Public Values in Youth Assessments: An Empirical Study of Perceptions of the Activities of Civil Servants in the Sverdlovsk Region
- Authors: Pochatkova E.I.1, Pevnaya M.V.2
-
Affiliations:
- Ural Federal University named after the First President of Russia B. N. Yeltsin
- Ural Federal University named after the first President of Russia B. N. Yeltsin
- Issue: Vol 33, No 4 (2025)
- Pages: 735-753
- Section: Social Structure, Social Institutes and Processes
- Submitted: 02.11.2024
- Accepted: 05.09.2025
- Published: 24.12.2025
- URL: https://journal-vniispk.ru/2413-1407/article/view/268293
- DOI: https://doi.org/10.15507/2413-1407.129.033.202504.735-753
- EDN: https://elibrary.ru/ubarnj
- ID: 268293
Cite item
Full Text
Abstract
Introduction. The relevance of this topic stems from the problem of weak youth involvement in civic participation practices. Understanding how young citizens reflect on social consensus, social equality, and solidarity determines the direction of youth policy implementation. The purpose of this article is to study young people's perceptions of socially significant values, which are articulated by the generation in its assessments of the work of civil servants in the region.
Materials and Methods. The empirical basis for the study was data from a questionnaire survey of young people in a large region of Russia – the Sverdlovsk Region – conducted in 2023 (quota sample, n = 320). Respondents were asked to answer 15 questions about the activities of local officials. The data was analyzed using descriptive statistics and Spearman's correlation analysis.
Results. Promising areas for dialogue and rapprochement between young people and public authorities in the Sverdlovsk Region have been identified, namely the values of social justice, equality, and solidarity, which are important to the younger generation. The problem of limited awareness among young people about the activities of regional officials was identified, against a backdrop of a fairly high level of distrust of the latter in the context of socially significant values and widespread perceptions of the closed and bureaucratic nature of their work.
Discussion and Conclusion. It was revealed that the younger the youth, the higher the possibility of establishing a system of interaction that fosters positive communication between the younger generation and regional officials. The research results are of practical importance in terms of the work of civil servants with young people in different regions of the Russian Federation, in particular for expanding the dialogue between young people and regional officials.
Full Text
Введение
В публичном управлении молодежь является особым объектом, чьи потребности, возможности и перспективы развития требуют безусловного внимания во всех сферах, на всех этапах принятия управленческих решений. Во многом это связано с ее восприятием как человеческого ресурса, обеспечивающего устойчивость территорий и государств1. Молодое поколение выступает носителем инновационных решений [1] и в целом триггером общественных перемен в политическом, социокультурном и экономическом контекстах [2].
В европейских странах исследователи отмечают ограниченную представленность молодого поколения в органах власти всех уровней [3], его абсентеизм2, общий рост недоверия к публичной власти. Однако последние данные социологов демонстрируют, что далеко не вся молодежь аполитична. Многие предпочитают формальным и традиционным способам политического участия его новые формы [4].
Возраст видится одним из ключевых предикторов выбора в пользу того или иного варианта проявления гражданской активности. Так, молодежь старшей возрастной когорты (от 25 до 30 лет) ориентирована на более традиционные формы политического участия, младшей (от 18 до 24 лет) – предпочитает участие в общественных организациях [5]. Тем не менее в течение 2021 года больше чем треть европейцев в возрасте от 15 до 30 лет (39 %) ни разу не участвовали в деятельности некоммерческих организаций и лишь 8 % хотя бы однажды вовлекались в активности непосредственно политических организаций3.
В дискурсе молодежной политики разных стран артикулируется необходимость активизации участия молодежи в жизни общества, в том числе посредством ее интеграции в деятельность военно-патриотических, спортивных, волонтерских организаций [6]. Отечественные эксперты также отмечают актуальность подобной практики для российской государственной молодежной политики. При этом, несмотря на ценностные различия между Российской Федерацией и другими европейскими странами, общим лейтмотивом остаются приоритеты развития социального участия молодежи, в том числе как основы для построения на паритетных началах двусторонней коммуникации между нею и властью [7], конструктивного диалога чиновников со студентами колледжей и университетов [8].
Исследователи ищут выход из конфликта поколений, пути преодоления противоречий между гражданским обществом и публичной властью, изучая факторы, которые влияют на вовлечение молодежи в процессы принятия решений, с учетом особенностей социокультурного контекста в разных странах. В рамках существующих теорий появляются новые ракурсы, в их числе – концепция общественно значимых ценностей (Public Value theory), сближающая сферу публичного управления с интересами и потребностями общества [9]. Эта концепция переосмысливает измерение эффективности достижения целей государственного управления с акцентом на соответствии их общественным ожиданиям.
Обращение к названной теории обусловлено универсальностью предлагаемого инструментария для оценки конкретных аспектов работы власти (информационной открытости, обратной связи и участия граждан), актуальных и для российской практики выстраивания коммуникации с молодым поколением [10]. Данный подход позволяет измерить ценности (справедливость, равенство), сформировавшиеся у части российской молодежи в период ориентации молодежной политики на идеологию международных организаций. Российские исследователи продолжают фиксировать противоречивость молодежного сознания, сочетающего глобальные и традиционные ценностные матрицы [11].
Таким образом, целью статьи является исследование представлений молодежи об общественно значимых ценностях, артикулируемых поколением через оценку работы региональных государственных служащих.
На основе вторичного анализа данных в имеющихся исследованиях взаимодействия государственных служащих и молодежи были сформулированы три гипотезы, которые затем проверялись в рамках эмпирической части работы:
Н1: ценности, связанные с ключевыми проблемами осуществления профессиональной деятельности региональных государственных служащих, будут оцениваться молодежью наименее позитивно;
Н2: уровень доверия к региональным государственным служащим зависит от положительной оценки молодежью тех ценностей, которые лежат в основе деятельности чиновников;
Н3: граждане, недавно достигшие возраста полной дееспособности (18–24 года), оценивают деятельность чиновников более позитивно, чем представители старшей возрастной когорты (25–34 года).
Обзор литературы
Изначально концепция общественно значимых ценностей базировалась на теории нового общественно-государственного управления (New Public Management) и развивала некоторые положения последней. В ней смещается фокус с повышения эффективности и ресурсоемкости государственного управления на ценность для граждан, которая должна создаваться организацией в ходе работы [12]. Основоположник концепции общественно значимых ценностей М. Мур предложил дополнить критерии оценки эффективности государственных учреждений, применяемые в теории нового общественно-государственного управления. Он выдвинул идею о том, что кроме показателей эффективности и результативности важно учитывать создаваемую организацией общественно значимую ценность, которую невозможно измерить в денежном выражении4.
Общественно значимая ценность, согласно М. Муру, является нематериальным эквивалентом акционерной стоимости. Ее создание или уничтожение должно служить мерилом управленческого успеха в публичной сфере, который связан с «…инициируемыми государством изменениями и последующим преобразованием организаций в направлении, увеличивающем общественную ценность результатов работы лиц, принимающих решения, как в краткосрочной, так и в долгосрочной перспективе»5. Так обосновывалась необходимость внедрения в управленческую практику менеджмента общественно значимых ценностей для достижения значимых общественных целей посредством активного взаимодействия власти и общества.
По мере развития концепции расширялось представление о том, как формируются общественно значимые ценности. Распространено мнение, что в их основе лежит коллективный запрос, аккумулировавший значимые предпочтения граждан. Согласно А. В. Волковой, общественно значимая ценность может оформляться и поддерживаться лишь в ходе публичных обсуждений в рамках демократического процесса6. Подобное понимание способствует восприятию общественно значимых ценностей как обобщенной позиции граждан и подчеркивает их адресованность органам власти.
Завершает логическое развертывание в научном дискурсе цикла формирования концепта общественно значимых ценностей их определение как оценки обществом деятельности организации на предмет удовлетворения субъективных потребностей каждого его члена. Такое понимание ввел Т. Мейнхардт, обративший внимание на то, что коллективное мнение общественности строится на субъективных оценках отдельных индивидов, которые они выражают публично в контексте социального взаимодействия7. Подчеркивается, что общественно значимые ценности человека определяются не его эгоистическими потребностями (т. е. тем, что человек считает важным для себя), а его индивидуальным восприятием того, что ценно для всего общества [13]. Связь общественно значимых ценностей с индивидуальным уровнем восприятия, раскрывающаяся в рамках данного подхода, позволяет операционализировать теорию [14].
Как показывают исследования, восприятие институциональной эффективности связано с общим доверием к власти [15; 16]. Для российской молодежи характерен относительно низкий уровень такого доверия, что часто сопряжено с политическим цинизмом. Отношение к политике связывается с государственной эффективностью в целом, а политический цинизм молодежи – с низкой эффективностью политической деятельности. Другими словами, чем циничнее люди относятся к политикам, тем меньше верят, что «обычные» граждане, в том числе они сами, могут повлиять на происходящие в стране процессы [17].
Настроения российской молодежи неоднородны и во многом обусловлены отношением к действующей власти, а также соотносятся с системой ценностей отдельной личности, где доминируют традиционные или постматериалистические ценности. Традиционные чаще детерминируют доверие к соответствующим государственным институтам власти, постматериалистические – к медиа и третьему сектору [18]. Ценностная картина мировосприятия юношей и девушек связывается с сильной патерналистской ориентацией. Они живут в обществе, которое обеспечивает законность и порядок, гарантирует соблюдение прав и свобод, что воспринимается как изначально заданные условия. При этом социологи отмечают, что молодые люди испытывают низкий уровень доверия к политическим институтам и не хотят заниматься простым воспроизводством политических процессов [19].
Оценка моральных ценностей (исполнения моральных обязательств) нередко основывается на таких смыслообразующих основаниях, как свобода, права человека, справедливость, безопасность и самореализация [20]. Политико-социальные (политической стабильности) – соотносятся с социальным благополучием, качеством жизни населения в разных регионах, а также с нормативными представлениями молодого поколения о социальной справедливости [21].
Итак, общественно значимые ценности – неотъемлемый компонент социокультурного ландшафта публичной сферы. Они формируются и артикулируются в результате открытого демократического диалога между властными акторами и гражданами, отражая сущность общественных устремлений и предпочтений и позволяя эффективнее вырабатывать инновационные решения [22]. Понимание общественно значимых ценностей молодежи необходимо для разработки и реализации молодежной политики, которая бы соответствовала потребностям и ожиданиям граждан, в конечном счете обеспечивая возможность предвидеть направления социокультурных трансформаций и адаптировать государственные стратегии к динамике ценностных изменений в молодежной среде. Важными элементами этого процесса являются коммуникация между органами публичного управления и молодым поколением, а также активизация общественного участия молодежи для совместного создания и воспроизводства общественно значимых ценностей [23].
Российские исследователи фиксируют низкий уровень удовлетворенности региональной молодежи государственной политикой, что нередко связывается с недостатком коммуникации между молодым поколением и государственными служащими [24]. Современный тренд на цифровизацию призван сократить дистанцию между обществом и властью, повысить открытость, оперативность принятия управленческих решений [25]. Однако интерактивность цифровых практик взаимодействия существенно ограничена ввиду повышения формализма, сокращения живого общения и эмоционального компонента коммуникации [26]. Последнее может способствовать распространению двусторонних мифов, препятствующих продуктивному диалогу.
В среде специалистов по работе с молодежью отмечается устойчивое представление о том, что молодое поколение – индифферентная, пассивная социально-демографическая группа [27]. В то же время сами молодые люди проявляют готовность к включению в социально-политическую жизнь общества, но их спрос не удовлетворяется существующими институциональными формами, вследствие чего они дистанцируются от власти [28]. Подчеркивается, что по мере взросления категория юношества выпадает из фокуса молодежной политики, так как организованная с данной группой населения работа осуществляется преимущественно в учебных заведениях [29]. Доверие же к органам власти формируется на основе личного непосредственного взаимодействия и полученной информации об их деятельности и в перспективе закладывает отношение к государственной политике в целом [30].
Несмотря на разработанность концепции общественно значимых ценностей в теоретическом дискурсе, существует пробел в ее эмпирической верификации применительно к конкретным социальным группам и регионам. В частности, отсутствуют исследования, которые операционализировали бы теорию для оценки восприятия ценностей именно молодежью в региональном контексте России.
Материалы и методы
Операционализация теории. Исследование проводилось по шкале, разработанной Т. Мейнхардтом и Ш. Бартоломесом в ходе изучения общественно значимых ценностей населения на примере отношения граждан к служащим Федерального агентства труда Германии8. Она основывается на трех ключевых факторах общественно значимых ценностей в отношении чиновников: институциональной эффективности, моральных обязательствах, политической стабильности (в том числе общественном согласии, равенстве, солидарности). Возникновению шкалы предшествовали теоретические разработки, в ходе которых Т. Мейнхардтом была предложена модель соотношения базовых потребностей индивида и формирующихся на их основе общественно значимых ценностей9. Данный теоретический конструкт основывается на когнитивноэмпирической теории С. Эпштейна, который синтезировал психоаналитический, феноменологический, гуманистический и эго-психологический подходы, создав модель четырех базовых потребностей, взаимодействующих в рамках рациональной и экспериментальной систем10.
В ходе эмпирического исследования Т. Мейнхардт и Ш. Бартоломес разработали пул характеристик деятельности чиновников, на который в большей степени влияют факторы институциональной эффективности (инструментально-утилитарные ценности), моральных обязательств (моральные ценности) и политической стабильности (политико-социальные ценности). В первом случае (институциональной эффективности) речь идет о выявлении субъективного отношения молодежи как граждан к конкретным публичным решениям, во втором и третьем – скорее об установлении степени соответствия принимаемых решений консенсусным общественно значимым ценностям [31].
Применение данной шкалы в российском контексте осуществлялось с учетом специфики восприятия этих ценностей местной молодежью.
Дизайн эмпирического исследования. Описанная шкала была интегрирована в инициативное исследование Уральского отделения Российского общества социологов, реализованное по методологии «Социокультурные портреты регионов России» Н. И. Лапина в 2023 г. на территории Свердловской области. В частности, использовался подход к расчету выборочной совокупности, однако объектом исследования выступило не все население региона, а категория в возрасте от 18 до 35 лет. Исключение подгруппы молодежи в возрасте от 14 до 17 лет обосновано преимущественно опосредованным характером ее взаимодействия с властью (через родителей или образовательные учреждения) как не отражающим самостоятельный опыт дееспособных граждан.
Свердловская область – крупнейший промышленный регион с населением 4 239 311 человек. В 2022 году практически его четверть (24 %) составляла молодежь, что соотносится с общероссийскими демографическими тенденциями11. Молодежная политика области созвучна федеральной и фокусируется на максимальной реализации потенциала молодого поколения12. Территория отличается высоким уровнем развития молодежной инфраструктуры. Например, в 2023 году область одержала победу во Всероссийском конкурсе «Регион для молодых», обеспечив привлечение федеральной субсидии в размере 84 868,3 тыс. руб. на реализацию программы комплексного развития молодежной политики в 2024 г.13
В ходе полевого этапа исследования (анкетного опроса) использовалась платформа Яндекс-формы для занесения интервьюером сведений в режиме онлайн. Сам опрос происходил при непосредственном контакте респондента с интервьюером, что обеспечило контроль выборки. После сбора эмпирических данных для коррекции наблюдавшихся отклонений относительно генеральной совокупности применялась процедура взвешивания. Весовые коэффициенты рассчитывались в соответствии с официальной статистикой по ключевым социальнодемографическим характеристикам: возрасту, полу и типу места проживания.
Таким образом, выборочная совокупность составила 320 человек, тип выборки – квотная. Выборка включает в себя 120 чел. в возрасте от 18 до 24 лет, 200 – от 25 до 34 лет; 52 % юношей, 48 % девушек. Проживают в региональном центре (г. Екатеринбурге) 54 % респондентов, в больших и средних городах области с населением от 500 до 50 тыс. чел. – 39 % опрошенных, 7 % – жители населенных пунктов с населением менее 50 тыс. чел.
Анализ данных эмпирического исследования. Для определения субъективной оценки работы региональных государственных служащих молодым свердловчанам предлагалось отметить «…степень согласия или несогласия с приведенными ниже утверждениями о работе чиновников в вашем регионе». Перечень утверждений образовали 15 высказываний, каждое из которых выступало индикатором той или иной изучаемой общественно значимой ценности.
С целью адаптации шкалы для русскоязычных респондентов две фразы о поддержке чиновниками людей с инвалидностью были заменены обобщающим утверждением. Предотвращение гало-эффекта, в отличие от оригинальной шкалы, достигалось использованием чередующихся в случайном порядке утверждений с позитивной и негативной коннотацией. Абсолютное несогласие респондента с утверждением оценивалось в 1 балл, полное согласие – в 5 баллов.
Расчет индексов доверия. Для анализа взаимосвязи оценок деятельности чиновников и общего уровня доверия к органам власти и иным значимым социальным институтам были рассчитаны персональные индексы доверия для каждого респондента. На основании ответов на вопросы анкеты о доверии к различным органам власти и социальным институтам (региональным и федеральным) были сформированы два индекса:
– Индекс доверия региональным институтам (местные суд, губернатор области, профсоюзы, прокуратура, полиция, правительство, отделения политических партий, Законодательное собрание, органы управления, общественные организации, средства массовой информации);
– Индекс доверия федеральным институтам (Президент РФ, Правительство РФ, Совет Федерации, Государственная Дума, Общественная палата, полиция, федеральная служба безопасности, суд, прокуратура, церковь, общественные организации, средства массовой информации, банки).
Индекс для каждого респондента рассчитывался как среднее арифметическое значение его ответов по группе родственных институтов. Таким образом, значения индексов варьируются от 1 до 5, где более высокое значение указывает на более высокий уровень доверия.
Применялись дескриптивная статистика для описания распределений ответов по выборке и по группам; корреляционный анализ Спирмена для проверки связи между доверием к органам власти и оценками деятельности чиновников. Статистический анализ результатов исследования проводился с помощью цифрового пакета IBM SPSS Statistics 26 версия.
Результаты исследования
Оценка соответствия чиновников общественно значимым ценностям. Молодежь по отношению к деятельности чиновников либо настроена негативно (39 %), либо затрудняется с однозначной оценкой (43 %). В среднем в 32 % случаев деятельность представителей региональных органов публичной власти, а именно исполнение обязательств по обеспечению политической стабильности в обществе, оценивалась негативно. Еще 47 % респондентов затруднились с ответом, 21 % оценили такую деятельность положительно.
Относительно позитивно воспринимались действия чиновников, направленные на исполнение моральных обязательств гражданам, – негативную оценку дал им в среднем лишь 21 % опрошенных. Значительная доля молодых свердловчан (54 %) затруднилась при ответе на вопросы из этого блока. Тем не менее каждый пятый респондент (25 %) оценил такие действия позитивно.
Наиболее высокую негативную оценку получила институциональная эффективность чиновников – это мнение выразила практически половина опрошенной молодежи (47 %). При оценке утверждений из этого блока респонденты реже затруднялись при ответе (38 %) и лишь 15 % отозвались положительно.
В таблице 1 представлено распределение указных оценок относительно различных общественно значимых ценностей, которые должны создаваться чиновниками.
Взаимосвязь доверия и оценки деятельности чиновников. Для проверки второй гипотезы была проанализирована взаимосвязь оценок деятельности чиновников и рассчитанных индексов доверия региональным и федеральным институтам.
Таблица 1. Частотное распределение оценок молодежью соответствия деятельности региональных государственных служащих общественно значимым ценностям, % от числа опрошенных14
Тable 1. Youth assessments of the compliance of the regional civil servants activities with socially significant values, frequency distribution, % of the number of respondents
| Общественно значимая ценность / Public value | Оценка15 / Grade | Всего / Total | ||
| негативная / negative | неопределенная / indifferent | позитивная / positive | ||
| Политико-социальные ценности (политическая стабильность) / Political-social values (political stability) | ||||
| Забота обо всех нуждающихся / Delivering an important contribution so that nobody “falls through the cracks” | 47 | 39 | 14 | 100 |
| Поддержка социального мира / Helping to effectively maintain social peace | 33 | 47 | 20 | 100 |
| Содействие общественному согласию среди населения / Effectively contributing to social cohesion | 17 | 56 | 27 | 100 |
| Моральные ценности (обязательства) / Moral values (obligation) | ||||
| Помощь инвалидам при трудоустройстве / Providing special support for handicapped people in the labor market | 24 | 54 | 22 | 100 |
| Создание равных возможностей для женщин на рынке труда / Playing an active role in advocating for equal opportunities for women in the labor market | 23 | 46 | 31 | 100 |
| Поддержка адаптации и интеграции мигрантов / Effectively supporting immigrants’ skills development | 16 | 61 | 23 | 100 |
| Инструментально-утилитарные ценности (институциональная эффективность) / Instrumental-utilitarian values (institutional performance) | ||||
| Стремление удовлетворить потребности населения / Striving credibly for high customer satisfaction | 46 | 36 | 18 | 100 |
| Возможность надежного партнерства / Reliable cooperation in the region | 46 | 45 | 9 | 100 |
| Предоставление высококачественного сервиса / Delivering high quality service | 49 | 40 | 11 | 100 |
| Отсутствие коррупции / No corruption | 40 | 43 | 17 | 100 |
| Доверие со стороны граждан / Trust in the institution from citizens | 50 | 35 | 15 | 100 |
| Наличие хорошей репутации среди жителей / A good image among citizens | 51 | 37 | 12 | 100 |
| Конструктивное реагирование на критику от граждан / Responding constructively to external critical feedback | 42 | 44 | 14 | 100 |
| Использование в работе инноваций / Openness to innovative approaches | 36 | 45 | 19 | 100 |
| Отсутствие бюрократии / No bureaucracy | 63 | 20 | 17 | 100 |
| Всего / Total | 39 | 43 | 18 | 100 |
Между значениями данных индексов и большинством оценок утверждений о работе чиновников обнаружилась корреляционная взаимосвязь (табл. 2). Высокий уровень доверия сопрягается с общей высокой оценкой деятельности государственных служащих. В связи с этим можно утверждать о том, что в своих ответах респонденты были искренними и последовательными. Соответственно, подтвердилась вторая гипотеза.
Таблица 2. Корреляционная взаимосвязь между оценками респондентов позитивных и негативных утверждений о государственных служащих и индексами доверия (коэффициент Спирмена)
Тable 2. Correlation relationship between respondents' assessments of positive and negative statements about civil servants and trust indices (Spearman's coefficient)
| Утверждения о государственных служащих / Statements about civil servants | Средняя оценка респондентами / Mean Score by respondents | Корреляция с Индексом доверия органам власти и социальным институтам (коэффициент Спирмена) / Correlation with the Trust Index of Confidence in Authorities and Social Institutions (Spearman's coefficient) | ||
| в возрасте от 18 до 24 лет / age from 18 to 24 | в возрасте от 25 до 34 лет / age from 25 to 34 | региональным / regional | федеральным / federal | |
| Политико-социальные ценности (политическая стабильность) / Political-social values (political stability) | ||||
| Заботятся обо всех нуждающихся / Delivers an important contribution so that nobody "falls through the cracks" | 2,7 | 2,3 | 0,461** | 0,420** |
| Их действия приводят к общественным разногласиям / Does not help effectively to maintain social peace | 2,8 | 2,8 | – 0,334** | – 0,296** |
| Их деятельность способствует разобщению жителей моего города (поселка) / Does not effectively contribute to social cohesion | 3,1 | 3,1 | – 0,200* | – 0,129 |
| Моральные ценности (обязательства) / Moral values (obligation) | ||||
| Помогают людям с инвалидностью при трудоустройстве / Provides special support for handicapped people in the labor market | 3,0 | 2,9 | 0,403** | 0,343** |
| Создают равные возможности для женщин на рынке труда / Plays an active role in advocating for equal opportunities for women in the labor market | 3,1 | 3,1 | 0,405** | 0,410** |
| Не поддерживают адаптацию и интеграцию мигрантов / Does not effectively support immigrants' skills development | 3,3 | 3,0 | – 0,111 | – 0,080 |
| Инструментально-утилитарные ценности (институциональная эффективность) / Instrumental-utilitarian values (institutional performance) | ||||
| Всегда стремятся удовлетворить потребности населения / Strives credibly for high customer satisfaction | 2,8 | 2,5 | 0,566** | 0,501** |
| Являются надежными партнерами для сотрудничества / Is a reliable cooperation partner in the region | 2,6 | 2,4 | 0,509** | 0,433** |
| Предоставляют высококачественный сервис / Delivers highquality service | 2,6 | 2,4 | 0,475** | 0,411** |
| Не дают преимуществ никому, а служат всем одинаково / Does not pursue one-sided interests, but functions as a neutral public intuition | 2,8 | 2,6 | 0,295** | 0,305** |
| Им можно доверять / Is an institution one can trust | 2,6 | 2,4 | 0,654** | 0,571** |
| Имеют плохую репутацию среди жителей / Does not have a good image | 2,6 | 2,3 | – 0,323** | – 0,318** |
| Негативно реагируют или не реагируют вообще на критику от граждан / Does not respond constructively to external critical feedback | 2,6 | 2,6 | – 0,305** | – 0,272** |
| Не используют в работе инновации / Is not open to innovative approaches | 2,8 | 2,7 | – 0,252** | – 0,135 |
| Долго решают вопросы населения из-за бюрократии / Does not act flexibility and avoid unnecessarily bureaucratic | 2,3 | 2,4 | – 0,134 | – 0,155 |
Примечания / Notes. Шкала оценивания: 1–5 баллов (1 – полностью не согласен, 5 – полностью согласен). Для негативных утверждений применяется инвертированная шкала (1 – полное согласие, 5 – абсолютное несогласие); интерпретация корреляции: положительная корреляция для позитивных утверждений означает, что согласие связано с более высоким уровнем доверия; отрицательная корреляция для негативных утверждений означает, что несогласие связано с более высоким уровнем доверия. Порог статистической значимости: p < 0,05; символ * указывает на статистическую значимость при p < 0,05; символ ** – при p < 0,001 / Rating scale: 1–5 points (1 – completely disagree, 5 – completely agree). For negative statements, an inverted scale is used (1 – completely agree, 5 – completely disagree); Interpretation of the correlation: A positive correlation for positive statements means that agreement is associated with higher levels of trust; a negative correlation for negative statements means that disagreement is associated with higher levels of trust. The threshold for statistical significance is p < 0.05; the * symbol indicates statistical significance at p < 0.05; the ** symbol indicates statistical significance at p < 0.001.
Влияние возраста на оценку деятельности чиновников. Для проверки третьей гипотезы и анализа восприятия молодежью деятельности государственных служащих по каждому из 15 утверждений были рассчитаны средние арифметические значения отдельно для двух возрастных когорт (18–24 и 25–34 года). Для позитивных утверждений использовалась прямая шкала интерпретации, для негативных – инвертированная.
Во многом респонденты обеих групп единодушны, в частности при оценке утверждений относительно действий чиновников в рамках регулирования рынка труда, создания равных условий для всех групп населения (в данном случае для женщин и инвалидов). Эти утверждения в сравнении с остальными имеют, во-первых, наиболее высокую усредненную оценку; во-вторых, – вызывают наибольшие затруднения (см. табл. 1).
Мнения представителей различных возрастных групп молодежи по остальным пунктам имеют несущественные различия – разница между средними оценками утверждений составила меньше 0,5. Однако восприятие деятельности чиновников респондентами в возрасте от 25 до 34 лет негативнее (варьируется между значениями 2,3 – 3,1), чем респондентами в возрасте от 18 до 24 лет (2,6 – 3,1). В целом, если исходить из данных таблицы 2, она оценивается ниже среднего.
Взгляды молодежи обеих возрастных групп (см. табл. 2) полностью совпали при оценке утверждений относительно реакции чиновников на критику со стороны граждан (2,6), влияния их деятельности на консолидацию жителей населенного пункта респондентов (3,1) и на социальный мир (2,8). Разрыв значений при оценке остальных утверждений – не более 0,3.
Таким образом, третья гипотеза подтвердилась частично. Позиции молодежи в сравниваемых возрастных группах сходны в оценке ценностей, лежащих в основе профессиональной деятельности госслужащих. При этом данные таблицы 2 в целом подтверждают тенденцию к негативизации деятельности чиновников со стороны респондентов в возрасте от 25 до 34 лет.
Наиболее высоко все участники опроса оценили действия госслужащих в аспекте консолидации общества, адаптации и интеграции мигрантов. Общую оценку их деятельности в данных направлениях можно охарактеризовать как среднюю.
Респонденты чаще согласны с утверждением о том, что бюрократия снижает скорость решения вопросов населения. Это единственное утверждение, относительно которого средняя оценка молодежи младшей когорты ниже аналогичного показателя для молодежи старшей группы.
Обсуждение и заключение
В целом опрошенные свердловчане оценивают деятельность чиновников в своем регионе скорее негативно, что свидетельствует о неоднозначном имидже последних и отсутствии доверия им в молодежной среде. При этом значимая доля молодых людей затрудняется с оценкой. Невидимость власти для россиян 18–34 лет может быть связана не только с отсутствием личного опыта взаимодействия с региональными служащими ввиду отсутствия определенных гражданских запросов на соответствующие услуги, но и со слабой осведомленностью населения данной группы о тех или иных аспектах деятельности исполнительных органов власти там, где оно живет, учится и работает.
Единодушие во мнении респондентов обеих возрастных когорт по ряду аспектов свидетельствует о наличии общих ценностей и ожиданий в среде региональной молодежи. В ее восприятии система публичного управления бюрократизирована; качество сервиса при предоставлении услуг ограничено; чиновники не являются партнерами, т. е. теми, кто ориентирован на оказание помощи всем гражданам. Данные параметры институциональной эффективности, относящиеся к инструментально-утилитарным ценностям, обусловливают дистанцирование молодого поколения от органов государственного управления.
Полученные результаты по Свердловской области отражают общероссийские тенденции. Во-первых, взаимодействие власти и молодежи в регионах опирается на разный социально-экономический контекст. Выявленное региональное распределение представлений о справедливости коррелирует с объективным качеством жизни на местах. Даже при общем высоком уровне текущего благополучия и осторожном оптимизме в студенческой среде существуют проблемы в сфере социального доверия, тревожность относительно обеспечения базовых потребностей. Это создает потенциальные риски для социальной стабильности ввиду противоречивого сочетания высоких ожиданий и недостаточного доверия к социальным институтам [21].
Во-вторых, обнаружена дифференциация категории 18–34 лет в связи с оценками политической эффективности. Доказано, что политический цинизм уменьшает готовность людей участвовать в общественной гражданской активности. Российская молодежь больше склонна к социальному цинизму, чем к политическому доверию [17]. Это согласуется с выводом о том, что молодые свердловчане чаще негативно оценивает деятельность чиновников по обеспечению социально-политической стабильности в обществе.
Исследование показало: доверие к власти существенно ограничено и градус напряжения увеличивается в процессе взросления молодежи. В восприятии опрошенных чиновники имеют скорее плохую репутацию, заботятся далеко не обо всех гражданах, и с возрастом все больше молодых людей это признают. Молодежь младшей группы, недавно обретя полную дееспособность и обладая небольшим индивидуальным опытом взаимодействия с региональными служащими, оценивает их деятельность значительно более позитивно, чем респонденты старшей когорты (25–34 года). Это может быть связано с отсутствием у населения 18–24 лет реальной и не всегда однозначной практики коммуникации с представителями власти.
При интерпретации результатов следует учитывать ограничения исследования: его выводы применимы в первую очередь к молодежи Свердловской области и требуют проверки в других региональных контекстах; данные собраны в 2023 году, что не позволяет оценить долгосрочные тренды и динамику выявленных установок; в выборку не вошли юноши и девушки в возрасте 14–17 лет, чей опыт взаимодействия с чиновниками принципиально ограничен в силу возраста и правового и социального статуса.
Перспективным направлением видится работа, связанная с преодолением указанных ограничений: проведением сравнительных исследований в других регионах для выявления общих и специфических тенденций, организацией лонгитюдного исследования для анализа динамики, а также изучение влияния этнокультурного фактора, поскольку доказано, что выраженная этническая идентичность коррелирует с более высоким доверием к власти [17].
Материалы исследования могут быть использованы для совершенствования управленческих подходов в сфере молодежной политики, в том числе для повышения эффективности взаимодействия региональной власти и населения, что позволит государственным служащим адаптировать форматы и содержание коммуникации под ценностные запросы молодого поколения.
Дополнительная информация
Конфликт интересов. Авторы заявляют об отсутствии конфликта интересов.
Благодарность. Авторы выражают благодарность кандидату социологических наук, доценту А. Н. Тарасовой за помощь в сборе и анализе данных.
Вклад авторов:
Е. И. Початкова – проведение исследования; формальный анализ; визуализация; написание черновика рукописи.
М. В. Певная – разработка концепции; административное руководство исследовательским проектом; написание рукописи – рецензирование и редактирование.
Доступность данных и материалов. Наборы данных, использованные и/или проанализированные в ходе текущего исследования, можно получить у авторов по обоснованному запросу.
1 Youth Strategy 2030 [Электронный ресурс]. United Nations. Available at: https://www.un.org/ youthaffairs/en/youth2030/about (accessed 04.06.2024).
2 Youth, peace and security: fostering inclusive political processes. 2024 [Электронный ресурс]. United Nations Development Programme (UNDP). Available at: https://www.undp.org/publications/ youth-peace-and-security-fostering-youth-inclusive-political-processes (accessed 04.06.2024).
3 Flash Eurobarometer 502 (Youth and Democracy in the European Year of Youth). 2022 [Электронный ресурс]. Available at: https://doi.org/10.4232/1.13922 (accessed 04.06.2024)
4 Moore M.H. Creating Public Value: Strategic Management in Government. Cambridge: Harvard University Press; 1995. 416 p.
5 Moore M.H. Creating Public Value: Strategic Management in Government... С. 10.
6 Волкова А.В. Электронное правительство и формирование публичных ценностей в современной России. Вестник Санкт-Петербургского университета. Политология. Международные отношения. 2013;(3):84–92. https://www.elibrary.ru/RBNTXL
7 7 Meynhardt T. Public value inside: What is public value creation? International Journal of Public Administration. 2009;32(3/4):192–219. https://doi.org/10.1080/01900690902732632
8 Meynhardt T., Bartholomes S. (De) Composing Public Value: In Search of Basic Dimensions and Common Ground. International Public Management Journal. 2011;14(3):284–308. https://doi.org/10.1080/10967494.2011.618389
9 Meynhardt T. Public Value Inside: What is Public Value Creation?
10 Epstein S. Integration of the Cognitive and the Psychodynamic Unconscious. American Psychologist. 1994;49(8):709–724. https://doi.org/10.1037/0003-066X.49.8.709
11 Свердловская область в цифрах`2023: стат. сб. Управление Федеральной службы государственной статистики по Свердловской области и Курганской области. Екатеринбург; 2023. 80 с. URL: https://youthlib.mirea.ru/ru/resource/4726 (дата обращения: 04.06.2024).
12 Об утверждении стратегии молодежной политики и патриотического воспитания граждан в Свердловской области на период до 2035 года: Постановление Правительства Свердловской области от 07.11.2019 761-пп [Электронный ресурс]. URL: https://docs.cntd.ru/document/561594785 (дата обращения: 04.06.2024).
13 О положении молодежи в Свердловской области в 2023 году: доклад [Электронный ресурс]. Министерство образования и молодежной политики Свердловской области. 2024. URL: https:// minobraz.midural.ru/documents/reports/15685/ (дата обращения: 04.06.2024).
14 Таблицы 1–2 составлены авторами по материалам исследования
15 Для анализа шкала упрощена до трех категорий оценки: «Негативная», «Позитивная» и «Не- определенная» (если респондент затруднился с ответом).
About the authors
Ekaterina I. Pochatkova
Ural Federal University named after the First President of Russia B. N. Yeltsin
Author for correspondence.
Email: e.i.pochatkova@urfu.ru
ORCID iD: 0009-0009-7571-5055
SPIN-code: 7750-4820
Assistant, Chair of Sociology and Public and Municipal Administration Technologies
Russian Federation, 19 Mira St., Ekaterinburg 620062Maria V. Pevnaya
Ural Federal University named after the first President of Russia B. N. Yeltsin
Email: m.v.pevnaya@urfu.ru
ORCID iD: 0000-0001-5539-5722
SPIN-code: 6641-3094
Scopus Author ID: 57200641582
ResearcherId: AAA-6886-2019
Dr. Sci. (Sociol.), Associate Professor, Head of the Chair of Sociology and Technologies of State and Municipal Administration
Russian Federation, 19 Mira St., Ekaterinburg 620062References
- Boronina L.N., Baliasov A.A. Comparative Analysis of the Models of Innovation Potential of Student Youth and Working Youth of the Industrial Regions of Russia. Sociodynamics. 2020;(12):96–108. (In Russ., abstract in Eng.) https://doi.org/10.25136/2409-7144.2020.12.34594
- Petukhov V.V. Russian Youth and its Role in Society Transformation. Monitoring of Public Opinion: Economic and Social Changes. 2020;(3):119–138. (In Russ., abstract in Eng.) https://doi.org/10.14515/monitoring.2020.3.1621
- Jalali C., Silva P., Costa E. Youth with Clipped Wings: Bridging the Gap from Youth Recruitment to Representation in Candidate Lists. Electoral Studies. 2024;(88):102767. https://doi.org/10.1016/j.electstud.2024.102767
- Weiss J. What is Youth Political Participation? Literature Review on Youth Political Participation and Political Attitudes. Frontiers in Political Science. 2020;2(1). https://doi.org/10.3389/fpos.2020.00001
- Kitanova M. Youth Political Participation in the EU: Evidence from a Cross-National Analysis. Journal of Youth Studies. 2020;23(7):819–836. (In Russ., abstract in Eng.) https://doi.org/10.1080/13676261.2019.1636951
- Mayboroda A., Sablina A., Yasaveev I. The State for Youth or Youth for the State: Discourses of Youth Policy in the EU and Russia. The Russian Sociological Review. 2021;20(3):71–97. (In Russ., abstract in Eng.) https://doi.org/10.17323/1728-192X-2021-3-71-97
- Omelchenko E.L., Lisovskaya I.V. Youth as a Barometer of the Future? The Youth Agenda in Contemporary Russia as Viewed by Youth Policy Experts. Monitoring of Public Opinion: Economic and Social Changes. 2022;(2):66–92. (In Russ., abstract in Eng.) https://doi.org/10.14515/monitoring.2022.2.2078
- Smirnov V.A. Youth Policy and Educational Activities in Russian Universities: Stages of Development and Key Contradictions. Higher Education in Russia. 2023;32(5):9–20. (In Russ., abstract in Eng.) https://doi.org/10.31992/0869-3617-2023-32-5-9-20
- Osborne S.P., Powell M., Cui T., Strokosch K. Value Creation in the Public Service Ecosystem: An Integrative Framework. Public Administration Review. 2022;82(4):634–645. https://doi.org/10.1111/puar.13474
- Popova O.V., Grishin N.V., Pogodina M.Ya. Communication of Youth with the Highest Officials of the Subjects of the Russian Federation on the Social Network “VKontakte” in 2022. Polis. Political Studies. 2023;(4):122–137. (In Russ., abstract in Eng.) https://doi.org/10.17976/jpps/2023.04.09
- Chuprov V.I., Zubok Ju.A., Lyubutov A.S., Sorokin O.V. Self-Regulation of Life of the Youth: Structural-Taxonomic Modeling. Sotsiologicheskie issledovaniya. (In Russ., abstract in Eng.) 2021;(10):23–36. https://doi.org/10.31857/S013216250014766-5
- Naidoo I., Holtzhausen N. Contextualising Public Value Theory and its Measurement in Public Administration. Administratio Publica. 2020;28(2):191–204. Available at: https://journals.co.za/doi/epdf/10.10520/ejc-adminpub-v28-n2-a12 (accessed 04.06.2024).
- Meynhardt T., Jasinenko A. Measuring Public Value: Scale Development and Construct Validation. International Public Management Journal. 2020;24(2):222–249. https://doi.org/10.1080/10967494.2020.1829763
- Faulkner N., Kaufman S. Avoiding Theoretical Stagnation: A Systematic Review and Framework for Measuring Public Value. Australian Journal of Public Administration. 2018;77(1):69–86. https://doi.org/10.1111/1467-8500.12251
- Xiao H., Gong T., Tu W. Why Trust Weighs More? Investigating the Endogenous Relationship Between Trust and Perceived Institutional Effectiveness. Administration and Society. 2024;56(5):602–627. https://doi.org/10.1177/00953997241239000
- Veselov Y.V., Skvortsov N.G. Transformation of the Culture of Trust in Russia. Monitoring of Public Opinion: Economic and Social Changes. 2023;(1):157–179. (In Russ., abstract in Eng.) Available at: https://www.monitoringjournal.ru/index.php/monitoring/issue/view/140/76 (accessed 04.06.2024).
- Fedotova V.A. Trust in Power among Modern Russian Youth: The Role of Values and Ethnic Identity. Politics and Society. 2022;(2):14–27. (In Russ., abstract in Eng.) http://www.doi.org/10.7256/2454-0684.2022.2.37327
- Shchekoturov A.V. Political Trust and Values of Loyal and Oppositional Youth in the Exclave Region of Russia. RUDN Journal of Political Science. 2021;23(4):570–583. (In Russ., abstract in Eng.) http://www.doi.org/10.22363/2313-1438-2021-23-4-570-583
- Galkina E.P., Kadnichanskaya M.I. The Structure of Socio-Political Values of the Youth in Modern Russian Society: Regional Aspect. Tyumen State University Herald. Social, Economic, and Law Research. 2022;8(1):102–119. (In Russ., abstract in Eng.) http://www.doi.org/10.21684/2411-7897-2022-8-1-102-119
- Selezneva A.V. Political Morality of Modern Russian Youth: Values, Representations, Attitudes. Research Result. Sociology and Management. 2022;8(3):47–60. (In Russ., abstract in Eng.) http:// www.doi.org/10.18413/2408-9338-2022-8-3-0-4
- Dadaeva T.M., Kasatkina N.P., Shumkova N.V. Societal Well-Being Perceptions and Social Justice Assessments among Russian University Students: The Nature of the Relationship in the Context of New Challenges. Russian Journal of Regional Studies. 2025;33(2):294–315. (In Russ., abstract in Eng.) https://regionsar.ru/ru/node/2312
- Soo C., Chen S., Edwards M.G. A Knowledge‐Based Approach to Public Value Management: A Case Study of Change Implementation in Disability Services in Western Australia. Australian Journal of Public Administration. 2018;77(2):187–202. https://doi.org/10.1111/1467-8500.12279
- Cui T., Osborne S.P. Unpacking Value Destruction at the Intersection between Public and Private Value. Public Administration. 2023;101(4):1207–1226. https://doi.org/10.1111/padm.12850
- Shapovalova I.S. Problems of Implementation of the State Youth Policy in the Reflection of Regional Youth. Russian Journal of Regional Studies. 2021;29(4):902–932. (In Russ., abstract in Eng.) https:// doi.org/10.15507/2413-1407.117.029.202104.902-932
- Maksimenko A.A., Zaitsev A.V., Deyneka O.S., Zyablikov A.V., Akhunzyanova F.T. Assessment by the Population of the Effectiveness of Digital Communication of the Heads of Regions in the Internet Dialogue “Power ‒ Society”. Russian Journal of Regional Studies. 2024;32(2):217–241. (In Russ., abstract in Eng.) https://doi.org/10.15507/2413-1407.127.032.202402.217-241
- Zaborova E.N. Practice of Electronic Interaction between the Government and the Population in the Sverdlovsk Region. Russian Journal of Regional Studies. 2024;32(2):290–307. (In Russ., abstract in Eng.) https://doi.org/10.15507/2413-1407.127.032.202402.290-307
- Khagurov T.A., Rusiya N.T. Youth Policy through the Eyes of Student Youth. Society: Sociology, Psychology, Pedagogics. 2022;(8):31–37. (In Russ., abstract in Eng.) https://doi.org/10.24158/spp.2022.8.3
- Ogorodov D.A. [Request for Political Participation or Myth of Political Absenteeism of Young People (According to a Sociological Study)]. Vestnik RIAT. 2020;(3):26–33. (In Russ.) https://www.elibrary.ru/DYYARP
- Berezutskij Yu.V. The Role of the State Youth Policy in the Development of Youth Social Activity. Power and Administration in the East of Russia. 2018;(1):65–78. (In Russ., abstract in Eng.) https:// www.elibrary.ru/XTGQGD
- Selezneva A.V., Zinenko V.Ye. Youth Policy as a Factor of Forming Russian Youth Civic Self-Consciousness: Political and Psychological Analysis. Public Administration. E-Journal. 2021;(87):96–104. (In Russ., abstract in Eng.) https://doi.org/10.24412/2070-1381-2021-87-96-104
- Pushkareva G.V. Value Measuring Public Police. Political Science. 2022;(3):15–35. (In Russ., abstract in Eng.) http://www.doi.org/10.31249/poln/2022.03.01
Supplementary files














