек-Гирея (1610–1623, 1628–1635 гг.). В 1624 г. к грамоте Мухаммед-Гирея III (1610, 1623–1628 гг.) привесили большую золотую печать [18, 80. л. 85 об.; 19, 507. л. 1120 об.]. В источниках также фиксируется значительное количество «золотых грамот». Их ни в коем случае нельзя смешивать с золотыми печатями. Ведь это указание на то, что часть текста документа была написана золотом. В 1628, 1630 и 1633 гг. получены вторая, третья и четвертая шертные грамоты Джанибек-Гирея [19, с. 507. л. 1121; 12, с. 53–55–58]. 1636/37-м г. датируется шертная грамота с золотой печатью хана Инает-Гирея (1635–1637 гг.). На следующий год она пришла от Багатыр-Гирея (1637–1641 гг.). Шертные грамоты с золотой печатью от этого хана также фиксируются в 1638/39 и 1639/40 гг. [19, с. 328–329. л. 684–686 об.]. Столь частое их получение от одного лица свидетельствует о явной девальвации или значительной трансформации прежнего значения подобных документов. Как одно из проявлений этого процесса стало появление таких документов, как разменных шертных грамот или записей, которые также скреплялись золотой печатью [12, с. 180]. Следует отметить, что данная тема до настоящего времени не подвергалась исследованию. Мухаммед-Гирей IV (1641–1644, 1654–1666 гг.) прислал шертную грамоту в 1642/43 и 1655/56 гг. Также известны грамоты Ислам-Гирея III (1644–1654 гг.) 1644/45, 1647 и 1648 гг., Адиль-Гирея (1666–1671 гг.) 1670/71 (1669/70) г, Селим-Гирея (1671–1678, 1684–1691, 1692–1699, 1702–1704 гг.) 1671/72 и 1684 гг., Мурад-Гирея (1678–1683 гг.) 1681 и 1682 гг. [19, с. 329–330. л. 687 об. – 688; 12]. Следует учитывать, что при дальнейших исследованиях истории принесения шерти крымскими ханами, датировки могут быть значительно скорректированы, а некоторые шерти объединены.

Кроме того по описям Посольского приказа известны казанские вислые печати. В 1614 г. о них сказано: «Да в том же ясщике 11 печатей розных государств, серебрены» [17, с. 96. л. 184]. В 1626 г. указано: «9 печатей старых казанских и ливонских серебряных, литых» [18, с. 310. л. 536]. В 1673 г. отмечено: «В мешочке печати розных государств серебреные, 11 печатей да 3 конца» [19, с. 506. л. 1118 об.]. Более ранние описи позволяют уточнить список государств, к грамотам которых могли подвешиваться эти серебряные печати, а также что это были за документы. В описи царского архива 1570-х гг. указано, что в ящике № 11 хранились перемирные грамоты с Ливонским орденом. При этом подчеркнуто, что «те грамоты попорчены у дьяков в Новегороде». В ящиках № 12–15 находились казанские шертные грамоты. В ящике № 203 содержались шертные грамоты астраханского царя Дервиш-Али [17, с. 18–19. л. 229 об. – 232, 234]. В краткой описи, составленной в самом конце XVI в. (не ранее 1594 г.), дается несколько иная раскладка дел по ящикам: «С казанским и с астроханским и з свияжским, и с нижегородцким с старым делом ящики 2, 7, 12, 16, 17, 18, 28, 31, 37, 46, 53, 57, 95, 129, 136, 148, 151» [32]. В описи 1614 г. еще отмечены астраханские и казанские книги. А вот шертных грамот уже нет [17, с. 106–107. л. 228–230]. Зато появляются казанские серебряные печати. Мы вправе предположить, что среди них вполне могли быть и астраханские печати. По-видимому, к этому времени все шертные грамоты погибли и от них остались только печати. Произошло это не злонамеренно, просто данные дела потеряли свою прежнюю актуальность и за их сохранностью не особо следили. Сказалось и разорение Москвы в Смутное время. К тому же в начале XVII в. в Посольском приказе была обнаружена кража ряда печатей из благородных металлов (золотые и серебряные). По этому поводу составили «перепись грамотам, у которых обрезывал печати воровством Посольского приказу подьячей Офоня Огарков во 115-м году» [18, с. 320. л. 555 об.]. Отметим, что это не единственный пример воровства печатей во внешнеполитическом ведомстве, хотя всегда это было экстраординарным событием. 4 января 1707 г. подьячий приказа Петр Пасынков донес тайному секретарю Петру Павловичу Шафирову, что 3 января из сундука его повытья пропали «две печати золотые неболшие, на которых подписано было писмом татарским, да десять серебряных крушков гладких вызолоченых, на подобность тех печатей зделаных, которые бывают у шертных грамот ханов крымских. А те печати и грамоты выныл подьячей Михайло Ларионов с ним, Петром, в Нижней Кладовой полате в коробе умершаго подьячего Михаила Волкова ноября в 28 день прошлого 706-го году»¹². Украденное так и не было найдено. Десять серебряных вызолоченных кружков являются в настоящее время загадкой. Это либо заготовки для печатей к жалованным грамотам, столь активно раздаваемым Москвой в более ранний период, либо все те же казанские и ливонские печати. «Гладкими» они могли стать благодаря тому, что изображения на них были низкорельефными. Против данного утверждения есть серьезный аргумент. 24 августа 1635 г. по именному приказу царя Михаила Федоровича, думный дьяк Федор Лихачев и дьяк Максим Матюшкин, собрав ряд дел Посольского приказа, положили их в сундук и, запечатав печатью Федора Лихачева, отнесли его на хранение на Казенный двор в Большую палату. В 1673 г. печати с остальными документами еще хранились на Казенном дворе [19, с. 505–507. л. 1117–1121 об.]. Этот комплекс (два сундука и ящик) 16 февраля 1708 г. перенесли в государеву Мастерскую палату, где пересмотрев, отдали в Посольский приказ. Но никакие отдельно хранящиеся печати в тогда же составленной описи не фигурируют. Справедливости ради следует отметить, что документы на Казенном дворе не лежали без движения. Судя по описи, туда до последнего добавлялись дополнительные материалы. Часть документов и предметов также могли покидать сундуки [8]. В описи Московского архива Коллегии иностранных дел 1732 г., в которой описываются документы, хранившиеся ранее на Казенном дворе указаны «Свяска да ставик деревянной с некоторыми вещми за печатми» [29, с. 316]. В словаре русского языка слово «ставок» объясняется как небольшой сосуд с крышкой или же коробка, футляр [26, с. 188]. Возможно, печати хранились именно здесь.

Укажем еще один возможный вектор для дальнейших поисков казанских печатей. В описи казны Мастерской палаты 1720 г. читаем: «В вышеписанной же казенной палате... коробка свинцовая за печатью, а в ней деньги татарская...» [7, с. 230]. В настоящее время трудно однозначно судить, были ли это действительно монеты мусульманских стран, или же за таковые были приняты вислые печати с арабографичными надписями. Но данное свидетельство дает дополнительный повод для надежды на то, что когда-либо в архиве или музейном собрании, обнаружится подлинная металлическая печать восточного происхождения. Помимо этого золотые печати Крымского ханства могли отложиться в петербургском архиве Коллегии иностранных дел (Министерстве), и уже оттуда попасть в современный архив МИДа.

В нашем распоряжении имеется несколько описаний крымских печатей, составленных в Посольском приказе. «А на золотой печати с одну сторону в кругу вырезано: “Аноэт-Гирей-царь Казы-Гиреев-царевъ сын”. А на другой стороне печати в одном кругу вырезано: “Хусам-Гирей-царевичь Казы-Гиреев-царев сын”. А в другом кругу на той же стороне вырезано: “Саадет-Гирей-царевич Казы-Гиреев-царевъ сынъ”» (1636 г.) [12, с. 76]. «А на золотой печати вырезано: “Верую во единаго Бога и в пророка Магметя”. А на другой стороне у тое печати вырезано: “Магмет-Гирей-царь Саламат-Гиреев-царев сынъ”» (1642 г.) [12, с. 102]. «А у подлинной грамоты на золотой печати на стороне написано: “Несть ина Бога, токмо Един Господь, Магаметь Пророк ево”; а на другой стороне написано: “Ислам-Гирей-царь Саламат-Гиреев-царев сын”» (1646 г) [12, с. 110]. «И у той грамоты привешена золотая печать на серебреном снурке, в печати на одной стороне вырезано словами татарскими, а по переводу: “Нет Господа, токмо Бог, Магмет послан от Бога”. На другой стороне той же печати: “Адиль-Гиреево-царево величество Девлет-Гиреев-царевичев сын”» (1669 г.) [12, с. 172–173]. «У той же грамоты привешена на снурку печать золота, а на ней вылито на одной стороне: “Бог един есть Бог, а Магомет посланной Божей”. На другой стороне вырезано: “Салтан салтанов сын, салтан храброй Мурат-Гирей-хан, Мубарек-Гирей-салтанов сын Мубарек-Гирей-салтан Селям-Гиреев-ханов сын”» (1681 г.) [12, с. 178]. В этом прочтении явно имеются ошибки, вызванные недостаточной квалификацией переводчика. «...на одной стороне: “Бог един, а иного Бога нет, Магмет же посланный от Бога”. На другой стороне: “Султан султанов сын султан храбрый Селим-Гирей-хан, Багадырь-Гиреев-ханов сын”» (1684 г.) [12, с. 201]. Имеется также описание крымской печати с шертной (присяжной) грамоты, отправленной в 1654 г. в Речь Посполитую, составленное во второй половине XX в.: «ar-rasul’llah: La ilaha illa`llah Muhammadun ar-rasul`llah»; с другой стороны: «‘ahdname-i Mehmed Gėrey Han» («присяжная грамота Мехмеда-Гирея-хана»). Также удалось восстановить примерный размер этой печати – 48 мм [11]. Размер печатей, по-видимому, не был стандартизированным, в источниках приводятся их характеристики как «большая» [18, с. 80. л. 85 об.] и «неболшие»¹³. Как видим, устойчивое изображение на печатях отсутствовало. В зависимости от внутриполитической обстановки в Крымском ханстве богословие (шахада) могло заменяться именами калги и нурэддина. В отдельных случаях приводилось прямое указание на то, к какому документу привешивалась печать. На казанских и астраханских печатях, по-видимому, помещалось имя хана и богословие. К рубежу XV–XVI вв. исламская традиция, похоже, окончательно взяла верх, тексты, размещавшиеся на более ранних пайцзах («Силой вечного неба имя хана да будет свято; кто не поверит – должен быть убит») были забыты. А. Самойлович, сравнивая текст ранних ордынских квадратных печатей (тамга) с текстами на вислых печатях, пришел к выводу об их идентичности и делает предположение о том, что в Крыму под словом «пайцза» («байса») подразумевали не печать, а «формулу на государственной печати» [24, с. 1117].

Следует указать на еще один интересный факт. При подготовке вечного мира между Крымским ханством, Русским государством и Речью Посполитой послы крымского хана Адиль-Гирея 27 апреля 1670 г. в Москве дали письменные обещания. В описании документа приведена следующая информация: «печати послом (крымским – А.Б.) зделаны серебряные золочены» [12, с. 169]. По контексту этой записи можно предположить, что данные печати были изготовлены в Москве. Мы в настоящее время не готовы комментировать это сообщение, для этого требуются дополнительные исследования. Но сам по себе зафиксированный факт, является крайне любопытным в общем контексте бытования вислых печатей в постордынском мире.

Следует сказать о материале, из которого изготовлялись печати. Документы приводят три варианта: золотые, серебряные и серебряные вызолоченные. При этом возможно, серебряные и серебряные вызолоченные можно объединить. Дело в том, что в ранних описях часто определяли материал, из которого были сделаны печати, крайне приблизительно. Так, сохранившиеся до наших дней вызолоченные аргиовулы, в разных источниках могли называться золотыми, серебряными вызолоченными и железными вызолоченными. Возможно, казанские печати были серебряными вызолоченными. Со временем позолота частично или же полностью могла сойти и их стали воспринимать как серебряные. Если же они действительно были серебряными, то это выглядело как явное принижение статуса Казанского ханства по отношению к Москве, где печати делали серебряными вызолоченными и золотыми, и Крыму, где известны только золотые печати. Печати, по-видимому, изготовлялись для каждого конкретного случая путем отливки.

Таким образом, мы показали, что как минимум с начала XVI в. в целом ряде постордынских государств существовала устойчивая практика бытования вислых золотых и серебряных печатей. Они привешивались к двум типам документов – жалованным и шертным грамотам. Однако корни этого явления необходимо искать в более раннем периоде. Истоки жалованных грамот, скрепляемых золотой печатью, следует видеть в ордынской традиции. Наместник той или иной территории получал в подтверждение своих прав ханский ярлык и пайцзу [1, с. 69, 63–64]. Остается выяснить, когда эти два символа власти объединились воедино. Пайцза более чем отдаленно напоминает вислую печать. Хотя в русской традиции их называли печатями. Именно золотую печать по преданию приложил «хан Батый» к иконе Иоанна Богослова в Пощуповском Иоанно-Богословском монастыре (ныне Рязанская область), где она и сохранялась до середины XVII в. [16, с. 14–15]. Возможно, подобное объединение произошло довольно рано и, было связано с транспортировкой ярлыка и пайцзы, когда лицо, которому они предназначались, получал их не лично, а через ханского посланца. Тогда при перевозке их логично было бы объединить. Шертные грамоты также, похоже, являлись продуктом объединения ярлыка и пайцзы, но как работала мысль ханской канцелярии остается непонятно. Возможно, данный тип документов и правила его оформления появились в результате взаимных поисков русских и крымских делопроизводителей. В приблизительно тот период русская сторона активно обменивалась докончальными грамотами, скрепленными золотыми печатями с целым рядом европейских держав (Империя, Дания, Ливонский Орден, Венгрия, Литва). Крыму, по-видимому, предложили знакомый формат документов. В ханской канцелярии нашли подходящий ордынский аналог европейским золотым печатям – ордынскую алтынбайсу (золотую пайцзу). Отметим, что шертные грамоты в Золотой Орде небыли известны. Судя по всему, данное словосочетание было придумано либо в крымской, либо в московской канцелярии. Отметим, что в Москве слово шерть начинает активно использоваться именно в последнюю треть XV в.

Следует подчеркнуть, что в различных документах, создаваемых в московской великокняжеской и царской канцелярии, также прослеживаются явные влияния ордынской делопроизводственной практики [2; 4]. При этом русские дьяки, разрабатывавшие новые формуляры, возможно, даже не осознавали этого, настолько обороты ханских посланий твердо и органично вплелись в московскую приказную систему. Будем надеяться, что со временем нам удастся найти здесь новые параллели. Нельзя забывать и работы наших предшественников. В свое время М.П. Мелиоранский, разбирая одно место в Казанском летописце («Ахмат ... и посла х великому князю Ивану к Москве послы своя, по старому обычею отец своих, з басмою, просити дани и оброков за прошлая лета. Великии же князь ... приим басмулице его и плевав на ню, и излама ея, на землю поверже и потопта ногами своима...» [21, с. 199]), сделал предположение о том, что басма на самом деле является искаженной пайцзой и обозначала вислую золотую печать [14]. В таком случае выражение «басма лице его» следует читать как «басма от лица его» или же, как писали в XVII в. «мы наше величество Мухаммед-Гирей-хан, нам самим принадлежащую нашу золотую баисную печать приложили» [24, с. 1120]¹⁴. Тем самым истоки вислых печатей, похоже, действительно уходят корнями в канцелярию Золотой Орды. В таком случае их появление следует датировать временем близким к последней известной «правильной» ханской пайцзе.

¹ Мотив рогожки был широко распространен на Руси. Ближайшим аналогом на русских печатях, но выполненным значительно грубее следует признать, оттиск печати Степана Алексеева Хирина 1638 г. [10, Табл. XIII. № 141].

² Необходимо особо подчеркнуть, что публикуемые Ф. Лашковым шертные грамоты в ряде случаев являются не окончательным их вариантом, а только проектом, который мог неоднократно изменяться. Необходимо сверять их тексты с текстами, приводимыми в русско-крымских посольских книгах.

³ Л.Ф. Абзалов поддерживает идею Л.В. Черепнина о заверении великокняжеских духовных грамот в Орде. Отвергая вислые печати, он предполагает, что на грамоты «ставилась резолюция (например, «булай ун гурдук» (в таком виде мы одобрили)), которую можно видеть в духовной грамоте Василия II от 1435 г.». Однако в другом месте этот же автор грамоту называет жалованной [1, с. 114, 160]. Речь идет о жалованной грамоте великого князя Василия II Васильевича Михаилу Яковлевичу на села в Переяславском уезде [6; Российский государственный архив древних актов (РГАДА). Ф. 159. Оп. 1. Д. 950]. Современные исследователи считают, что подобные надписи оставляли княжеские дьяки [15; 9].

⁴ РГАДА. Ф. 123. Оп. 1.

⁵ РГАДА. Ф. 127. Оп. 1.

⁶ РГАДА. Ф. 136. Оп. 1. Д. 26.

⁷ РГАДА. Ф. 127. Оп. 1. Кн. 4. Л. 362 об.

⁸ РГАДА. Ф. 127. Оп. 1. Кн. 5. Л. 30 об.

⁹ РГАДА. Ф. 127. Оп. 1. Кн. 8. Л. 66.

¹⁰ РГАДА. Ф. 127. Оп. 1. Кн. 8. Л. 250.

¹¹ РГАДА. Ф. 166. Оп. 1. Д. 16. Л. 56.

¹² РГАДА. Ф. 136. Оп. 1. Д. 26. Л. 1.

¹³ РГАДА. Ф. 136. Оп. 1. Д. 26. Л. 1.

¹⁴ В работах А.Н. Самойловича и М.П. Мелиоранского приводятся ссылки на историографию этого вопроса.

Об авторах

Андрей Васильевич Беляков

Автор, ответственный за переписку.
Email: belafeb@yandex.ru
ORCID iD: 0000-0001-8588-9192

доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник

Список литературы

Дополнительные файлы