№ 3 (2024)
Конструкции каузации отрицательных эмоций в бурятском языке
Аннотация
Рассматриваются конструкции каузации отрицательных эмоций в бурятском языке. Актуальность работы связана с комплексным подходом к исследованию таких функционально-семантических категорий, как каузативность, который предполагает изучение категории с точки зрения взаимодействия разных языковых явлений. Объектом исследования выступают эмотивные конструкции, демонстрирующие взаимодействие категорий эмотивности и каузативности. В современной лингвистике можно заметить возросший интерес к проблемам категории эмотивности в лингвистике, что связано с необходимостью изучения эмоций и их репрезентации в языке. Эмоция гнева относится к одной из фундаментальных отрицательных эмоций. Цель работы состоит в выявлении семантико-структурных компонентов каузативных конструкций, выражающих отрицательные эмоциональные воздействия, вызывающие чувства гнева, раздражения, недовольства, злости в бурятском языке. Новизна работы заключается в том, что определение основных компонентов бурятских конструкций, репрезентирующих возникновение эмоций гнева, раздражения, злости, проводится впервые. Теоретико-методологической основой работы являются труды как отечественных, так и зарубежных лингвистов (В. И. Шаховского, А. Вежбицкой, К. Изард и др.). Материалом исследования послужила сплошная выборка каузативных конструкций, размещенных в Электронном корпусе бурятского языка (Бурятский корпус). В результате показано, что в каузативных конструкциях демонстрируется ситуация эмоционального воздействия, вызывающего определенную реакцию субъекта. Для обозначения каузации гнева в бурятском языке имеется достаточное количество морфологических каузативов. Были выявлены некоторые особенности их употребления. Так, глагол сухалд-уул-ха встречается чаще, чем уурл-уул-ха, что можно объяснить тем, что эмоцию, репрезентированную лексемой уурла-ха ‘сердиться’, в отличие от сухалда-ха, носители языка воспринимают как имманентно присущее состояние человека, не имеющее внешних раздражителей и не подверженное каузации. В репрезентации эмоционального воздействия участвуют неакционально-каузативные конструкции. При обозначении стимула эмоции используются полипредикативные конструкции с обстоятельственным значением, а также конструкции с компонентами в виде прямой речи. В качестве средств усиления значения эмоционального воздействия используются инструменталис, наречия-интенсификаторы, деепричастные формы.
Томский журнал лингвистических и антропологических исследований. 2024;(3):9-17
9-17
Двуязычие в городском языковом ландшафте (на примере г. Петрозаводска)
Аннотация
Междисциплинарные исследования городских языковых ландшафтов, демонстрирующие в последнее время значительную динамику, являются одним из наиболее активно развивающихся направлений современного гуманитарного знания. Важнейшей исследовательской задачей становится описание языковых ландшафтов в контексте общих проблем мультилингвальных коммуникативных практик, этнической идентичности и языковой политики. Получает дальнейшее развитие методология исследования визуальной этноинформации, репрезентируемой в городских пространствах. Предпринята попытка описания современного двуязычного ландшафта г. Петрозаводска. Карельский язык появился на улицах города относительно недавно, уличные двуязычные указатели на русском и карельском языках городская администрация стала устанавливать с 2021 г. В задачи исследования входило не только описание формирования современного языкового ландшафта в диахроническом ключе, но и анализ специфики номинации карелоязычных годонимов. С этой целью в рамках исследования были проведены интервью с экспертами-переводчиками, языковедами, участвовавшими в подготовке уличных указателей на карельском языке. В ходе интервью были выяснены основные принципы номинации годонимов. Не менее важной задачей было выявление оценок жителей Карелии к появлению в городе карелоязычных уличных указателей и фасадных вывесок. Для проведения опроса была разработана социолингвистическая анкета. Результаты обследования, в котором участвовали 60 информантов, показали, что жители города и республики в целом положительно оценивают визуализацию карельского языка, а большинство посчитали, что ее необходимо расширять. Положительные установки информантов напрямую коррелируют с символической функцией карелоязычных элементов языкового ландшафта. Отдельный блок вопросов анкеты был направлен непосредственно на выяснение символического поля. Анализ материалов показал, что письменные карелоязычные репрезентации в городском пространстве ассоциируются не с возможностью языковой коммодификации, а именно с символическим измерением языкового ландшафта – этнической идентичностью, сохранением и популяризацией карельского языка, его национально-культурной ценностью.
Томский журнал лингвистических и антропологических исследований. 2024;(3):18-31
18-31
Морфологические и лексико-семантические особенности наименований бабочек в алтайском языке
Аннотация
Рассматриваются наименования бабочек в алтайском языке с точки зрения их морфологических и лексико-семантических особенностей. Актуальность работы заключается в неизученности данной лексико-семантической группы слов. Использовались описательный, сравнительно-сопоставительный методы, а также методы морфологического, лексико-семантического и мотивационного анализов. Новизна исследования заключается в выявлении состава лексики, обозначающей бабочек, в изучении внутренней формы этих инсектонимов, основных способов номинации и словообразовательной структуры, в определении национально-культурных особенностей этой лексико-семантической группы в алтайском языке. Родовое название кӧбӧлӧк ‘бабочка’ относится к общетюркской лексике, видовые же наименования являются алтайскими. Названия бабочек характеризуются разнообразием лексико-семантических признаков и словообразовательных моделей. Мотивирующими признаками номинаций бабочек стали признаки цвета, местообитания, действия, сходства их с другими представителями фауны и существами потустороннего мира. В составе этих наименований содержатся различные мифонимы, связанные с шаманскими и языческими верованиями алтайцев. Некоторые инсектонимы возникли на основе мифологемы о том, что эти бабочки, как и другие насекомые, созданы божеством подземного мира. В связи с этим в народном сознании алтайцев сформировалось негативное отношение к ночным бабочкам. В художественной литературе алтайцев бабочка – это символ красоты, легкости и свободы, он больше используется по отношению к женским образам. В названиях бабочек выделяются односоставные и в основном двусоставные (сложные и составные) слова, образованные суффиксальным и аналитическим способами. В образовании инсектонимов наиболее продуктивными являются суффиксы -чы/-че, -ак/-ек/-к, -гаш. Между компонентами собственно сложных составных названий насекомых наиболее характерной является атрибутивная или изафетная связь. В словообразовании данной энтомологической группы лексики наблюдается лексикализация, конверсия с аффиксацией (конокчы, талбыҥдууш) и калькирование (качангаш ‘капустница’). Изученный материал может быть применен при составлении переводных, толковых, терминологических словарей алтайского языка, что определяет практическую ценность данной статьи.
Томский журнал лингвистических и антропологических исследований. 2024;(3):32-44
32-44
Способы выражения понятия ʻидтиʼ в удэгейском языке: полисемия и направления метафорических переносов
Аннотация
Предлагаемая работа посвящена описанию способов выражения понятия «идти» в удэгейском языке. Проанализировав около 80 глаголов с семантикой хождения, делаем вывод, что данное понятие выражается в языке двумя основными средствами – с помощью словообразования и лексически. Словообразовательный суффикс -на-, имеющий значение ʻидти с какой-либо целью куда-либоʼ, присоединяется к глаголам разных лексико-семантических групп, переводя эти глаголы в лексико-семантическую группу «идти» (улэнэ- ʻидти копатьʼ, гуӈнэ- ʻидти сказатьʼ и др.). Важной чертой является и лексическое многообразие глаголов, обозначающих не только общие, но и более конкретные виды хождения (эмэ- ʻприходитьʼ, уǯаʻидти по следу зверяʼ, аӈанаги- ʻидти обратноʼ и др.). Кроме того, рассмотрены некоторые глаголы, переносное значение которых соотносится с понятием «идти» (њухана- ʻнырятьʼ, эдинэ- ʻдуть ветруʼ и др.). Данное исследование опирается на работы, посвященные родственным тунгусо-маньчжурским языкам, – маньчжурскому, нанайскому, эвенкийскому, орокскому и орочскому. Также привлечен материал как типологически сходных с удэгейским самодийских и тюркских языков – ненецкого, тувинского, хакасского, алтайского, так и типологически отличных от удэгейского славянских и германских языков – русского, английского.
Томский журнал лингвистических и антропологических исследований. 2024;(3):45-53
45-53
Векторы словарной динамики русского и осетинского языков
Аннотация
Объектом внимания настоящей статьи являются лексические трансформации как своеобразные маркеры динамики современных языковых систем. В условиях стирания национальных отличий научное внимание тем не менее обращается к процессу регионализации, актуальность которого обеспечивается его важной ролью в межкультурной коммуникации: выступая в роли механизма формирования национальной идентичности, регионализация представляет собой своеобразную реакцию на негативные вызовы глобализации. Цель статьи – рассмотреть различные проявления процесса словарного обновления, сопоставив в указанном плане современные русский и осетинский вокабуляры. Материалом исследования послужили данные русских толковых словарей и переводных осетинско-русских; кроме того, несомненно, актуальны и сведения лингвистического опроса определенной группы населения. Представлены наблюдения над следующими векторами названной динамики: неологизация и интернационализация словарного состава, демократизация и либерализация словаря; возвращение в активное словоупотребление устаревших лексем и характерные сдвиги в структуре понятийного содержания, мотивированные актуализацией денотатов. На материале соответствующих наблюдений констатируется специфика словарных изменений в русской и осетинской лексической системе. Утверждается, что в рамках процессов неологизации и интернационализации характер динамики в названных языках в целом идентичен, хотя инновации в осетинском вокабуляре чаще носят двуплановый (формально-семантический) характер и «в своем появлении обусловлены ресурсами как русского, так и в меньшей степени самого осетинского языка…» [1, с. 730]. Функциональные же сдвиги проявляются в русле двух разнонаправленных векторов: с одной стороны, влиянием глобализации, с другой – процессом регионализации, который обеспечивает своего рода консервацию этнической самобытности. При этом если русский языковой вкус весьма снисходителен к интенсивно протекающей либерализации и даже криминализации современного лексического запаса, то современный осетинский язык, напротив, демонстрирует традиционные нормы речевой деятельности: исторически сложившийся жизненный уклад, во многом актуальный для современных носителей осетинского языка, в значительной степени мотивирует поведенческие шаблоны, в том числе шаблоны языкового вкуса.
Томский журнал лингвистических и антропологических исследований. 2024;(3):54-62
54-62
Образ семьи в хакасской пословичной картине мира
Аннотация
Данная статья посвящена описанию хакасских пословиц и поговорок, репрезентирующих образ семьи и семейных отношений. В настоящее время многие вопросы, касающиеся описания образа семьи через паремические выражения в хакасском языке, еще не получили должного освещения, чем и определяется актуальность данного исследования. Сделан вывод о том, что образ семьи широко представлен в хакасских паремических выражениях. Он реализуется в образах невесты/жениха, мужа/жены, отца/матери, детей, брата/сестры. Образы невесты и жениха репрезентируются через традиционные брачные обычаи хакасского народа, среди которых важная роль отводится сеоку (роду). Отношения мужа и жены регламентируются нормами поведения, выстраиваемыми по принципу равенства, дружбы, любви и верности друг к другу. Мать и отец в семье выступают примером для своих детей, которые, в свою очередь, часто наследуют их черты характера и привычки. Образ матери наделяется «теплыми» душевными характеристиками и представляется более значимым по сравнению с образом отца, который тем не менее пользуется уважением среди своих детей и родственников. Дети, братья и сестры являются главными составляющими семейных отношений в хакасской паремиологии. Тема детей раскрывается через эмоционально-оценочный аспект восприятия ребенка, с одной стороны, как объекта любви и нежности, а с другой – как проявления родительского разочарования и обиды в ответ на его равнодушное отношение. Затрагиваются трудности воспитания детей, а также проблема бездетности на фоне более высокой ценности многодетной семьи. Образ брата наделяется ролью защитника и опоры семьи, а образ сестры – такими качествами, как доброта, нежность, отзывчивость. В целом следует отметить сохранение этнокультурных констант традиционного мировоззрения хакасов, в котором наивысшей ценностью является целостность семьи и рода. Образ семьи в хакасском социуме складывается из соблюдения основных принципов взаимопомощи, поддержки, уважения друг к другу, почитания старших и бережного отношения к младшим.
Томский журнал лингвистических и антропологических исследований. 2024;(3):63-72
63-72
Специфика бытования этнических традиций в преданиях русских и бурят о баргутах
Аннотация
Представлен анализ структуры русских и бурятских преданий о баргутах, относящихся к микролокальной традиции (Баргузинский район Республики Бурятия). Актуальными представляются компаративные исследования преданий, созданных русскими переселенцами при освоении нового ландшафта в сравнении с преданиями коренных народов. Целью работы является определение специфики бытования локальной традиции бурят и русских в преданиях о баргутах, отражения в ней этнокультурных особенностей в условиях территориальных межэтнических контактов. Имагологический метод анализа позволит воссоздать процесс формирования образа чужого (баргута) в русской традиции в сравнении с бурятским видением этого образа, также востребованным является герменевтический метод интерпретации нарративов. Предания связаны с баргутами, одним из монгольских племен, ранее населявших этот край. Источниками исследований являются архивные записи русских преданий и полевые материалы автора работы. В преданиях со схожим сюжетом причиной исхода аборигенов края является единый мотив появления белой березы в хвойном лесу, маркируется оппозицией «свой – чужой» через цветовой код «белый – черный», фитокод «березовый – хвойный». В ходе исследования установлены структурные особенности построения преданий о баргутах в разной этнической традиции. Выявлена вариативная трансформация инварианта мотива исхода баргутов в русской традиции, связанной с преданиями о чуди: уходят, сами себя погребают, самозакапываются в ямах, бросаются со скал, топятся в реках. Структурообразующим в построении русских преданий является мотив самоубийства чуждого, враждебного народа. В бурятских преданиях устойчивый мотив ухода, а не мифологического самоубийства связан с историческими событиями исхода баргутов, близкого родственного племени, их современников. Важнейшим выводом является установление феномена фольклорного локального наррратива, манифестирующего содержание этнической и/или исторической памяти, трансформацию и адаптацию к инокультурному стереотипу. В условиях культурного пограничья «чужое», приобретая неоднозначное значение, почти превращается в «свое».
Томский журнал лингвистических и антропологических исследований. 2024;(3):73-80
73-80
Загадки городищ – тарас(ов) исторического прошлого кочевых конфедераций Северной Азии
Аннотация
Исследуется вопрос о наличии глубинного, а потому неизученного уральского адстрата в историографии кочевой конфедерации эпохи определенного ареала – Восточного Забайкалья. Также освещены малоизученные вопросы, спектр которых обширен, связанные с результатами региональной археологии и региональной исторической ономастики. В связи с целями внесения ясности в вопросы культурогенеза и этногенеза бурят на примере осмысления смежных наук предприняты попытки разрешения ряда задач. Во-первых, описана этимология ойконимов, топооснова которых связана с дагурским языком. Названия поселений (ойконимы) иллюстрируют даурский исторический период истории Восточного Забайкалья. Во-вторых, предпринимается попытка связать неясные стороны региональных исследований на примере археологических культур с исторической ономастикой. Топонимы, обнаруживающие по своему возможному значению связь древнемонгольских племен с весьма отдаленным периодом, иллюстрируют наличие укрепленных городищ – тарас(ов). В-третьих, ставится задача первичного комплексного осмысления наличия адстратно-субстратных элементов определенной зоны как ареала диахронного урало-алтайского языкового союза в результате контактирования разноэтничных элементов. Стратиграфия топонимического субстрата и адстрата позволяет заявить о присутствии помимо обско-угорского субстрата и более глубинного адстрата, обнаруживающего связь с уралоязычными племенами Тартарии. Представлено комплексное описание результатов региональной (в том числе и прибайкальской) археологии и региональной ономастики, позволяющее определить научную ценность постановку вопроса об этноязыковом происхождении эпохи древнемонгольских племен – так называемых «белых татар». Неизвестные «белые татары», входившие в кочевые конфедерации, являются, возможно, теми загадочными насельниками Северной Азии, от которых осталась практика возведения укрепленных городищ-кар(ов) и тарас(ов), как и дворцовых комплексов Кондуйского дворца.
Томский журнал лингвистических и антропологических исследований. 2024;(3):81-91
81-91
Погребальный обряд и представления о смерти современных якутов (по материалам Центральной Якутии)
Аннотация
Статья посвящена малоисследованной теме – современным представлениям о смерти и погребально-поминальной обрядности якутов. Материал собирался в течение последних 10 лет на территории Центральной Якутии в ходе археологических и этнографических экспедиций. Основная цель работы – постановка проблемы изучения смерти в современной якутской культуре и введение в научный оборот полевого материала. Современные правила и традиции погребально-поминальной обрядности являются результатом напластования ранних языческих, христианских и поздних советских традиций, но проявляют большой консерватизм. Сохраняется страх смерти и мертвецов, особенно умерших «плохой» смертью. Условия смерти и элементы погребальной обрядности остаются неким обозначением «хорошей» жизни человека. На современном этапе традиционные показатели «хорошей» жизни дополняются карьерным успехом, общественным авторитетом и материальным достатком. Подтверждением этого служит «легкая» смерть, добротные надмогильные сооружения, количество гостей поминальной трапезы и др. Сохраняется стремление правильно выполнить весь цикл погребально-поминальной обрядности, обеспечив тем самым упокоение души умершего и безопасность живых близких. При этом выявлены локальные отличия внутри Центральной Якутии в подсчете срока от факта смерти до погребения, распоряжения личными вещами и в составе поминальной трапезы. Представленная интерпретация мытарства души ийэ-кут на пути к миру предков является отголоском сценария идеальной жизни скотовода – наличие семьи и потомства, разведение конного скота со всеми аспектами хозяйства от участия в скачках до кумысного праздника. Современный погребальный обряд якутов несет в себе информационный потенциал и может служить источником по изучению самоидентификации и разных аспектов культуры.
Томский журнал лингвистических и антропологических исследований. 2024;(3):92-102
92-102
Организация праздничного застолья в коми деревне в 1917–1960-е гг.
Аннотация
Рассматривается трансформация праздничного застолья в коми деревне в 1917–1960-е гг. и определяется этнокультурная специфика состава праздничных блюд. Актуальность темы объясняется необходимостью изучения застолья для сохранения самобытности в многонациональном мире. Источниками для исследования послужили воспоминания жителей Республики Коми, фотографии праздничных застолий того периода. Формирование новой праздничной культуры было связано с идеологической перестройкой общества и государства. Новые праздники делились на три типа: связанные с наиболее значимыми событиями советской истории (Октябрьская революция); сакрализующие социальную структуру (День учителя); «воплощающие какую-либо идеологему» (День международной солидарности трудящихся). Знания о ранее существовавшей программе проведения праздников церковного календаря сохранялись как, впрочем, и некоторые пищевые атрибуты (кулич, пасха) календарной обрядности. Организацию новых праздников советского времени по разработанной схеме осуществляли местная администрация и комсомольские активисты, а участие в праздничных мероприятиях было обязательным для всех. Однако продовольственный кризис, отмечаемый с началом революционных событий до конца 1950-х гг., не позволял организовывать массовое праздничное угощение. Характерные общественные гуляния сельской общины с обильным угощением прошлого в 1920-х гг. заменяются скромными чаепитиями с подачей традиционной выпечки, праздничный настрой которых создавался музыкальным сопровождением. Ранее существовавшая практика организации общественного застолья по случаю завершения сельскохозяйственных работ продолжала существовать. Некоторое улучшение продовольственного обеспечения в 1950-х гг. позволяло организовывать домашние застолья для круга людей, объединенных родственными или профессиональными интересами. При этом интегрирующий характер праздничного застолья сохранялся. Блюда праздничного стола готовились из продуктов собственного производства, покупными были только мука и крупа, чай, пряники, сушки, конфеты и алкогольные напитки. Покупные сладости и алкоголь однозначно рассматривались как атрибуты праздничного стола. Этнокультурная особенность праздничного меню проявлялась в практике подачи традиционной выпечки, блюд из дичи и рыбы, грибов и ягод.
Томский журнал лингвистических и антропологических исследований. 2024;(3):103-112
103-112
Представления тувинцев о шаманских головных уборах
Аннотация
Рассматриваются мифологические представления тувинцев о шаманских головных уборах. Выявлено, что роль и значение ритуальных шапок магических специалистов, используемых в камланиях, широко трактовались в тувинской среде. В народных толкованиях о шаманских головных уборах нашли отражение главные концепции шаманизма – трехчастное деление мира, представления об избранности шамана, его роли в качестве посредника между миром людей и духов, духах-покровителях и помощниках шамана, значении и символике шаманской шапки в проведении камланий. Проанализированы семантические и прагматические аспекты изображений человеческого лица, часто встречающихся на головных уборах ритуальных специалистов. Описаны представления носителей традиции о нарисованных частях человеческого лица (глаза, нос, рот, уши) на шаманских шапках, которые должны были оказывать магическое влияние на ход камланий, выполнять обрядовые функции – увеличивать ритуальную силу шамана, оказывать ему содействие в камлании и защищать его от враждебных сил. Установлено, что тувинские шаманы в ритуальных шапках использовали не только перья птиц, но и птичьи головы, а также шкурки, снятые с головы животных, которые считались духами-покровителями и помощниками шамана. Согласно воззрениям тувинцев, во время камланий шаман для достижения положительных результатов обряда принимал образы тех животных и птиц, которые присутствовали на его головном уборе, были его покровителями и защитниками. Рассмотрены различительные особенности шаманских шапок в контексте ритуала в зависимости от его целей – во благо или во вред, от возраста магического специалиста, нередко от видов лечебного обряда – тяжелобольному или умирающему человеку, поскольку сильные шаманы, ведущие ритуальную практику, могли иметь два головных убора, в зависимости от семантической направленности обряда. В представлениях тувинцев головной убор тувинского шамана как часть его ритуального костюма выполнял ритуальную, магическую, коммуникативную, контактную, символическую, дифференцирующую, защитную функции.
Томский журнал лингвистических и антропологических исследований. 2024;(3):113-122
113-122
Гостевание в современной празднично-обрядовой культуре чувашей
Аннотация
Рассматривается традиция гостевания ретпе çӳрени / эртеле кайни в современных праздниках и обрядах чувашей на примере сельских сообществ – традиционной среды формирования и бытования их этнической культуры. Цель исследования – выявление форм гостевания и определение их роли в системе социальных связей этнической группы. Дается характеристика традиционных элементов и новаций в культуре гостевания, описаны основные признаки трансформации данного обычая, выявлены причины изменений под влиянием социально-экономических факторов в XX – первых десятилетиях XXI в. Гостевание рассматривается как социально обусловленное явление, отражающее в своей динамике процессы трансформации сообщества. Исследование основано на полевых материалах авторов, собранных в 1998–2003, 2020–2022 гг. в Республиках Башкортостан и Татарстан, Самарской области и Чувашской Республике. Анализ традиции гостевания показал, что они были вписаны в календарные праздники и обряды чувашей, определяли их структуру, пространственно-временные, акциональные характеристики, а в масштабах сельской общины выступали одним из действенных способов социального взаимодействия в рамках патронимических групп. В современной культуре гостевание и связанные с ним ритуальные действия продолжают бытовать в целостных формах или в виде отдельных элементов в календарной обрядности чувашей, составляя актуальную часть религиозно-обрядовых практик в отдельных сельских локусах. Сохраняются элементы гостевого этикета, цифровой код обрядности, отношение к гостям в контексте ритуала, приготовление традиционных блюд и др. Существующие практики гостевания свидетельствует о востребованности данной формы социального взаимодействия для поддержания и укрепления внутрисельских связей и родственных отношений. Трансформация обычая проявляется чаще в замещении традиционных форм новациями, которые носят внеэтнический характер, изменении состава участников, форм гостевания, его атрибутов, сокращении ритуала во времени. Изменения вызваны ослаблением (частичной утратой) родственных и соседских связей в сельских сообществах, уменьшением значимости народных праздников и обрядов в общественной жизни, появлением современных средств коммуникации.
Томский журнал лингвистических и антропологических исследований. 2024;(3):123-135
123-135