Makhov’s Microcosm (Emblematics: Microcosm)

Texto integral

Имя Александра Евгеньевича Махова (1959–2021) известно, пожалуй, всем серьёзным гуманитариям страны. Выдающийся филолог и литературовед, культуролог и музыковед, иконолог и философ, он, бесспорно, самый крупный специалист по такой ещё мало разработанной в отечественной науке теме, как эмблематика. Фундаментальное явление культуры, без которого невозможно представить себе ни одну из её визуальных и текстуальных ипостасей, эмблематика родилась в эпоху Ренессанса, хотя своими корнями уходила и в бестиарную традицию средневековой Европы, и в христианский символизм, и в античные представления о природе и её знаках и признаках.

Тысячами невидимых, но выявляемых нитей эмблематика пронизала всю европейскую культуру на протяжении столетий и сохраняет свою актуальность даже сейчас, когда мир визуальных знаков и символов, казалось бы, претерпел существенные трансформации. Безусловно, значима она и для русской культуры, куда пришла ещё в допетровские времена и где прочно укоренилась в эпоху петровского поворота на Запад. А А.Е. Махов был, конечно, абсолютно непревзойдённым «определителем» и «распутывателем» этих нитей, как заправский детектив, находившим их истоки, следившим за их эволюцией и дававшим чёткие и ясные объяснения их семантики, раскрывавшие и самую суть того или иного явления культуры.

Но Махов не был бы Маховым, если бы не делал важного: не давал бы эти самые ключи к разгадке в руки других исследователей, не делился бы своим колоссальным эмблематическим опытом и знаниями. И главным на этом пути были его исследования-справочники. Именно таким жанром можно определить его ныне завершённую дилогию под общим названием «Эмблематика». «Макрокосм» [Махов 2014], т.е. окружающая человека природа, увидел свет в 2014 г. «Микрокосм» [Махов 2024], т.е. сам человек и его качества, – в 2024 г. Десять лет разделяют эти фундаментальные труды, но вместе они составляют органичное и взаимодополняющее единство.

«Макрокосм» большей частью был построен по принципу систематизированного эмблематического справочника-путеводителя по наиболее интересным и ярким образам европейского эмблематического пространства. В этом он следовал уже существовавшей западноевропейской научной традиции, наиболее капитальным проявлением которой является знаменитый справочник А. Хенкеля и А. Шёне «Emblemata. Handbuch zur Sinnbildkunst des XVI und XVII Jahrhunderts» (Stuttgart, Weimar, 1996). Но, конечно, книга А.Е. Махова – абсолютно оригинальный эмблематический свод с развёрнутым комментарием и содержательной теоретической статьёй, описывающей сам феномен книжной эмблемы в его сущностном, структурном, герменевтическом и иных смыслах. «Микрокосм», казалось бы, схож по структуре с первой книгой, но в то же время он и иной, так что составляет не просто пару к «Макрокосму», но взаимное дополнение в своём отличии.

Как было и в «Макрокосме», «Микрокосм» открывает большая теоретическая часть, которой, впрочем, принадлежит в книге главное место. В этом масштабном по замыслу и воплощению тексте автор анализирует эмблематическую метафору человека с точки зрения двух её составляющих: душевных качеств (или свойств) и телесности. Такая оптика задаётся как бы самой структурой эмблемы, в которой начиная с трудов выдающегося ренессансного учёного Паоло Джовио выделялись «тело», т.е. изображение, и «душа», т.е. текст, это изображение сопровождавший. По словам А.Е. Махова, «эмблема и импреза не просто выражают (отображают) мир человека – они являются ещё и подобием человека, его аналогией» [Махов 2024, с. 11]. При этом даже некоторые из эмблематических сборников, например, выдающегося голландского поэта XVII в. Якоба Катса, строятся по принципу становления и развития человеческой личности (от юности к зрелости), превращаясь в своего рода эмблематический «роман воспитания» (как всегда, ёмкое и точное определение автора). Поэтому и изложение материала А.Е. Маховым строится по принципу души и тела эмблемы и человека.

К «содержанию» души исследователь относит три категории явлений: умонастроения, т.е. базовые эмоционально-моральные «наклонения» человеческой души, которые автор именует этосами и которые формируют систему жизненных ценностей и поведенческих стереотипов; ценностные иерархии, основанные на ключевых понятиях, и способы мышления в эмблематике, которые воплощаются в различных приёмах аргументации. К телу относятся человеческая телесность, её элементы, положения тела, жесты и т.п. Таким образом, в первом разделе речь идёт о том, «как, посредством каких метафор отражена в эмблематике человеческая душа как система смыслов; во втором разделе – о том, как человеческое тело использовано в эмблематике в качестве её языка». Вслед за автором пойдём на краткую экскурсию по его тексту.

Итак, в первой части – «Душа как система смыслов» – А.Е. Махов рассматривает три аспекта: этосы и их метафоры, аргументативные приёмы эмблематики (т.е. способы мышления) и ценностные иерархии – на примере одного из важнейших понятий, о котором скажем позднее (этот раздел книги, к сожалению, остался недописанным).

Умонастроений-этосов выделяется три: стоицизм, героизм и прагматизм. Высшей ценностью первого является добродетель, доминантой последнего – самосохранение. Центральным образом стоицизма представляется «автаркийный мудрец, единственным благом для которого является добродетель» [Махов 2024, с. 15], она может воплощаться в различных эмблематических образах, например, в образе Феникса, символизирующего победу добродетели над смертью («…награда Фениксу – его воскресение из пепла; награда добродетели – её бессмертная слава» [Махов 2024, с. 19].

Одним из важных стоических императивов, присутствующих в эмблематике, является бесстрастие – спокойствие души, сохраняемое в любых обстоятельствах. А.Е. Махов выделяет два вида такого бесстрастия: направленное вовне, т.е. по отношению к внешним обстоятельствам, и как бы направленное внутрь человека, стремящегося обуздать свои страсти, не дать им выплеснуться наружу. Классическим эмблематическим примером первого вида бесстрастия выступает скала, обуреваемая ветрами или омываемая бурными волнами. При этом в одном из вариантов на этой скале поселяется зимородок, защищающий в гнезде своих птенцов от ветра, «находясь в безопасности под защитой Бога» [Махов 2024, с. 27]. Таким образом, зимородок выступает метафорой стоического мудреца. Один из примеров внутреннего бесстрастия – возничий, управляющий парой коней, т.е. стремящийся обуздать свои пороки, прежде всего, безрассудство. Разумеется, и здесь, и далее А.Е. Махов приводит и трактует множество эмблематических примеров, из которых мы упоминаем лишь отдельные, кажущиеся нам наиболее простыми и показательными.

Далее автор рассматривает эмблематические метафоры других атрибутов стоической добродетели: постоянства и связанных с ним упорства, терпения и надежды. Среди многих примеров таких эмблем – пальма, ветви которой не гнутся под тяжестью грузов, а остаются прямыми, и два медведя, беззаботно танцующие под дождём, потому что они верят, что дождь скоро закончится. Кстати, эмблема с медведями была особенно любима А.Е. Маховым.

Второй этос – героический, родственный стоическому готовностью принести в жертву свою жизнь ради добродетели (в данном контексте трансформирующейся в доблесть). Здесь важными качествами выступают мужество, а также особое величие души героя. Примечательно, что выражением возвышенного, своего рода воли к трансцендированию служили и некоторые импрезы (личные эмблемы) европейских государей, прежде всего, известная эмблема императора Карла V с изображением Геркулесовых столбов и девизом «Plus ultra» («Ещё дальше»). Император уподоблялся Геркулесу и даже превзошёл его деяния. В результате и Карл V оказывался героем: «Кто превзошёл деяния другого героя, тот сам действовал героически» [Махов 2024, с. 43]. В рамках героического этоса рассматривается и такое понятие, как самопожертвование, визуальным воплощением которого является горящая свеча – широко распространённая эмблема, в т.ч. и в качестве метафоры общественной пользы (ср. медицинскую символику). А.Е. Махов останавливается также на риторике героического этоса, в которой он особенно выделяет антитезу («либо… либо…»): «либо смерть, либо достойная жизнь» (охотник в схватке с кабаном) и т.п. Помимо общественной ценности героизма, в эмблематике нашла отражение и идея самодостаточности, самоценности героизма, воплощённая, в частности, в трудах Сизифа, трактуемых не в качестве наказания, а в плане трагического героизма. Абсолютной ценностью для героического этоса оказывается и месть, выраженная в том числ, в сражениях животных: носорога со слоном, слона с драконом. В этих схватках нередко погибают оба.

Наконец, третий этос, очень показательный, – это прагматический. Во многом он противоположен героическому, ибо наиболее важной ценностью для него является не добродетель/доблесть, а жизнь, на сохранение которой и направлена вся поведенческая стратегия. Важнейшей идеей здесь будет самосохранение, представленное в эмблематике целой палитрой разнообразных визуальных форм. Здесь и повешенный на дереве грамматик Дафит, наказанный за свою дерзость по отношению к правителю, и удаление уязвлённого змеёй пальца ради спасения всей руки, и каракатица с осьминогом, способные спрятаться от рыбаков с помощью чёрного облака жидкости и цветовой мимикрии. Самосохранение подразумевает очень осторожное отношение к окружающему миру, таящему в себе множество опасностей. Поэтому важна подозрительность как к внешним обстоятельствам, так и к людям. Опасный человек может представать в виде маски, хитрый льстец – в образе Меркурия, усыпляющего Аргуса игрою на свирели, завистник – в фигурах лягушек и змей, пресмыкающихся у подножия величественной пальмы.

А.Е. Махов обращает внимание и на интересную парность двух «инстанций прагматической подозрительности»: слуги и государя. Как слугам следует опасаться государя, так и наоборот. Яркой иллюстрацией здесь представляется солнце, лучи которого, проходящие через увеличительное стекло, воспламеняют корабль. Так и слуги могут неверно истолковать и исполнить волю правителя (лучи солнца) и, например, вместо мира вызвать войну (гибнущий корабль). Ещё более популярны темы ложной дружбы и ложной любви. Традиционный басенный сюжет о волке, предлагающем дружбу овце, как нельзя лучше иллюстрирует эту идею. В таких случаях нужна проверка, в качестве метафоры которой может быть представлена проверка на подлинность монеты или изображение ладони с глазом – всё это по принципу: в принятии дружбы будь осмотрителен.

Очень важный аспект прагматического этоса – соразмерность поступков силам и возможностям. Нужно никогда не забывать об ограниченности собственных возможностей и отказываться от слишком трудного и непосильного дела. В противном случае последствия могут быть самыми печальными. Забавный, но в то же время яркий пример – пигмеи, окружившие спящего Геркулеса и нападающие на него, и проснувшийся Геркулес, расправляющийся с пигмеями. Другой пример несоразмерности действия и сил – сломанный циркуль внутри недочерченной окружности: «…им работали так, что сломали, и начатая окружность осталась незавершённой» [Махов 2024, с. 71]. Непосильность подводит и к другому выводу: не нужно пытаться достичь невозможного. Идущая от Античности нелепость – попытка «отмыть» темнокожего эфиопа – иллюстрирует этот тезис в эмблематике. Тем более не следует прилагать большие усилия для достижения ничтожных целей. Пример этого – бесполезная игра в мяч, требующая много сил и не имеющая практически полезного результата. Тут невольно приходят на ум современные спортивные игры, которые, впрочем, приносят огромные результаты их устроителям и участникам (в отличие от зрителей). Ещё один важный аспект – постепенность: лучше двигаться медленно, чем пытаться совершать рывок. Здесь к примерам А.Е. Махова можно добавить ползущую черепаху, чьё изображение в эмблематике обычно сопровождается девизами: «Шаг за шагом», «Мало-помалу».

Прекрасной идеей в рамках прагматического этоса является полезность отдыха. Как отмечает А.Е. Махов, «героическая непрерывность в труде не приветствуется» (и справедливо!). Отдых нужен и для дальнейшей деятельности, и для долголетия. Одно из визуальных воплощений этой мысли – отдыхающий под деревом пастух, в то время как его собаки охраняют стадо от волков.

Одна из стратегий прагматического поведения – его мягкость, гибкость, уступчивость. Тем самым и сохраняют жизнь, и избегают опасностей. Снова на помощь приходит знаменитый басенный сюжет – «Дуб и трость». Лучше гибко согнуться и выжить, чем героически сломаться и погибнуть. Уступка может воплощаться и в привлечении на свою сторону действиями или словами. Композиция одной из эмблем – свидетельство этому: на пустом троне лежит скипетр, в то время как правитель с подданными играет в мяч, завоёвывая народную любовь. Категоричное же поведение опасно – так обжигается девица, снимающая прямо пальцами нагар с горящей свечи. А одержать верх можно не агрессивной силой оружия, а ласковыми речами, в крайнем же случае – мягкой силой денег. Лучше купить мир золотом, чем кровью, – говорит нам одна из эмблем из двух скрещенных мечей, продетых сквозь лавровый венок, над туго набитым и приоткрытым кошельком с монетами.

Прагматизм ведёт и к утилитарности, когда полезное ценится выше прекрасного и добродетельного, и к пессимизму, признающему неизбежность зла. «Но не будем забывать, что в целом прагматический пессимизм вовсе не исключает действия: напоминая, что мир неизбежно опасен, он призывает лишь действовать с предельной осторожностью и осмотрительностью» [Махов 2024, с. 95], – подчёркивает А.Е. Махов.

Не менее содержателен и раздел о поэтике эмблематики, воплощённой в аргументационных приёмах. Автор устанавливает, что наиболее распространённым среди них оказывается парадокс. Он функционирует с помощью нескольких моделей, среди которых выделяются следующие. «Действие даёт результат, неожиданный для действующего»: к примеру, раненный стрелой олень ускоряет бег и тем самым лишь усугубляет боль (так и влюблённый, стремясь избавиться от любви, только увеличивает свои любовные страдания). «Одна и та же причина производит противоположные следствия» – та же горящая свеча, дарящая людям свет, но при этом гибнущая. «Плохое – причина хорошего» (и наоборот). А.Е. Махов выделяет несколько типичных вещных метафор этого тезиса – польза ударов, ран и уколов. Обратная ситуация – «хорошее порождает плохое» – лучше всего иллюстрируется примерами чрезмерной любви родителей и слишком мягкого воспитания (басенный сюжет об обезьяне, задушившей в объятиях своего любимого детёныша).

Другая иерархия эмблематических парадоксов – малое и большое, причём первое может быть губительным для второго (опять-таки, среди прочих – басенная аллюзия на льва и комара). Среди других типов парадокса и приёмов аргументации, отмечаемых А.Е. Маховым, – Conciliatio, т.е. сближение противоположностей, вплоть до отождествления их. Скупой богач оказывается на самом деле бедняком, поскольку не наслаждается собственным богатством. Приём сближения сопоставляет также детей и стариков, визуальной формой чего становятся изображения младенца с черепом.

Третий раздел той части, где идёт речь об эмблематической «душе», посвящён ценностным иерархиям. В качестве примера А.Е. Махов избрал парные иерархии с понятием Virtus, т.е. добродетель/доблесть, проследив его взаимосвязь с фортуной (случаем), силой, любовью, мудростью, славой и красотой и показав эмблематическое разнообразие этих сопоставлений.

Вторая часть исследования называется «Тело как язык» и описывает метафоры человеческого тела и его частей в эмблематическом контексте. Здесь автор подробно останавливается на жестах, среди которых выделяются жесты ладоней, и в первую очередь – рукопожатие, жесты пальцев, и прежде всего – жест молчания, жесты рта (например, плевок). Рассматривается также семантика телесного низа. К последней относится, в частности, символика испражнений (мочи). Среди эмблем этого круга – стоящий на горе Гомер, который справляет нужду в фонтан, из которого пьют другие поэты. Объяснение эмблематиста показательно: «Гомер мочится, и многие хотят утолить свою жажду, выпив его мочи, дабы показать тебе, что ты никогда не станешь хорошим поэтом, не вкусив его учения» [Махов 2024, с. 190].

А.Е. Махов анализирует также эмблематическую семантику асимметрии тела, наготы и различных способов телесной деформации, например: добавления (удвоения, а то и утроения головы/лица), убавления (усечения), перестановки и замены частей.

Далее в книге следует серия избранных эмблем, числом около четырёх десятков, в которых представлены или человеческие фигуры, или их части. А ещё дальше – то, без чего невозможно полноценно воспринимать основной текст, – 360 эмблематических изображений (причём не только из книжной эмблематики, но и из других форм изобразительного искусства, в частности, живописи), иллюстрирующих наблюдения автора над душой и телом в европейской эмблематике. Этот подбор осуществлён О.Л. Довгий, которой принадлежит удивительно трогательное послесловие, описывающее сам процесс создания книги, – «Листайте ночной, листайте дневной рукой…». Благодаря усилиям Ольги Львовны бесценная книга и увидела свет.

Для создания своего труда А.Е. Махов привлёк почти 70 (!) эмблематических сборников XVI–XVII вв. (многие в нескольких изданиях) и огромное количество литературных источников и научных исследований – этот титанический масштаб показывает невероятный уровень научной аналитики и степень проницательности, которые были столь характерны для А.Е. Махова.

«Эмблематика. Микрокосм», как и предшествующий том «Макрокосм», стала поистине бессмертным памятником этому выдающемуся учёному.

Sobre autores

E. Pchelov

Russian State University for the Humanities; S.I. Vavilov Institute for the History of Science and Technology of Russian Academy of Sciences

Autor responsável pela correspondência
Email: evg-pchelov@yandex.ru
ORCID ID: 0000-0002-6541-244X
Código SPIN: 2664-2596
Nikolskaya St., 15, Moscow, Russia; Baltijskaya St., 14, Moscow, Russia

Bibliografia

Arquivos suplementares