Why did Dostoevsky name Pushkin “the main Slavophile of Russia”?

Full Text

Присутствие Пушкина было неизбежно в «Гражданине» В. П. Мещерского и Ф. М. Достоевского (1872–1874). Помимо медийных новостей в еженедельнике были опубликованы статьи, выражавшие мнение редакции. Судя по всему, пушкинская тема не представляла литературно-критического интереса для редактора-собственника Мещерского, но имела исключительное значение в литературных заботах редактора-издателя Достоевского. Об этой коллизии пойдет речь в статье.

Семья Достоевских была воспитана на почитании Пушкина. Его произведения входили в круг постоянного чтения детей и родителей. Стихи и прозу Пушкина Федор Достоевский помнил наизусть, многие идеи и образы поэта вошли в сознание писателя навеки. Отрицание Пушкина, которое либеральные критики навязывали читателям в 1840–1860-е гг., было нетерпимо для Достоевского, который утверждал, что Пушкин народен, он гениален, его творчество имеет всемирное значение.

В «Зимних заметках о летних впечатлениях» (1863) Достоевский вспоминал Пушкина и славянофилов:

«Он, барич, Пугачева угадал и в пугачевскую душу проник, да еще тогда, когда никто ни во что не проникал. Он, аристократ, Белкина в своей душе заключал. Он художнической силой от своей среды отрешился и с точки народного духа ее в Онегине великим судом судил. Ведь это пророк и провозвестник. Неужели ж и в самом деле есть какое-то химическое соединение человеческого духа с родной землей, что оторваться от нее ни за что нельзя и хоть и оторвешься, так все-таки назад воротишься. Ведь не с неба же в самом деле свалилось к нам славянофильство и хоть оно и сформировалось впоследствии в московскую затею, но ведь основание этой затеи пошире московской формулы и может быть гораздо глубже залегает в иных сердцах, чем оно кажется с первого взгляда. Да и у московских-то может быть пошире их формулы залегает. Уж как трудно с первого раза даже перед самим собой ясно высказаться. Иная живучая, сильная мысль в три поколения не выяснится, так что финал выходит иногда совсем не похож на начало…» [Д18; т. 4: 316]¹.

Ранее в статье «"Свисток" и "Русский Вестник"» (1861), задолго до «Пушкинской речи», Достоевский писал, что русская литература «началась самостоятельно с Пушкина». В доказательство писатель указывал на такую особенность поэта, как «способность всемирности, всечеловечности, всеотклика»:

«Он усвоивает все литературы мира, он понимает всякую из них до того, что отражает ее в своей поэзии, но так, что самый дух, самые сокровеннейшие тайны чужих особенностей, переходят в его поэзию, как бы он сам был англичанин, испанец, мусульманин или гражданин древнего мира» [Д18; т. 5: 87].

Эта способность делает поэта не «подражателем», а «продолжателем»:

«Подражатель, — скажут нам, — отсутствие собственной мысли. Но ведь так не подражают. Он является везде en maître (как мастер. — фр.), так подражать, значит творить самому, не подражать, а продолжать» [Д18; т. 5: 87].

Достоевский настаивал на самостоятельности и оригинальности творчества Пушкина:

«Неужели такое явление кажется вам несамостоятельным, ничтожным, ничем? В какой литературе, начиная с создания мира, найдете вы такую особенность всепонимания, такое свидетельство о всечеловечности и главное в такой высочайшей художественной форме?» [Д18; т. 5: 87–88].

Вопрос о национальном и мировом значении творчества Пушкина был ключевым в статье Достоевского.

«Это-то и есть, может быть главнейшая особенность русской мысли; она есть и в других народностях, но в высочайшей степени выражается только в русской, и в Пушкине она выразилась слишком законченно, слишком цельно, чтоб ей не поверить. (Я уже не говорю про то, чтό был Пушкин собственно для нас, собственно для выражения нашей русской национальной поэзии?» [Д18; т. 5: 88].

В этих концептах (всечеловечность, всепонимание, всеотклик, всемирность) Достоевский выразил «главнейшую особенность русской мысли» и «нашей русской национальной поэзии».

Всемирность — слово, которое существовало в тезаурусе Достоевского еще в начале 1861 г. В «Дневнике Писателя» за июль — август 1877 г. оно объясняет будущность России:

«В Пушкине две главные мысли — и обе заключают в себе прообраз всего будущего назначения и всей будущей цели России, а стало быть и всей будущей судьбы нашей. Первая мысль — всемирность России, ее отзывчивость и действительное, бесспорное и глубочайшее родство ее гения с гениями всех времен и народов мира. Мысль эта выражена Пушкиным не как одно только указание, учение, или теория, не как мечтание или пророчество, но исполнена им на деле, заключена вековечно в гениальных созданиях его и доказана ими. Он человек древнего мира, он и германец, он и англичанин, глубоко сознающий гений свой, тоску своего стремления (Пир во время чумы), он и поэт Востока. Всем этим народам он сказал и заявил, что русский гений знает их, понял их, соприкоснулся им как родной, что он может перевоплощаться в них во всей полноте, что лишь одному только русскому духу дана всемирность, дано назначение в будущем постигнуть и объединить всё многоразличие национальностей и снять все противоречия их» [Д18; т. 12: 180–181].

В свою очередь «всемирность» требует «всепонимания» и «всепонятности»:

«Всемирность, всепонятность и неисследимая глубина мировых типов человека арийского племени, данных Шекспиром на веки веков, не подвергается мною ни малейшему сомнению. И если б Шекспир создал Отелло действительно венецианским мавром, а не англичанином, то только придал бы ему ореол местной национальной характерности, мировое же значение этого типа осталось бы по-прежнему то же самое, ибо и в итальянце он выразил бы то же самое что хотел сказать, с такою же силою. Повторяю, не на мировое значение Шекспиров и Шиллеров хотел я посягнуть обозначая гениальнейшую способность Пушкина перевоплощаться в гении чужих наций, а желая лишь в самой этой способности и в полноте ее отметить великое и пророческое для нас указание…» [Д18; т. 12: 315].

Далее к пушкинской «всемирности» Достоевский прибавляет «всечеловечность»:

«Повторяю: по крайней мере мы уже можем указать на Пушкина, на всемирность и всечеловечность его гения. Ведь мог же он вместить чужие гении в душе своей как родные. В искусстве, по крайней мере, в художественном творчестве, он проявил эту всемирность стремления русского духа неоспоримо, а в этом уже великое указание. Если наша мысль есть фантазия, то с Пушкиным есть по крайней мере на чем этой фантазии основаться» [Д18; т. 12: 330].

Слово «всечеловечность» Достоевский употреблял с конца 1860 г.:

«…в русском характере замечается резкое отличие от европейского, резкая особенность, что в нем по преимуществу выступает способность высоко синтетическая, способность всепримиримости, всечеловечности» [Д18; т. 4: 373].

Достоевский настаивал:

«Мы поняли в нем, что русский идеал — всецелость, всепримиримость, всечеловечность. В явлении Пушкина уясняется нам даже будущая наша деятельность. Дух русский, мысль русская выражались и не в одном Пушкине, но только в нем они явились нам во всей полноте, явились как факт, законченный и целый…» [Д18; т. 4: 387].

Существует различие в этих понятиях: всечеловечность означает общность и единство, а всечеловечество — единство «всечеловеков», их общность образует соборность христиан, церкви, граждан, государства и государств, одним словом — человечество.

«Всечеловечность» связана со служением не только России, но и «всечеловечеству»:

«У нас — русских, две родины: наша Русь и Европа, даже и в том случае, если мы называемся славянофилами, — (пусть они на меня за это не сердятся). Против этого спорить не нужно. Величайшее из величайших назначений, уже сознанных Русскими в своем будущем, есть назначение общечеловеческое, есть общеслужение человечеству, — не России только, не общеславянству только, но всечеловечеству. Подумайте и вы согласитесь, что Славянофилы признавали то же самое, — вот почему и звали нас быть строже, тверже и ответственнее русскими, — именно понимая, что всечеловечность есть главнейшая личная черта и назначение русского» [Д18; т. 11: 423].

Еще одна творческая черта русского народа — «всечеловеческий отклик», который «даже сильнее, чем во всех других народах» [Д18; т. 4: 416].

Характеризуя творчество Жорж Занд, Достоевский настаивал:

«…всё то, что в явлении этого поэта составляло "новое слово", всё, что было "всечеловеческого", — всё это тотчас же в свое время отозвалось у нас, в нашей России, сильным и глубоким впечатлением, не миновало нас и тем доказало, что всякий поэт — новатор Европы, всякий, прошедший там с новою мыслью и с новою силой, не может не стать тотчас же и русским поэтом, не может миновать русской мысли, не стать почти русскою силой» [Д18; т. 11: 424].

В христианстве возникла «новая, неслыханная дотоле национальность»: вместо немцев, французов, болгар, русских и прочих появились христиане, образовалось единство «в форме общей вселенской Церкви» [Д18; т. 12: 348].

Слова «всечеловечность», «всечеловечество», «всечеловеческий» происходят из трехкорневого существительного «все+чело+век». В тезаурусе Достоевского они встречаются начиная с 1860-х гг., концепт «всечеловек» — единожды в Пушкинской речи (1880):

«Да, назначение русского человека есть бесспорно всеевропейское и всемирное. Стать настоящим русским, стать вполне русским может быть и значит только (в конце концов, это подчеркните) стать братом всех людей, всечеловеком если хотите» [Д18; т. 12: 329].

Какова семантика слова «всечеловек»?

В книге Н. Я. Данилевского «Россия и Европа» (1869) словом «Всечеловек» (с прописной буквы) назван Христос:

«…былъ только одинъ Всечеловѣкъ — и Тотъ былъ Богъ»².

Данилевский слово произнес, но не дал ему терминологического развития. У Достоевского слово «всечеловек» употреблено со строчной буквы и выделено курсивом. В этом значении (христианин, «все христы») слово вошло в русскую литературу и философию [Захаров, 2013]. Несмотря на однократное употребление, это главное слово Достоевского [Захаров, 2021]. В целом значение концепта «всечеловек» раскрыто в богословских и философских трудах преподобного Иустина (Поповича) [Иустин (Попович), 2007, 2017], в исследованиях современных ученых (см.: [Буданова], [Великосельский], [Захаров, 2013, 2017, 2021], [Цветкова], [Литинская], [Захарова, 2022], [Викторович, 2021], [Борисова, Бучнева, Шаулов] и др.), соотнесено с концепцией еженедельника «Гражданин» [Захарова, 2024], [Викторович, 2024].

Смысл концепта «всечеловек» заключен в раскрытии антропологического принципа писателя: для Достоевского «найти в человеке человека» — «очеловечить человека», «восстановить образ Божий»; «быть русским — стать всечеловеком, христианином» [Захаров, 2013: 154–155] (ср.: [Захаров, 2019: 240]).

Такова во всей полноте концепция Пушкина в творческом осмыслении Достоевского.

В анонимно-псевдонимных статьях 1873–1874 гг. критики «Гражданина» выражали общую позицию редакции. В оценке текущих событий искусства и литературы они исходили из того, что художественные открытия Пушкина были мерой таланта и творчества современных авторов.

Так, Павел Павлов (псевдоним князя Павла Петровича Вяземского) иронически-шутливо упрекал отца, друга Пушкина князя Петра Андреевича Вяземского, за то, что тот не защищает честь поэта:

«Фельетонисты, и тѣ у насъ явились судьями Пушкина, а ветеранъ нашей литературы, послѣднiй живой судья и цѣнитель Пушкина, и который могъ бы о немъ много сказать — князь Вяземскiй молчитъ о Пушкинѣ. Спросите-ка его: отчего онъ молчитъ? Не отвѣтитъ-ли онъ вамъ: мнѣ страшно говорить о Пушкинѣ, величiе предмета поражаетъ меня, удерживаетъ меня; надо слишкомъ возвыситься до Пушкина, чтобы судить его!» (Гр. 1874. № 11. С. 330).

Павел Вяземский создает многоаспектный образ Пушкина: зачастую он был «просто срединным человеком», он мог быть циником (когда начинался какой-то эмоциональный срыв от тупика в мечтах или творчестве), гением (воплощением цельного и полного миропонимания и мировосприятия). Следующий этап — гений становится творцом, поэту подвластны все слова. Эти воплощения обстоятельно рассмотрены Вяземским. Личность Пушкина (по Павлу Павлову) многослойна: в одном лице он — поэт, «срединный человек», циник, гений, творец.

23 апреля (5 мая) 1871 г. Достоевский писал Страхову:

«У Васъ была, въ одной изъ Вашихъ брошюръ, одна великолѣпная мысль и, главное, первый разъ въ литературѣ высказанная, — это: что всякiй, чуть чуть значительный, и дѣйствительный талантъ — всегда кончалъ тѣмъ, что обращался къ нацiональному чувству, становился народнымъ славянофильскимъ. Такъ свистунъ Пушкинъ, вдругъ, раньше всѣхъ Кирѣевскихъ и Хомяковыхъ, создаетъ лѣтописца въ Чудовомъ монастырѣ, т. е. раньше всѣхъ славянофиловъ высказываетъ всю ихъ сущность и, мало того, — высказываетъ это несравненно глубже чѣмъ всѣ они до сихъ поръ»³.

Хотя Достоевский и называет мысль Страхова в первый раз высказанной, сам писатель высказывался об этом в литературно-критических и публицистических статьях «Времени» и «Эпохи» в 1860-е гг.

Достоевский считал, что Пушкин опередил славянофилов, стал первым из них. Все это в совокупности ставит вопрос: был ли Пушкин славянофилом?

В полемике с западником А. Н. Пыпиным славянофил М. П. Погодин назвал славянофилами не только Пушкина, но и окружение поэта.

Михаил Петрович Погодин был одним из первых идеологов славянофильства. Он современник Пушкина, родился в 1800 г., был профессором Московского университета с 1826 г., с 1841 по 1856 г. издавал славянофильский журнал «Москвитянин», был поэтом, историком и писателем, дружил и спорил с вождями славянофильства, в конце жизни сам стал авторитетом среди славянофилов.

В своей статье Погодин называет, кого обычно включают в круг славянофилов:

«Славянофилы — это былъ сначала кружокъ молодыхъ людей (нынѣ давно состарившихся или сошедшихъ въ могилу), знакомыхъ между собою съ дѣтства или учебной скамьи) и начавшихъ заявляться съ двадцатыхъ и тридцатыхъ годовъ (Хомяковъ, Языковъ, Кирѣевскiе, Шевыревъ, Кошелевъ⁴ и пр.). Къ сороковымъ годамъ подготовилось ихъ новое поколѣнie (Константинъ Аксаковъ, потомъ Самаринъ, Поповъ, Елагинъ, Стаховичъ, Пановъ, Валуевъ, кн. Черкасскiй⁵). Къ пятидесятымъ годамъ относится третье поколѣнiе — (Гильфердингъ, Иванъ Аксаковъ, Ламанскiй⁶). Съ шестидесятыхъ годовъ началось четвертое (сотрудники "Зари", "Бесѣды"⁷ и проч.)» (Гр. 1873. № 11. С. 348).

В целом славянофильство не доктринерское учение, а общение, свободное обсуждение мнений знакомых и друзей, которые соглашались или не соглашались с отдельными суждениями:

«Къ дружнымъ между собою славянофиламъ разныхъ перiодовъ приставали иные со стороны, знакомые или незнакомые, раздѣляя или воздѣлывая то или другое изъ ихъ положенiй…» (Гр. 1873. № 11. С. 348).

Славянофильство не требовало единогласия во всех аспектах: Киреевские и Хомяков могли не соглашаться с Пушкиным. Погодин спорил с некоторыми из них, но это не отменяло общего направления, которое их объединяло.

В славянофильский круг входили видные литературные деятели — поэты, критики, публицисты:

«Живое дружеское сочувствiе многихъ достойныхъ литературныхъ и ученыхъ дѣятелей идеямъ славянофильскимъ — утѣшало и утѣшаетъ ихъ постоянно: назову Гоголя, П. С. Савельева, В. В. Григорьева, Шеншина, Т. И. Филиппова, графа Л. Н. Толстаго, Ѳ. М. Достоевскаго, Н. Я. Данилевскаго, Н. Н. Страхова⁸» (Гр. 1873. № 11. С. 348–349).

И наконец ключевое высказывание Погодина, из которого следует, что он не прочь считать славянофилами не только Пушкина, но и пушкинскую плеяду в целом:

«Для исторiи русской словесности, и вообще русскаго образованiя, замѣчу (это не было еще замѣчено), что кружокъ славянофиловъ находился въ дружескихъ связяхъ съ представителями старшаго предъ ними поколѣнiя, Пушкинымъ, Баратынскимъ, Плетневымъ, равно какъ тѣ примыкали къ Жуковскому, Вяземскому…⁹» (Гр. 1873. № 11. С. 349).

Славянофилами, с точки зрения Погодина, были не только Хомяков, братья Киреевские и Аксаковы, но и Пушкин со своей плеядой поэтов и критиков. Все вместе они формировали славянофильство как идеологию и направление.

В полемике с Пыпиным многолетний редактор «Москвитянина» считает долгом защитить свой журнал:

«Считаю себя обязаннымъ заступиться за "Москвитянина" и спросить: у кого именно онъ не пользовался уваженiемъ?

Въ "Москвитянинѣ", отъ перваго года до послѣдняго, принимали участiе и помѣщали статьи: Жуковскiй, которому отчасти онъ одолженъ и своимъ существованiемъ (равно какъ и князю Д. В. Голицыну), какъ подавшiй первую мысль и помогавшiй къ приведенiю ея въ исполненiе; князь Вяземскiй, Гоголь, Даль, гр. Ростопчина, Максимовичъ, Глинка (Ѳ. Н.), Дмитрiевъ (М. А.), Вельтманъ, Аксаковъ (С. Т.), Горскiй, Стурдза, Загоскинъ, Мельгуновъ, Квитка, Ознобишинъ, Раичъ, Павлова, Миллеръ (Ѳ. Б.), Буслаевъ, Гротъ, Срезневскiй, Щуровскiй, Григорьевъ (В. В.), Iакинѳъ, Давыдовъ, Сахаровъ, Снегиревъ, Бѣляевъ, Лешковъ, Березинъ, Спасскiй. Не говорю уже объ отдѣленныхъ г. Пыпинымъ славянофилахъ: Хомяковѣ, Языковѣ, Аксаковѣ, Самаринѣ, Поповѣ¹⁰ и проч.» (Гр. 1873. № 13. С. 419).

Погодин упрекал Пыпина, что тот не понимает славянофильство, не знает, кто был славянофилом, а это были выдающиеся общественные деятели, поэты, критики и философы, среди них — Пушкин и его плеяда, Гоголь, Фет, Достоевский, Толстой и многие другие.

В 1870-е гг. Достоевский и Погодин были единомышленниками. Достоевский не мог не опубликовать в «Гражданине» статью Погодина «К вопросу о славянофилах». Их суждения о славянофилах были во многом общими и согласными. Погодин считал Пушкина славянофилом, Достоевский не отказался от той чести, которую ему уготовил Погодин, — быть признанным славянофилом, как Гоголь, Даль, Фет, Толстой и др.

Отношение к славянофилам у Достоевского на протяжении жизни менялось.

В 1840-е гг. Достоевский славянофилом не был. Он был патриотом, любил европейскую и русскую литературу и культуру, был утопическим социалистом и вольнодумцем. Славянофилы казались ему смешными москвичами, грезившими «московской затеей».

На каторге произошло перерождение его убеждений. Он выработал новую идеологию — почвенничество. Чем почвенники отличались от славянофилов? Какое место в полемике с западниками и славянофилами занимали Пушкин и Достоевский?

Славянофилы подчас критиковали сочинения Пушкина, но это не мешало им дружно вести общее литературное дело. В журнальной полемике начала 1860-х гг. Достоевский резко спорил как с западниками, так и со славянофилами. Одних он осуждал за реформы Петра Великого, других — за «московский идеальчик» допетровской Руси; и тех и других судил за непонимание России, всех желал примирить. В это время Достоевский был пристрастен к творчеству и идеям Лермонтова и Гоголя и несправедлив в их оценках, надеялся, что «русский человек все-таки остался русским» [Д18; т. 4: 433], упрекал: «не узнавать своих и ничего не понимать в современной действительности» — особенность славянофилов [Д18; т. 4: 467], защищал западников и славянофилов, особенно хвалил К. Аксакова за защиту общинного быта и земства, отмечал честность, любовь к Родине и народу. Полемика почти прекратилась в период издания «Эпохи» (1864–1865), но решительное изменение отношения к славянофилам произошло в 1870-е гг.

Именно в это время в «Дневнике Писателя» прозвучало признание Достоевского:

«Я во многом убеждений чисто славянофильских, хотя может быть и не вполне славянофил» [Д18; т. 12: 177].

Причина сомнения заключена в неопределенности ключевого слова:

«Славянофилы до сих пор понимаются различно» [Д18; т. 12: 177].

Понятие своеобразно было истолковано в кругу Белинского:

«Для иных, даже и теперь, славянофильство, как в старину например для Белинского, означает лишь квас и редьку. Белинский, действительно дальше не заходил в понимании славянофильства» [Д18; т. 12: 177].

У большинства славянофилов было, по мнению Достоевского, отчасти политическое понимание их идеи:

«Для других (и заметим, для весьма многих, чуть не для большинства даже самих славянофилов), славянофильство означает стремление к освобождению и объединению всех славян под верховным началом России — началом, которое может быть даже и не строго политическим» [Д18; т. 12: 177].

Для третьих слово связано с идеей и идеалом России:

«И наконец, для третьих, славянофильство, кроме этого объединения славян под началом России, означает и заключает в себе духовный союз всех верующих в то, что великая наша Россия, во главе объединенных славян, скажет всему миру, всему европейскому человечеству и цивилизации его свое новое здоровое и еще неслыханное миром слово. Слово это будет сказано во благо и воистину уже в соединение всего человечества новым, братским, всемирным союзом, начала которого лежат в гении славян, а преимущественно в духе великого народа русского, столь долго страдавшего, столь много веков обреченного на молчание, но всегда заключавшего в себе великие силы для будущего разъяснения и разрешения многих горьких и самых роковых недоразумений западноевропейской цивилизации» [Д18; т. 12: 177].

Достоевский причисляет себя к этому «третьему» кругу людей:

«Вот к этому-то отделу убежденных и верующих принадлежу и я» [Д18; т. 12: 177].

Уже по смерти Достоевского в аксаковской газете «Русь» Страхов назвал почвенничество «петербургским славянофильством», а сам редактор газеты в цикле статей разных авторов признал Достоевского славянофилом, свершив акт «славянофильского открытия Достоевского» [Захаров, 2017]. Есть много высказываний критиков в пользу того, что Достоевский придерживался славянофильских убеждений, был близок им. Чтобы признать себя славянофилом, писателю нужно было отождествить себя с Аксаковыми и Хомяковым. Достоевский пришел к этому в «Дневнике Писателя», и произошло это не без влияния дружбы с Иваном Сергеевичем Аксаковым, начавшейся в середине 1860-х гг.

В записных тетрадях к «Дневнику Писателя» за 1876 г. Достоевский резюмировал редакционную полемику Погодина с Пыпиным, сказав предельно ясно:

«— Пушкинъ — этотъ главный Славянофилъ Россiи»¹¹.

Илл. 1. Запись о Пушкине-славянофиле из записной тетради Ф. М. Достоевского 1876–1878 гг.

Fig. 1. Notes about Pushkin as Slavophile from the notebook of F. M. Dostoevsky in 1876–1878

По сути дела, Достоевский высказал одну из ключевых идей своей литературной концепции: быть славянофилом и почвенником — любить народ, русский язык, любить Россию. Эта идея получила у Достоевского свое развитие. Его журналы «Время» и «Эпоха», «Гражданин», «Дневник Писателя» реализовывали славянофильские и почвеннические идеи автора. Достоевский не стал бы называть «главным славянофилом» себя, но Пушкина назвал «главным Славянофилом России».

¹ Здесь и далее тексты Достоевского цитируются по изд.: Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: в 18 т. М.: Воскресенье, 2003–2005, с использованием сокращения Д18 и указанием тома и страницы в скобках. Полужирные выделения в цитатах принадлежат автору статьи, курсивные — цитируемым авторам.

² Данилевскій Н. Я. Россія и Европа // Заря. 1869. № 3. С. 34.

³ РО ИРЛИ. Ф. 287. № 52. Л. 43. Достоевский Ф. М. Письмо Н. Н. Страхову от 23 апреля (5 мая) 1871 г. // Эпистолярное наследие Ф. М. Достоевского и его корреспондентов [Электронный ресурс]. URL: https://philolog.petrsu.ru/fmdost/letters/strahnn/kstrahovu2304-05051871.htm (09.09.2024).

⁴ Имеются в виду: Алексей Степанович Хомяков (1804–1860), Николай Михайлович Языков (1803–1846), Иван Васильевич Киреевский (1806–1856), Петр Васильевич Киреевский (1808–1856), Степан Петрович Шевырев (1806–1864), Александр Иванович Кошелев (1806–1883).

⁵ Имеются в виду: Константин Сергеевич Аксаков (1817–1860), Юрий Федорович Самарин (1819–1876), возможно, и его брат Дмитрий Федорович Самарин (1831–1901), Александр Николаевич Попов (1820–1877), Василий Алексеевич Елагин (1818–1879), Михаил Александрович Стахович-старший (1820–1858), Василий Алексеевич Панов (1819–1849), Дмитрий Александрович Валуев (1820–1845), князь Владимир Александрович Черкасский (1824–1878).

⁶ Имеются в виду: Александр Федорович Гильфердинг (1831–1872), Иван Сергеевич Аксаков (1823–1886), Владимир Иванович Ламанский (1833–1914).

⁷ В журнале «Заря» (1869–1872) публиковались произведения Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого, Ф. И. Тютчева, А. А. Фета, А. Н. Майкова, Я. П. Полонского, А. Ф. Писемского, К. Н. Леонтьева, Д. В. Аверкиева, Вс. В. Крестовского, В. П. Клюшникова, В. Г. Авсеенко и др., в журнале «Беседа» (1871–1872) — сочинения С. А. Юрьева, А. И. Кошелева, И. С. Аксакова, А. Н. Майкова и др.

⁸ В числе сочувствующих славянофилам названы: Николай Васильевич Гоголь (1809–1852), Петр Степанович Савельев (1814–1859), Василий Васильевич Григорьев (1816–1881), Афанасий Афанасьевич Шеншин (Фет) (1820–1892), Тертий Иванович Филиппов (1826–1899), граф Лев Николаевич Толстой (1828–1910), Федор Михайлович Достоевский (1821–1881), Николай Яковлевич Данилевский (1822–1885), Николай Николаевич Страхов (1828–1896). Показательно отсутствие в списках Погодина критика и поэта Аполлона Александровича Григорьева (1822–1864). На это были свои причины.

⁹ В круг славянофилов Погодин включил, кроме упомянутых А. С. Пушкина, В. А. Жуковского и П. А. Вяземского, Е. А. Баратынского и П. А. Плетнева.

¹⁰ Со слов Погодина, в журнале «Москвитянин», участвовали Василий Андреевич Жуковский (1783–1852), князь Дмитрий Владимирович Голицын (1771–1844), князь Петр Андреевич Вяземский (1792–1878), Николай Васильевич Гоголь (1809–1852), Владимир Иванович Даль (1801–1872), графиня Евдокия Петровна Ростопчина (1811–1858), Михаил Александрович Максимович (1804–1873), Федор Николаевич Глинка (1786–1880), Михаил Александрович Дмитриев (1796–1866), Александр Фомич Вельтман (1800–1870), Сергей Тимофеевич Аксаков (1791–1859), Александр Васильевич Горский (1812–1875), Александр Скарлатович Стурдза (1791–1854), Михаил Николаевич Загоскин (1789–1852), Николай Александрович Мельгунов (1804–1867), Григорий Федорович Квитка (псевд. Основьяненко) (1778–1843), Дмитрий Петрович Ознобишин (1804–1877), Семен Егорович Амфитеатров (псевд. Раич) (1792–1855), Каролина Карловна Павлова (1807–1893), Федор Богданович Миллер (1818–1881), Федор Иванович Буслаев (1818–1897), Яков Карлович Грот (1812–1893), Измаил Иванович Срезневский (1812–1880), Григорий Ефимович Щуровский (1803–1884), Василий Васильевич Григорьев (1816–1881), архимандрит Iакинф (Никита Яковлевич Бичурин) (1777–1853), Иван Иванович Давыдов (1794–1863), Иван Петрович Сахаров (1807–1863), Иван Михайлович Снегирев (1793–1868), Иван Дмитриевич Беляев (1810–1873), Василий Николаевич Лешков (1810–1881), Илья Николаевич Березин (1818–1896), Михаил Федорович Спасский (1809–1859). Погодин напоминает также «объ отдѣленныхъ г. Пыпинымъ славянофилахъ: Хомяковѣ, Языковѣ, Аксаковѣ, Самаринѣ, Поповѣ».

¹¹ РГАЛИ. Ф. 212.1.16. С. 125.

About the authors

Daniil A. Iudin

Author for correspondence.
Email: daniiliudin411@gmail.com
ORCID iD: 0000-0003-0895-7942

Lecturer at the Department of Classical Philology, Russian Literature and Journalism, Junior Researcher of the Department of Scientific Research, Graduate Student, Petrozavodsk State University 

References

Supplementary files

Supplementary Files

Action

1. JATS XML

Download

2. Fig. 1. Notes about Pushkin as Slavophile from the notebook of F. M. Dostoevsky in 1876–1878

Download (17KB)

Indexing metadata