Досибирский период биографии Ф. М. Достоевского в новых документальных разысканиях (Рец. на кн.: Новые архивные и печатные источники научной биографии Ф. М. Достоевского / отв. ред. Б. Н. Тихомиров. СПб.: Изд-во РХГА, 2021. 260 с.)

Полный текст

В 2021 г. мир праздновал двухсотлетний юбилей Федора Михайловича Достоевского, в связи с чем Российским фондом фундаментальных исследований был инициирован конкурс исследовательских проектов по направлению «Источники и методы в изучении наследия Ф. М. Достоевского в русской и мировой культуре», в результате которого при финансовой поддержке фонда издано более 30 монографий¹. Мы согласны с О. Ю. Юрьевой в том, что это «беспрецедентный случай в литературоведческой науке, <…> своеобразный коллективный научный подвиг, свидетельствующий и об огромном потенциале достоевистики, и о том пиетете перед именем великого русского классика, дань памяти, любовь к которому и признательность вылились в <…> уникальные» труды [Юрьева: 125]. Книгу «Новые архивные и печатные источники научной биографии Ф. М. Достоевского» следует назвать весомым вкладом в общее большое дело науки о «православном Данте» [Иустин (Попович): 26].

Актуальность предпринятого исследования обусловлена тем, что, несмотря на обширный массив работ, посвященных родословию и жизнеописанию писателя, до сих пор не выстроена полная научная биография Достоевского, основанная на строго документальном базисе и учитывающая всю совокупность существующих печатных и архивных источников. Рецензируемая работа полагает начало масштабного труда по созданию такой целостной и системной научной биографии великого русского классика. Предметом настоящей монографии стал наименее изученный, ранний, период трех десятилетий жизни и творчества Федора Михайловича, куда вошли детские и юношеские годы, учеба в Главном инженерном училище, вхождение молодого писателя в литературный круг, участие в «пятницах» Петрашевского, арест и заключение в Петропавловской крепости, инсценировка казни и отправка в Сибирь. Междисциплинарное взаимодействие специалистов-филологов и историков позволило обоснованно заполнить некоторые немаловажные лакуны, систематизировать данные о полемических аспектах биографии Достоевского, его отца и братьев с сестрами, а также впервые ввести в научный оборот архивные документы, ранее невостребованные исследователями (в частности, материалы из фондов Российского государственного военно-исторического архива).

 

Илл. 1. Обложка коллективной монографии «Новые архивные и печатные источники научной биографии Ф. М. Достоевского» (2021)

Fig. 1. The cover of the collective monograph “New Archival and Printed Sources of the Scientific Biography of F. M. Dostoevsky” (2021)

 

Безусловным достоинством книги является стремление к максимальной научной объективности, что выразилось в скрупулезнейшей работе ее авторов с документальными источниками, их сопоставлении и тщательной проверке на достоверность. Выявлено и исправлено большое количество ошибок и неточностей в фактической части биографии Достоевского, бытующих в академических публикациях (например, в энциклопедии «Достоевский и его окружение» [Белов], комментариях к Полному собранию сочинений Достоевского в 30 томах², в трехтомной серии «Летопись жизни и творчества Ф. М. Достоевского» и др.).

Первая статья монографии «Когда родился отец Достоевского? Опыт критического анализа и систематизации источников» касается научной проблемы со столетней историей, сложность разрешения которой — в обилии документов с противоречащими друг другу данными. Это формулярные списки Михаила Андреевича Достоевского, введенные в научный оборот в 1922 г. (с купюрами и неточностями, породившими затем разноголосицу в определении года его рождения), найденные позже исповедные ведомости, аттестаты и документы учебных заведений, в которых он учился, свидетельство о кончине, а также документы с данными о возрасте братьев и сестер М. А. Достоевского. Диапазон возможной датировки рождения отца писателя, определяемый по этим документам, — с 1786 по 1789 г. (!), причем принятый в достоевсковедении вслед за Л. П. Гроссманом 1789 г. («год Великой французской революции» [Волгин, 2018: 37]) оказывается почти на 80 лет «ошибочным "каноном"» [Новые архивные и печатные источники: 12]³.

Представленная Б. Н. Тихомировым систематизация источников является результатом более чем двадцатилетнего внимания самого автора к вопросу. Парадокс ситуации заключается в том, что обилие архивных источников порождает еще большую путаницу и усугубляет ситуацию. Так, «в 1836 г., в исповедной ведомости церкви Петра и Павла при Мариинской больнице для бедных записано, что штаб-лекарю Михаилу Достоевскому 47 лет; а через два года, в 1838 г., в ведомости провинциальной церкви села Моногарова появляется запись, что ему 51 год» (24). Б. Н. Тихомиров устанавливает возможный корень возникших противоречий: два наиболее ранних документа за январь и октябрь 1809 г. из делопроизводства Подольской духовной семинарии, учеником которой был отец Достоевского до поступления в Московскую медико-хирургическую академию, по одному из которых ему 20, а по другому — 21 год (18–20). В результате многочисленных сопоставительных операций исследователем предложена версия о дне рождения М. А. Достоевского: между 20 апреля и 28 ноября 1788 г.

А. С. Бессоновой в 2020 г. опубликованы три обнаруженных в Российском государственном историческом архиве (РГИА, СПб.) документа 1837 г., связанные с отставкой штаб-лекаря М. А. Достоевского: доклад Николаю I Московского Опекунского совета, рапорт главного доктора московской Мариинской больницы для бедных А. А. Рихтера и формулярный список о службе, в котором указано, что М. А. Достоевскому 48 лет [Бессонова: 5]. Документы датируются периодом с 12 июня по 18 июля 1837 г., т. е. подтверждают «1789-й как год его рождения» [Бессонова: 7]. «Однако, — пишет далее исследовательница, — если принять версию Б. Н. Тихомирова о дне рождения М. А. Достоевского между апрелем и ноябрем, то вполне возможно, что отец писателя родился в 1788 г.», тогда «второй формулярный список» «сужает предложенные Б. Н. Тихомировым границы дня рождения Михаила Андреевича: после 18 июля по конец ноября» [Бессонова: 7].

Окончательную точку в этой «детективной истории», как заключили исследователи родословия Достоевского Н. Н. Богданов и А. И. Роговой⁴, может поставить только обнаружение единственно надежного свидетельства — записи о рождении и крещении в метрической книге [Богданов, Роговой: 82].

Две статьи монографии посвящены важному тематическому блоку: детско-юношескому чтению Ф. М. Достоевского, т. е. исследованию той литературной почвы, на которой взрастал талант писателя, и тех первых ярких впечатлений, которыми питалась его фантазия.

По книге «Сто четыре священные истории Ветхого и Нового Завета» Иоанна Гибнера (Johann Hübner; в совр. библиографических описаниях: Иоганн Гюбнер), как свидетельствует семейное предание, «маленький Федя "учился читать"» (27). Свое трепетное отношение к этой книге писатель вкладывает в уста старца Зосимы в романе «Братья Карамазовы»:

«К воспоминаниям же домашним причитаю и воспоминания о священной истории, которую в доме родительском, хотя и ребенком, я очень любопытствовал знать. Была у меня тогда книга, священная история, с прекрасными картинками, под названием "Сто четыре священные истории Ветхого и Нового завета", и по ней я и читать учился. И теперь она у меня здесь на полке лежит, как драгоценную память сохраняю» (Д30; т. 14: 264).

Как отмечают Б. Н. Тихомиров и Н. А. Тихомирова, книги Гибнера пользовались в России чрезвычайной популярностью, издавались «с 1770 по 1863 год более двадцати раз и выходили в нескольких переводах: М. Соколова (1770–1803), В. Богородского (1798–1832), И. Висковатова (1818), П. Яновского (1832–1846) и др.» (28). Проведенная исследователями большая разыскная и аналитическая работа позволила выявить тот факт, что в семейной библиотеке Достоевских находилось издание в переводе В. Богородского (30), а не М. Соколова, как сказано в комментарии ПСС (Д30; т. 292: 214). Однако таких изданий было одиннадцать! Все они были найдены и рассмотрены исследователями de visu на предмет соответствия указаниям в воспоминаниях брата и жены писателя (наличие иллюстраций к определенным историям), а также сопоставления двух экземпляров издания, обозначенных А. Г. Достоевской в качестве мемориальных.

Переводы и варианты изданий отличались не только иллюстрациями, включенными в некоторые из них, но и интерпретацией библейских эпизодов. Поэтому так важен вопрос о том, с каким именно вариантом этой книги был знаком в детстве Федор Достоевский и какой экземпляр затем, в зрелые годы, он отыскал, берег «как святыню»⁵ и, без сомнения, использовал в процессе работы над романом «Братья Карамазовы» (фактические и стилистические приметы как литературного «припоминания», так и непосредственного обращения к книге Гибнера аргументированно доказаны авторами).

Означенный вопрос до последнего времени не становился предметом специального исследования⁶, равно как и проблема отражения книги «Сто четыре священные истории…» в творческой лаборатории вершинного романа Достоевского и в целом — в его поэтике. Между тем результатами нового «расследования» стали исправленные ошибки, уточнения и дополнения к академическому комментарию ПСС — в ряде случаев они имеют принципиальный характер. Например, этическая оценка в истории о женах царя Артаксеркса (Ассуира), «надменной Вастии» (Астини) и «прекрасной Эсфири», о которых старец Зосима упоминает именно не в библейских словесных формулах, но по пересказу «Ста четырех священных историй…», где особо отмечено, что «Бог наказует высокомерие, возводя смиренных и унижая надменных» (полужирный шрифт авторов. — М. Ш.) (46). Одна из ключевых психологических оппозиций в характерологии Достоевского, как известно, касается гордых и смиренных. Примечательно, что фактом знакомства со Священной историей по книге Гибнера Достоевский наделяет не только благонравного старца Зосиму, но и его антипода Павла Смердякова — в эпизоде дерзкого спора последнего о сотворении мира со своим воспитателем богобоязненным Григорием (50–51).

Принципиально важным является вопрос о восприятии Достоевским истории о страданиях ветхозаветного Иова. Как устанавливают исследователи, в более поздних московских изданиях книги Гибнера в переводе В. Богородского (1819 и 1825) представлен ее «редуцированный» по сравнению с библейским вариант, где нет образа искушающего сатаны и «субъектом "искушения" праведного Иова оказывается сам Господь» (здесь и далее курсив авторов. — М. Ш.) (58). Воспоминания Достоевского о сильном детском потрясении, которое произвел на него образ многострадального Иова, авторы объясняют осознанием разницы между вариантом, услышанным во время богослужения, в котором причиной несчастий праведного Иова выступает сатана, и прочитанным в пересказе Гибнера, где «проверяет» праведника Бог.

Пока нельзя сказать однозначно, по какому именно тексту «Ста четырех священных историй…» Достоевский учился читать. Однако сопоставление различий в изданиях, в частности, в истории о многострадальном Иове, открывает перспективу получения обоснованного ответа на этот важный вопрос.

Еще один «литературный» аспект, освещенный в монографии, касается «итальянской мечты» молодого Достоевского (т. е. желания попутешествовать по Италии), навеянной детскими впечатлениями от авантюрных романов Анны Радклиф, чьи «Альфонсы, Катарины, Лючии, доны Педро и доньи Клары» «въелись» в его голову — некоторыми из них он «бредил» даже в зрелом возрасте (61). Однако предметное обращение к романам популярной английской писательницы обнаружило, что таких героев в ее романах нет (!). Опубликовав шесть произведений, Анна Радклиф предпочла удалиться от назойливой публики; издатели же, пытаясь продлить успех популярного автора, стали выпускать романы-имитации или приписывать ее имени сочинения других людей. Научные разыскания и непосредственное знакомство с текстами «псевдорадклифианы» позволило Б. Н. Тихомирову «составить полный список книг» (18 романов и повестей), которые «были изданы в России "под фирмой" г-жи Радклиф» (65), а также высказать гипотезу о том, что «в семье Достоевских в 1820–1830-е годы читались произведения, которые были лишь приписаны перу Радклиф русскими переводчиками и издателями» (61), что объясняет путаницу в перечисленных Достоевским персонажах. В связи с этим стоит отметить также тему влияния готического романа на поэтику Достоевского, которая, как видится, может обрести новые перспективы развития в свете сделанных автором статьи наблюдений.

Существенным восполнением «белых пятен» в биографии братьев Достоевских наименее изученного периода 1837–1839 гг., т. е. времени поступления Михаила в Инженерный корпус и первых двух лет обучения Федора в Главном инженерном училище, является следующая статья соавторов Б. Н. Тихомирова и Е. Д. Маскевич, в которой доминантным принципом становится «впервые». Впервые введен в научный оборот, а также комментируется ряд документов, обнаруженных в фондах Российского государственного военно-исторического архива (РГВИА, Москва): документы из дела М. М. Достоевского, хранящиеся среди бумаг канцелярии директора Инженерного департамента, а также документы делопроизводства Главного инженерного училища («Учебный отчет», «Распределение Годичного экзамена в Главном инженерном училище в 1839 году»). Авторами в подробностях воссоздан процесс подготовки братьев к поступлению, чрезвычайные хлопоты М. А. Достоевского об устройстве сыновей, что еще раз свидетельствует о несправедливости мифа об отце-деспоте. Обретенные архивные данные позволяют восстановить характер учебного процесса в Инженерном училище, план дисциплин, которые, даже дважды, изучал кондуктор Федор Достоевский, будучи оставленным на второй год из-за конфликта с преподавателем алгебры Л. М. Кирпичевым⁷, о чем в научной литературе сообщается впервые. Также впервые становится доступным список учебной литературы, по которой в 1838 г. писатель штудировал закон Божий, русский, французский и немецкий языки, рисование с натуры, рисование ситуации, архитектурное рисование, географию, историю, алгебру, геометрию, фортификацию, артиллерию (93–95).

Впервые систематически изучены и представлены данные обо всех 19 преподавателях, читавших курсы у Ф. М. Достоевского, о 20 принимавших у него экзамены (отмечен интересный факт: в экзаменационной комиссии находились всегда другие преподаватели, нежели те, что вели дисциплины, для обеспечения большей объективности оценивания), а также состав одноклассников Достоевского в годы учебы в ГИУ. Многие из этих имен и персоналий вводятся в научный оборот впервые, чем существенно дополняются или корректируются сведения об окружении писателя в материалах предшественников [Белов].

Публикация Б. Н. Тихомирова «Я, нижепоименованный Федор Достоевский… Присяга на верность службы 20 августа 1841 года» вводит в научный оборот особый архивный документ — «датированный 20 августа 1841 г.» «присяжный лист», содержащий «Клятвенное обещание», «под которым стоит двадцать одна подпись-автограф (включая подпись Достоевского) учащихся нижнего офицерского класса Главного инженерного училища», две недели назад «получивших первый офицерский чин — полевых инженер-прапорщиков (XIV класса, согласно Табели о рангах)» (120). Данный важный документ, как отмечает автор, должен быть включен «в корпус текстов Достоевского, напечатанных в академическом собрании сочинений писателя, а настоящая публикация — рассматриваться как дополнение к разделу "Официальные письма и деловые бумаги"» (122), существенно пополняя уже имеющиеся сведения, а также позволяя уточнить и расширить представления о круге общения писателя в период обучения в Главном инженерном училище. Отмечено, что больше половины из 20 подписавшихся вместе с Достоевским инженер-прапорщиков, т. е. его однокашников в течение двух лет (в 1840–1841 и в 1841–1842 гг.), не зарегистрированы в энциклопедическом словаре «Ф. М. Достоевский и его окружение» [Белов]. Новой персоналией выступает и имя священника церкви Михаила Архангела при Главном инженерном училище Гавриила Игнатьевича Розова, приводившего молодых офицеров к присяге и преподававшего в Училище закон Божий.

Статья «Достоевский в чертежной Инженерного департамента» (Б. Н. Тихомиров при участии Е. Д. Маскевич) продолжает восполнение сведений о жизни и окружении Достоевского в следующий период, 1843–1844 гг., когда после окончания Главного инженерного училища начинающий писатель (а Достоевский в это время уже поглощен работой над «Бедными людьми») был зачислен в Санкт-Петербургскую Инженерную команду для службы при Чертежной Инженерного департамента. Обнаруженный в фондах Российского государственного военно-исторического архива «Кондуитный список господ штаби обер-офицеров полевых инженеров, числящихся при С.-Петербургской Инженерной команде и находящихся при Чертежной Инженерного департамента» позволил исследователям с помощью привлечения широкого круга справочной литературы ввести в научный оборот информацию о пятнадцати сослуживцах Достоевского. Некоторые из этих имен фигурируют в записных книжках и письмах Достоевского. Так, запись «Офицер. Перебас<кин>» Достоевский делает в ранних набросках к роману «Идиот», об Оскаре же Патоне («Паттоне») пишет брату Михаилу, делясь «общими планами перевода романа Э. Сю "Матильда"» (142). Следует особо отметить, что обозначенный год «в отношении служебной деятельности Достоевского до настоящего времени был совершенно "белым пятном" в его биографии» (134).

Исследование Б. Н. Тихомирова «Стихотворное "Послание Белинского к Достоевскому". Итоги и проблемы изучения» посвящено комплексному рассмотрению проблем анализа известного сатирического текста, написанного в адрес молодого, с триумфом вошедшего в литературный круг Достоевского («Витязь горестной фигуры…»). Авторство его традиционно приписывалось Н. А. Некрасову и И. С. Тургеневу. В. Н. Захаровым в свое время была высказана и доказана, на основании лексико-стилистической и ритмической неоднородности частей текста, гипотеза о третьем участнике данного едкого сочинения, И. И. Панаеве [Захаров, 1985]. Признавая, что «разностороннее освещение различных аспектов изучения стихотворного "Послания Белинского к Достоевскому", осуществленное В. Н. Захаровым, бесспорно, является на сегодняшний день наиболее основательным и полным в отечественной науке» (151), а также поддерживая версию участия Ивана Панаева в написании «Послания…», Б. Н. Тихомиров предлагает иначе рассматривать соотношение авторства трех литераторов⁸. Кроме того, он обосновывает гипотезу о двух редакциях стихотворения: ранней, краткой, авторами которой были Некрасов и Тургенев, и пространной, окончательной, возникшей после включения в завершенный текст еще трех строф, написанных Панаевым (166). «В свете этой гипотезы, — пишет исследователь, — по-новому должна решаться и проблема датировки "Послания…"», а именно: не раньше конца марта — начала апреля 1846 г. — для пространной редакции и вторая половина января — март 1846 г. — для краткой (166). Публикация Б. Н. Тихомирова в соавторстве с Е. Д. Маскевич «Петрашевцы после Семеновского плаца, комендант Набоков и император Николай I. Новые штрихи к биографии Михаила и Федора Достоевских» по материалам Российского государственного исторического архива освещает переломный и драматический период ареста и заключения братьев Достоевских (Михаила, Федора и, ошибочно, Андрея), инсценировки обряда смертной казни и этапирования Федора Михайловича в Сибирь. Статья включает в себя три раздела, в первом из которых публикуются «ходатайство коменданта Петропавловской крепости» генерала И. А. Набокова, «направленное на имя Военного министра, с просьбой разрешить родственникам петрашевцев свидания с ними перед отправкой в места отбывания наказаний, а также последовавшее после всеподданнейшего доклада министра Всемилостивейшее разрешение на сей счет Николая I» (169). Благодаря этому обращению писателю перед отправкой в сибирский «Мертвый Дом» было разрешено свидание с братом Михаилом, в котором ранее отказывалось. Тогда же, кроме сердечного прощания, состоялась передача личных вещей, книг и бумаг Федора Михайловича, среди которых особо ценной для него была «Детская сказка», опубликованная позже под названием «Маленький герой». Отметим здесь исключительную строгость авторов статьи в оценке надежности источников. Так, подвергается проверке свидетельство В. А. Энгельсона, составившего по просьбе А. И. Герцена записку о «фарсе» на Семеновском плацу [Энгельсон: 75–76], которое до этого либо обходилось исследователями [Волгин, 2017: 804–810] (171), либо использовалось без необходимой верификации [Сараскина: 242]. Знакомство с найденными документами позволило подтвердить частичную достоверность данного свидетельства⁹ (174).

Во втором разделе освещены обстоятельства ареста трех братьев Достоевских по делу об участи в социалистическом кружке М. В. Петрашевского¹⁰, а также проведено «расследование» дела об обвинении Михаила Достоевского в — фактически — предательстве, за что он якобы и был освобожден из заключения, получив из царской казны 200 р. Двусмысленные намеки о неблагородном поведении старшего из братьев Достоевских муссировались в науке в советское время с подачи А. С. Долинина и Л. П. Гроссмана. Однако найденные архивные документы дела № 156 «Об арестантах, бывших под следствием за злоумышление в 1849 году» позволили обнародовать рапорт уже известного нам коменданта И. А. Набокова о решении следственной комиссии освободить М. М. Достоевского, ввиду его непричастности к деятельности тайного кружка и «принимая в соображение чахоточное его расположение, которое от двухмесячного ареста усиливается, равно как и тяжкое положение его семейства, которое он пропитывает своими трудами» (179). Кроме того, «Михаил Достоевский <…> оказывается одним из двадцати четырех выпущенных из крепости петрашевцев, то есть примерно половины от всех, кто был арестован» (182). Что касается действительно полученной им суммы в 200 рублей серебром, она оказалась материальным вспоможением, выданным негласно по инициативе императора Николая I многим семьям осужденных, чьи родители, жены или дети терпели нужду, оставленные без кормильца. В таком «страшном, отчаянном положении» как раз находилась жена арестованного Михаила Михайловича Достоевского, кормящая новорожденного и не имеющая иной поддержки, кроме доходов супруга (182). Обнародованные факты позволяют снять с него все подозрения и подтвердить слова брата Федора Михайловича о том, что Михаил Михайлович «не дал никаких показаний, которые бы могли компрометировать других, с целью облегчить тем собственную участь, тогда как мог бы кое-что сказать, ибо хотя сам ни в чем не участвовал, но знал о многом» (курсив автора, полужирный шрифт наш. — М. Ш.) (Д30; т. 22: 135).

В третьем разделе опубликована квитанция об изъятии у «преступника Достоевского» 100 рублей собственных денег, «которые по распоряжению Военного министра были отобраны у него 24 декабря 1849 г. при отправке в Сибирь, благополучно и в полном объеме доставлены 9 января 1850 г. фельдъегерем поручиком К. П. Прокофьевым в Тобольск и сданы под расписку управляющему Приказом о ссыльных надворному советнику П. П. Кравчуновскому» (196). Исследователи вынуждены констатировать, что «как происхождение этих денег, так и их дальнейшая (после Тобольска) судьба остаются не установленными. Это — одно из "темных мест" биографии Ф. М. Достоевского» (196).

В Приложение к коллективной монографии включена первая полная публикация воспоминаний о Федоре Михайловиче Достоевском друга юности писателя барона А. Е. Ризенкампфа, с которым они приятельствовали в период с 1838 по 1844 г. Долгое время эти мемуары были известны лишь фрагментарно, в свободном изложении О. Ф. Миллера, использовавшего материал в ракурсе интересующих его аспектов биографии Достоевского, что привело к утрате важных фактов и смыслов или к закреплению и тиражированию ложной информации¹¹. В своих воспоминаниях барон Ризенкампф создает также яркую характеристику Михаила Михайловича Достоевского, с которым познакомился в Ревеле, и фиксирует несколько его (и своих) лирических стихотворных текстов, которые известны только по данной записи. Поскольку «это также круг чтения молодого Достоевского», то «уже <…> поэтому они должны быть опубликованы» (201). Полный текст воспоминаний публикуется по «автографу, который хранится в Отделе рукописных фондов Государственного музея истории российской литературы им. В. И. Даля» (202) и сопровожден научным комментарием Б. Н. Тихомирова, дополняющим или исправляющим уже существующий обстоятельный комментарий К. А. Баршта¹².

В ряде случаев итогом масштабной работы, проведенной Б. Н. Тихомировым, Е. Д. Маскевич и Н. А. Тихомировой, стало не окончательное разрешение дискуссионных вопросов, но выведение их на новый уровень фактуальной доказательности на основании системного и комплексного изучения имеющихся источников, что само по себе весьма значимо для мирового достоевсковедения. Наряду с максимальным освещением избранных проблем авторами намечены и артикулированы вполне определенные перспективы дальнейшей разработки тех или иных аспектов научной биографии Ф. М. Достоевского, ждущие своих исследователей. Например, «обширное дело объемом в несколько сотен страниц, хранящееся в фонде управления коменданта Петербургской (т. е. Петропавловской) крепости: "Об арестантах, бывших под следствием за злоумышление в 1849 году" (РГИА)» (5), лишь отчасти использованное в главе о петрашевцах; продолжение систематического изучения различий в редакциях «Ста четырех священных историй…» И. Гибнера для установления конкретного текста, по которому Достоевский «учился читать»; выяснение, в каком именно каземате содержался арестованный по делу Петрашевского писатель, или раскрытие загадки о ста рублях «собственных денег», которые были изъяты у него при этапировании в Сибирь. Продолжение монументального труда, безусловно, является необходимым, а нынешний вклад исследователей достоин самой высокой оценки.

 

¹ Рецензии и обзоры на них см., например: [Дергачева], [Юрьева], [Тарасова].

² Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: в 30 т. Л.: Наука, 1972–1990. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте статьи с использованием сокращения Д30 и указанием тома (полутома — нижним индексом) и страницы в круглых скобках.

³ Далее ссылки на это издание приводятся в тексте статьи с указанием страницы в круглых скобках.

⁴ Укажем здесь на допущенную в монографии ошибку в украинской орфографии фамилии исследователя: Роговiй вместо Роговий (26).

⁵ Достоевский А. М. Воспоминания. СПб.: Андреев и сыновья, 1992. С. 66.

⁶ Авторы указывают на публикацию О. А. Дехановой, посвященную вопросу о том, какое же издание «Ста четырех священных историй…» имелось в библиотеке Достоевских [Деханова].

⁷ Б. Н. Тихомиров выясняет, что «из-за конфликта с инженер-капитаном Л. М. Кирпичевым, который при 15 полных баллах поставил ему по алгебре 11, Достоевский был оставлен в 3-м кондукторском классе на второй год. "…Преподающий хотел непременно, чтоб я остался, он зол на меня более всех", — писал безутешный второгодник отцу (28₁: 52). "О ужас! еще год, целый год лишний! Я бы не бесился так, ежели бы не знал, что подлость, одна подлость низложила меня…" — восклицал он в письме к брату (28₁: 53)» (103).

⁸ Как отмечает автор монографии, В. Н. Захаров видит «творческий процесс трех соавторов, так сказать, линейно: Тургенев сочиняет тематически единые первые десять строк (две с половиной строфы) — саркастически-гиперболическое прославление "милого пыща" Достоевского, затем следующие десять строк (еще две с половиной строфы) приписывает Панаев, предложивший свой сюжетный поворот, — глумливый рассказ об обмороке, в который автор "Бедных людей" на "рауте светском" упал от волнения перед светской красавицей; финальную часть (последние три строфы), наиболее соответствующую жанру послания, довершает Некрасов» (156). «…Если в истолковании В. Н. Захарова — продолжает Б. Н. Тихомиров, — авторство Тургенева, Панаева и Некрасова распределяется в последовательности текста по схеме "10–10–12", то в свете моей гипотезы — "8–12–12". Причем срединные двенадцать строк (три полных строфы) — это позднейшая панаевская вставка. И если принять предложенную гипотезу, то — хотя бы в примечаниях или вариантах — 20-стишное стихотворение Некрасова и Тургенева надо печатать как самостоятельную, раннюю редакцию "Послания Белинского к Достоевскому"» (161).

⁹ Речь идет об обращении генерал-адъютанта Ивана Александровича Набокова к императору за разрешением свидания осужденных петрашевцев с родственниками перед отправкой в Сибирь. По свидетельству Энгельсона, «этот ворчун 1812 года, который за свирепой солдатской и отталкивающей внешностью скрывал не вполне извращенное и полное благочестия сердце, решил осмелиться и, осенив себя крестным знамением, рискнул войти в кабинет царя» ([Энгельсон: 75], ср.: (171)), — что, конечно, не могло быть сделано в такой форме. Но ходатайство действительно имело место — через обращение И. А. Набокова на имя Военного министра князя А. И. Чернышева. Как ходатайство, так и полученный на него ответ публикуются в монографии впервые (172–173).

¹⁰ Как было указано выше, Андрей Михайлович был арестован по ошибке, однако провел в заключении 10 дней до выяснения своей непричастности. Арест же Михаила Михайловича состоялся, благодаря этой ошибке, позже, что, возможно, позволило ему уничтожить какие-то компрометирующие его бумаги (178). Подробнее о событиях ареста Андрея и Михаила, а также об утрате архива Ф. М. Достоевского 1840-х гг. см. в публикации В. Н. Захарова [Захаров, 2014].

¹¹ Как комментирует Б. Н. Тихомиров, «в некоторых случаях купюры, сделанные О. Ф. Миллером, привели к тому, что в биографической литературе утвердились сомнительные свидетельства, сделанные другими мемуаристами. Так, например, в воспоминаниях К. А. Трутовского, опубликованных в 1893 г., указано, что квартира Достоевского в Графском переулке находилась на втором этаже. Однако Ризенкампф, который сам в 1843–1844 гг. жил в этой квартире, пишет, что она была расположена на третьем этаже» (200).

¹² См.: Достоевский Ф. М. Бедные люди / изд. подг. К. А. Баршт. М.: Ладомир; Наука, 2015. С. 681–687. (Сер.: Литературные памятники.)

Об авторах

Марина Александровна Шалина

ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского»

Автор, ответственный за переписку.
Email: marie_ka@mail.ru

кандидат филологических наук, доцент кафедры филологических дисциплин и методик их преподавания, Евпаторийский институт социальных наук (филиал)

Россия, ул. Просмушкиных, 6, Евпатория, Республика Крым, 297408

Список литературы

Дополнительные файлы