The value dimension of the discussion about the ethnonym “Crimean Tatars / Kyrymly” in a modern ethnic context

Full Text

Этноним, или наименование этноса, является одной из важных составляющих этнической идентичности. В самом широком смысле не существует этносов без этнонима, без их обозначения для «себя для себя» / «себя для других» / «других о нас». Очевидно, что «каждое языковое сообщество, проходя через определенный исторический опыт взаимодействия с другими народами, создает свой корпус этнонимических названий, в который входят как самоназвания (автоэтнонимы), названия, полученные от соседних народов (аллоэтнонимы), так и названия, присвоенные другим народам» [5]. Этот тезис важен для понимания значения этнонима, его функционирования, определения пространства его функционирования.

Эндононим (автоэтноним) – это самоназвание – «важнейший компонент этнического самосознания, т. е. то, как себя называет, идентифицирует сам народ. Именно здесь в процессе этногенеза общности и возникает оппозиция «мы и они», связанная с необходимостью для осознания своего единства отделиться от других подобных общностей, даже противопоставиться им» [3]. Т. е. в этом понимании эндоэтноним – это механизм понимания этносом самого себя, создания системы идентичности, т. е., условно говоря, «для внутреннего пользования».

Эндоэтноним направлен на внутриэтническую консолидацию, объединение вокруг каких-либо общих представлений о себе самих, своих качествах, подлинности. Исследователи отмечают: «Эндононимы у разных народов в значительной степени могут совпадать, так как часто обозначают «человек», «люди», «настоящие люди» – понятия, на разных языках звучащие по-разному. Таковы, например, самоназвания «ненцы», «нивхи», «нанайцы» (коренные малочисленные народы Севера и Дальнего Востока); «айны» (древний коренной народ Японских островов); «инуиты» (древний северный народ, живущий в Канаде, на Аляске, на крайнем Северо-Востоке России)» [3]. Т. е., этнические группы, называя себя «человек»/«люди», понимает свою подлинность, «правильность» и отличительность от других. Возможно, такое представление о своем этносе характерно для традиционных сообществ, исторически (в прошлом) ведущих достаточно замкнутый образ жизни, либо не имеющих обширных контактов с другими, например, в силу географической отдаленности.

Также эндоэтнонимы как часть традиционной культуры могут иметь тотемные корни. «Есть версия (впрочем, не единственная), что именно так образовалось название буряты – от слов ‘бури-ата’, ‘волк-отец’ (многие древние бурятские роды почитали волка как своего прародителя)» [6]

Иногда эндоэтнонимы указывают на языковую общность, понятность языка общения: «имя народа может означать «те, кто говорит на нашем языке», «те, кто нас понимает». Это относится, например, к самоназванию басков, живущих на территории Испании, – euskaldunak. Дословно это ‘знающие баскский язык’; сам язык называется euskara, что можно перевести как ‘способ говорить’. Другими словами, своих людей баски обозначали как «тех, кто умеет говорить на том же языке, что и мы» [6]. Подобное наблюдается и в «происхождении самоназвания албанцев – «шкиптар», которое происходит от слова «шчип», означающего «говорить понятно» [3].

Большое значение имеет представление об общем историческом опыте: «многие этнонимы отражают особенности истории того или иного народа, в частности, связанные с его борьбой за независимость. Так, например, «фризы» («fry») – самоназвание известного народа в Нидерландах и Германии – означает «свободный» и возникло в период упорного сопротивления племени римскому завоеванию в первых веках нашей эры [3].

Еще один интересный фактор отмечает Э. Паин: «Исторически устойчивыми могли быть и специфические термины, обозначающие этнически «чужих» или людей своей национальности, но воспитанных в иной этнической культуре. Таковы, например, термины «гой» у евреев и «гаджо» у цыган» [4, с. 27]. Очевидно, что этнонимы четко формируют реальность, формируя контексты и социальное пространство, определяя коммуникацию со своими и с другими, наделяя комплектом качеств, формируя авто- и гетеростереотипы.

Таким образом, эндоэтнонимы выполняют функции, связанные с внутригрупповой консолидацией:

• формируют общие представления о себе, своей подлинности, своей отличительности от «других», о «таких, как мы», общности/понятности языка, общей истории, исторического опыта и коллективной памяти;
• конструируют внутриэтническую «картину мира», внутриэтнические ценности и идеалы;
• определяют «правила для нас» и «наши правила игры с другими»: представления о добре и зле, о «правильном» и «неправильном», «поощряемом» и «порицаемом», «дозволенном» и «запретном», создавая некие морально-этические и социальные кодексы.

Иные функции выполняют экзононимы. «Экзононим, в отличие от эндононима, – элемент этнического сознания, направленного на «другого», это имя, название, которое дается этносу другим этносом (или этносами). Экзононим в значительно большей степени, чем самоназвание, зависит от ситуации, от особенностей межэтнической коммуникации, от особенностей восприятия другой культуры, психологической совместимости, географической среды и т. д. Экзононимы, как мы уже отмечали, носят ситуативный характер и могут отражать какие-либо территориальные и географические особенности и признаки, особенности культуры, обычаев, неприемлемые, непонятные для другого народа, особенности истории народа и его контактов с другими народами, характер межэтнической коммуникации» [3].

Зачастую большее распространение получают именно экзононимы, именно их чаще называют этнонимами и используют для обозначения этнической группы. Нередко экзононимы носят либо некорректный, либо сегрегирующий характер, подчеркивая инаковость этноса: «пигмеи переводится с древнегреческого как ‘(человек) величиной с кулак’, и это имя, как мы знаем, стало нарицательным. Слово цыгане происходит от греческого атцинганос ‘неприкасаемый’ – многие представители народа считают его оскорбительным, требуя называть их в соответствии с их самоназванием – рома». Корректный этноним «инуиты» заменен на «эскимосы»: «в России более известны под именем «эскимосы» – именем, данном инуитам их соседями – северными индейцами племени кри и означающем: «те, кто ест гнилое мясо»» [3]. Общеизвестно, что слово «немец» обозначало для русских «немой», т. е. непонятный (для нас).

«В научной литературе такие экзононимы получили название «экспрессивных», или «нисходящих». История знает множество примеров распространения таких презрительных этнонимов-кличек. Так, например, в Испании евреев, принявших христианство (т.е. «выкрестов»), презрительно именовали «мараны» (от испанского «свиньи»)» [3]. Таким образом, экзононимы являются результатом целого комплекса факторов, среди них исторические, социо-культурные, экономические, религиозные, географические, ситуативные. Они не всегда корректно отражают качества своего носителя, его историческую судьбу или опыт, иногда выступают как результат колониального наследия или исторических перипетий.

В целом, анализируя значение этнонимов, необходимо отметить, что посредством этнонима происходит «презентация», позиционирование индивида как представителя этнической группы, носителя определенного образа мышления, набора ценностей, своеобразной системы представлений о себе и мире, о «правильном» и «неправильном», о долге и обязанностях и многом другом, что определяет нас как личность и социальность. Важен также тот факт, что этноним выступает как один из этнических признаков, очерчивающих системы «мы» и «они» / «свои» и «чужие».

Существование устоявшегося и признанного этнонима говорит о целостности этнической группы, этнической идентичности, общем понимании исторического опыта. В контексте исторического опыта этноним выступает этноинтегрирующим объединяющим фактором, понимаемым как «те события, которые мы пережили вместе». Это дает ощущения коллективности, групповой идентичности, общности, протяженной во времени и истории. Зачастую это еще подтверждает некую «подлинность» / историчность данной этнической группы. В контексте исторического опыта конструируются этнические мифы (это очень важно для группы), формируются и преодолеваются коллективные травмы, проводятся исторические параллели, создаются модели и визии будущего. Все эти факторы формируют представления, установки и ценности группы, определяют формы и модели поведения и деятельности.

Более того, если обратиться к конструктивистскому подходу понимания этничности, то этничность выступает как «процесс социального конструирования воображаемых общностей, основанный на вере в то, что они связаны естественными и даже природными связями, единым типом культуры и идеей или мифом об общности происхождения и общей истории» [7, с. 41].

Само происхождение этнонима имеет важное значение. Оно бережно сохраняется и позволяет транслировать целый ряд ценностных смыслов: «древности», «подлинности», «историчности», «права на землю» и, самое важное, обусловливает «субъектность» (политическую, социальную, экономическую, духовную, нормативно-правовую)

Исследователи отмечают, что «этнонимы содержат некую характеристику называемых; содержащиеся в них оценки не всегда справедливы, но всегда исторически обусловлены и тем самым представляют ценность как исторические свидетельства. Этноним несет и идеологические функции, служа лозунгом, знаменем» [8].

Именно эти показатели значимы при анализе дискуссии об этнонимах «крымские татары» и «къырымлы». Историческая обусловленность этнонима «крымские татары» в современном информационном и научном пространстве аргументирована такими исследователями как Н. Бекиров, Э. Сейдалиев, Р. Куртсеитов, Н. Абдульваапов, С. Сеймеметова, Э. Абибуллаева и др. Этноним «крымские татары» имеет значимость как исторические свидетельства:

• выселили по национальному признаку – крымских татар;
• национальное движение за право вернуться на историческую родину Крым крымских татар;
• история создания и обозначения этнических институтов с указанием субъектности крымских татар.

Какую бы форму субъектности ни рассматривали, основным этнонимом, употребляемым в политико-правовом дискурсе, будет этноним «крымские татары».

Именно указание на такую этническую составляющую как основной признак обозначения и дифференциации вплетен в систему ценностей крым­ских татар, он и выполняет указанную выше идеологическую функцию. В период после депортации, проживания за пределами Крыма, появления и развития национального движения крымские татары называли себя только «крымские татары». Например, это ярко видно в лозунгах периода возвращения крымских татар в Крым: «Крым – родина крымских татар», «Верните родину крымским татарам» и др. В идеологии национального движения и в ходе процесса возвращения крымских татар в Крым, социально-экономического и политического опыта появился ряд нарративов, характеризующих крымских татар, их экзистенциальные страхи, риски и представления: «Родина или смерть», «Крым – историческая родина крымских татар», «Крым – наш дом», «Крым по венам» и др. Нарративы последнего десятилетия: «Дерт бизим кутураджакъ» («Четверо нас спасут»), «Къырымда яша!» («Живи в Крыму!»), «Сен татарсин – чаресини тапарсин» («Ты татарин – справишься»). Этноним «крымские татары» стал своего рода символом или знаменем борьбы за право народа жить на своей исторической родине – в Крыму.

Еще одной характеристикой крымскотатарской идентичности является категория «крымскотатарскости». Впервые категория «крымскотатарскость» была предложена одним из респондентов второго этапа исследования «Крымские татары в условиях трансформации политического пространства» (2019 г.):

«Крымскотатарскость. Во всём. Если раньше у меня первым там было, наверное, я – мама, я – женщина где-то, то сейчас я – крымская татарка, вот оно стоит надо всем. И любой мой поступок, любое моё действие, я поняла, что вот с этой точки зрения, оно где-то доминирующее. То есть подчеркнуть, иногда даже назло кому-то, то, что я крымская татарка и что я другая» [2, с. 24].

В современном дискурсе понятие крымскотатарскости широко распространилось, используется в самом широком контексте для описания трансформационных внутриэтнических процессов и служит своего рода тестом на «подлинность», необходимость сохранения. Условная формула: «способствует сохранению/развитию/приумножению крымскотатарскости – это важно/нужно/сохраняем». Рефлексии по содержанию этого феномена, его описание выступают предметом дискуссий в информационно-коммуни­кационном и научном пространстве крымскотатарского сообщества [1, с. 143].

Термин «къырымлы» не имеет этой самой исторической наполненности, понимается в большей степени как принадлежность к территории, услов­ное географическое прилагательное. Также этот термин не выполняет описанной выше этноконсолидурующей функции, не объединяет людей вокруг многовекового коллективного опыта государственности, религиозности, исторического прошлого, травм, потерь и той специфики идентичности и национального характера, который позволил сохраниться после трагических событий ХХ века и вернуться крымским татарам в Крым.

В целом дискуссия вокруг этнонимов «крымские татары» & «къырымлы» весьма спорно и неоднозначно влияет на внутриэтнический дискурс, противореча принципам конструирования, сохранения и трансляции этнической идентичности, нивелируя историческое прошлое и коллективный опыт, не способствует сохранению субъектности крымских татар. Очевидно, было бы корректным использование этих двух терминов не как взаимоисключающих, а как взаимодополняющих. При этом термин «крымские татары» имеет четкую правовую, международную и историческую составляющую и определяет правосубъектность, а «кырымлы» используется как самозвание – эндононим для «внутреннего пользования», как географический термин (что особенно актуально в период активного перемещения групп людей для обозначения их причастности к родной земле – Крыму).

About the authors

Alime I. Apselyamova

Fevzi Yakubov Crimean Engineering and Pedagogical University

Author for correspondence.
Email: alime76@mail.ru

Сand. Sci. (Political Sciences), Dean of Philological department

Russian Federation, 8, Uchednyy lane, Simferopol 295015

References

Supplementary files