Prohibitory norms of criminal law as a means of combating cybercrime and criminal use of artificial intelligence: current state and forecast

Full Text

Современное правовое познание все больше опирается на когнитивный подход, который предполагает приоритетную роль социума не только в антропологической адаптации индивида, но и в формировании индивидуальных свойств и качеств лица (навыков коммуникации, восприятия, творчества, понимания), иными словами, когнитивных установок индивида [1, с. 30–42]. Когнитивный подход объединяет познавательные возможности права, психологии, социологии и антропологии и учитывает индивидуальные интеллектуальные и психоэмоциональные свойства личности при определении паттернов поведения. Уже накоплена значительная научная база как комплексных исследований по данному направлению, так и научных работ, раскрывающих отдельные аспекты участия осознаваемых и неосознаваемых установок в мотивации и реализации поведения индивида [2, с. 50–66; 3, с. 607; 4, с. 906–911; 5, с. 235–237]. Применение данного подхода в уголовном праве – это относительно новое направление исследований, которое фокусируется на изучении мыслительных процессов, характерных для совершения преступлений, а также ответной деятельности государственной власти, включая формирование и применение уголовно-правовых норм. Он основывается на достижениях когнитивной психологии, нейронауки и других смежных дисциплин и меняет взгляд на традиционные уголовно-правовые проблемы, открывая перспективы для более эффективного противодействия преступности. Применение данного подхода в уголовном праве позволяет в качестве центрального объекта исследования определить когнитивные процессы, такие как восприятие, внимание, память, мышление, эмоции, которые влияют на принятие решений и поведение индивида, в том числе и преступное. Особым направлением применения данного познавательного инструментария является изучение роли когнитивных искажений, то есть систематических ошибок в мышлении, которые могут приводить к нерациональным решениям и поступкам. Когнитивный подход открывает, как эти искажения могут способствовать совершению преступлений. На наш взгляд, перспективным и востребованным в будущем станет применение нейронаучных методов уголовно-правовых исследований, заключающихся в использовании нейровизуализации и позволяющих исследовать нейробиологические основы преступного поведения. Бурное технологическое развитие привело к формированию такой когнитивной структуры, которая выполняет функции интеллекта вне осознаваемых и неосознаваемых установок человека. Нейронная сеть, способная к решению интеллектуальных задач, традиционно решаемых человеком, применяющая метод больших данных, получила наименование «искусственный интеллект» и развивается в структуре социальной реальности. В Большой российской энциклопедии искусственный интеллект определяется как раздел информатики, в котором разрабатываются методы и средства компьютерного решения интеллектуальных задач, традиционно решаемых человеком. Они имеют ряд особенностей, среди которых – отсутствие заданного алгоритма решения задачи. К прикладным направлениям искусственного интеллекта относят создание технических устройств, способных к логическим выводам и рациональному поведению, к приобретению новых знаний и диалогу с человеком-пользователем. В теории искусственного интеллекта используются математические методы и методы структурной лингвистики и когнитивной науки [6]. Специфическими особенностями искусственного интеллекта являются: а) способность к обучению (искусственный интеллект способен извлекать знания из данных, адаптироваться к новым ситуациям и улучшать свою производительность со временем, это отличает его от традиционных компьютерных программ, которые выполняют заранее запрограммированные действия); б) эффективность решения задач (искусственный интеллект способен решать задачи, которые обычно требуют человеческого интеллекта); в) автономность (искусственный интеллект способен действовать без постоянного вмешательства человека. Это означает, что он может самостоятельно принимать решения и выполнять действия на основе имеющейся информации и поставленной цели); г) адаптивность (искусственный интеллект способен адаптироваться к изменяющимся условиям и новым задачам, он может изменять свое поведение и стратегии в зависимости от поступающей информации и обратной связи). Со структурной точки зрения искусственный интеллект – это система, построенная по аналогии с человеческим мозгом, использующая нейронные сети и другие методы машинного обучения. Развитие технологий искусственного интеллекта открывает перед человечеством невиданные перспективы, но одновременно создает новые угрозы, в том числе и в криминальной сфере. Искусственный интеллект может быть использован для совершения самых разнообразных преступлений – от мошенничества и кражи до террористических актов, а также новейших видов преступлений в метавселенной, пока не запрещенных законодателем. В связи с этим возникает острая необходимость в разработке эффективных механизмов противодействия преступному применению искусственного интеллекта, и уголовно-правовой запрет выступает одним из ключевых инструментов в этом процессе. М. А. Иващенко в этой связи пишет: «На сегодняшний день важнейшим вопросом является прогнозирование возможных угроз преступного использования искусственного интеллекта, поскольку использование искусственного интеллекта в преступных целях может угрожать цифровой безопасности, а также непосредственной физической безопасности отдельных граждан» [7, с. 63]. Ряд исследователей предупреждают, что применение искусственного интеллекта наряду с сетью Интернет создает безграничные возможности для криминального мира [8, с. 173–178]. Мы согласны с этим, более того, считаем, что данная биокибернетическая система обусловливает совмещение двух абсолютно новых направлений развития уголовно-правовой реальности – легализации запретов преступных деяний, совершаемых индивидом в информационном пространстве и с применением искусственного интеллекта, а также легализации запретов социально опасных актов поведения, активирующих автономные системы, руководимые непосредственно искусственным интеллектом. Предлагаем рассмотреть возможности современных уголовно-правовых запретов в противодействии новым уголовно-правовым вызовам, а также спрогнозировать развитие криминального применения искусственного интеллекта. Современное уголовное законодательство не содержит запрещающих норм, устанавливающих ответственность за применение искусственного интеллекта в преступных целях, а также не признает применение данной биокибернетической системы квалифицирующим или особо квалифицирующим признаком составов преступлений. Однако настоящее развитие социальной и технологической реальности уже сопряжено с распространением преступлений, совершаемых в информационном пространстве, а значит, необходима проактивная уголовно-правовая реакция государства. Развитие технологий создает такие условия, при которых замедление в легализации властной социальной информации о недопустимости киберпреступлений и правил их квалификации порождает такое отставание в противодействии им, что последующие государственные регулятивные и принудительные меры уже не смогут переломить сложившуюся негативную ситуацию или потребуют чрезвычайно больших усилий. Законодатель не применяет имеющийся правотворческий арсенал противодействия новому технологическому вызову и по сложившейся традиции включает признак «совершенное с использованием информационно-телекоммуникационных сетей (включая сеть ‘‘Интернет’’)» в ряд квалифицирующих признаков, усиливающих уголовную ответственность за те или иные преступления (один из последних примеров – новеллизация ч. 2 ст. 151 Уголовного кодекса РФ (далее – УК РФ) Федеральным законом от 28.12.2024 № 514-ФЗ). Однако распространенность такого способа совершения преступления и развитие кибертехнологий уже давно «переместили» преступность из реального мира в виртуальный. Совершение преступления с применением сети Интернет следует определять во многих составах преступлений как конструктивный, а не квалифицирующий признак. Так, согласно данным Министерства внутренних дел РФ, которые ведомство направило в Совет Федерации в начале 2025 года, «с использованием IT-технологий совершаются почти 40 % преступлений в России – за 11 месяцев 2024 года их удельный вес вырос на 5 %. Всего в январе-ноябре прошлого года с использованием информационно-коммуникационных технологий совершено 702,9 тыс. преступлений. Почти половина таких преступлений (48,1 %) относится к категориям тяжких и особо тяжких, четыре преступления из пяти совершаются с использованием сети Интернет, почти половина – с помощью средств мобильной связи» [9]. Очевидно, следует задуматься о легальном определении киберпреступлений и содержании запрещающих норм уголовного права, направленных на противодействие соответствующим социально опасным актам поведения индивида. Такая позиция находит подтверждение в науке уголовного права. Ю. В. Бурмистрова пишет: «В целях унификации и конкретизации действующего законодательства Российской Федерации и международных нормативных правовых актов считаем необходимым официальное закрепление понятия киберпреступления и классификации киберпреступлений на преступления в сфере компьютерной информации и преступления в сфере информационных технологий» [10, с. 25]. В юридической литературе предлагаются и иные подходы. В. Ю. Федорович считает, что законодательная дефиниция «киберпреступление» в уголовном законодательстве не требуется, вместо этого необходимо ограничиться формулированием на законодательном уровне совокупности преступных деяний в рассматриваемой сфере [11, с. 16]. Однако необходимо официально признать киберпреступность как самостоятельное и специфичное социальное явление и сформировать уголовно-правовое определение киберпреступления. Для целей уголовного права важно учесть, что такая преступная деятельность не имеет территориальных границ, что, соответственно, требует уже сегодня международной интеграции и гармонизации уголовно-правовых систем для борьбы с таким явлением. Борьба с транснациональной киберпреступностью должна начаться с определения, интегрированного в международную уголовно-правовую материю ключевых дефиниций, о чем обоснованно пишут В. П. Шумилин, Е. С. Лысенко, А. Ф. Острякова [12, с. 139–140]. На наш взгляд, цели, принципы, понятийный аппарат, основные направления и инструменты уголовно-правовой политики противодействия киберпреступности могут быть определены в отдельном Федеральном законе «О противодействии киберпреступности» по аналогии с Федеральным законом «О противодействии легализации (отмыванию) доходов, полученных преступным путем, и финансированию терроризма» от 07.08.2001 № 115-ФЗ. Однако на сегодняшний день этого нет, и понятие «киберпреступление» остается доктринальным [13, с. 162; 14, с. 47]. В отличие от законодателя, Верховный Суд РФ активно работает в данном направлении и разрабатывает дефиниции и правила квалификации киберпреступлений. Например, исходя из содержания Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 15.12.2022 № 37 «О некоторых вопросах судебной практики по уголовным делам о преступлениях в сфере компьютерной информации, а также иных преступлениях, совершенных с использованием электронных или информационно-телекоммуникационных сетей, включая сеть ‘‘Интернет’’», возможно определить понятие киберпреступления как преступления, совершаемого с применением технологической системы, предназначенной для передачи по линиям связи информации, доступ к которой осуществляется с использованием средств вычислительной техники (п. 17 Постановления). Заслуживает поддержки и проактивная регламентация в 2022 году Верховным Судом РФ правил квалификации киберпреступлений. В свою очередь считаем необходимым предложить следующее определение: киберпреступление – это общественно опасное деяние, совершаемое с использованием информационно-коммуникационных технологий (включая сеть Интернет, компьютерные системы и устройства, программное обеспечение, виртуальное пространство, метаданные) в качестве объекта, средства или обстановки посягательства, причиняющего или создающего угрозу причинения вреда личности, обществу или государству. Преимуществом данного определения, на наш взгляд, является применение проактивной концепции метавселенной, в которую, по нашему мнению, будет эволюционировать киберпреступность. Метавселенная – это конвергенция физической, дополненной и виртуальной реальности в общем онлайн-пространстве [15]. Метавселенная рассматривается как следующая эволюционная ступень сети Интернет, где пользователи могут взаимодействовать друг с другом, участвовать в различных активностях и создавать контент в более иммерсивной и интерактивной форме. Иными словами, киберпреступность эволюционирует в новую цифровую реальность. Перспективы легализации запрещающих норм уголовного права, противодействующих преступлениям в метавселенной, и правил квалификации таких преступлений представляют собой сложнейшую проблему, поскольку в новой цифровой реальности стираются границы между физическим и виртуальным миром. Новыми формами преступной деятельности в метавселенной являются фишинг, использование эксплойтов для кражи внутриигровых предметов, манипуляции рынком виртуальной недвижимости, виртуальное насилие и домогательства, кража виртуальной личности (технологии deepfake), криминальная социальная инженерия, использование метавселенной для отмывания преступных доходов через куплю-продажу виртуальных активов и др. Данные технологии уже включены в современную социальную реальность и будут все больше поглощать физический мир. Представляется, что правотворцам необходимо дать четкие определения виртуальных активов, цифровой собственности, виртуальной личности для целей уголовно-правовой охраны новейшего вида цифрового имущества. Перспективной и крайне востребованной является легализация властной социальной информации о недопустимости криминального использования технологии deepfake (методика синтеза изображения или голоса, основанная на искусственном интеллекте [16, с. 28]). Все большее вовлечение искусственного интеллекта в процесс совершения киберпреступлений проявляет недостатки уголовного законодательства, влекущие негативные последствия для социальной и уголовно-правовой реальности. Во-первых, правовой вакуум в определении криминального применения искусственного интеллекта влечет безнаказанность или неадекватную квалификацию содеянного, не отражающую его специфику. Во-вторых, существующее содержание запрещающих норм уголовного права зачастую не учитывает особенности преступлений, совершенных с помощью искусственного интеллекта. Например, актуальным, но формально не определенным является вопрос о том, кто несет ответственность, если автономный автомобиль, управляемый искусственным интеллектом, стал причиной дорожно-транспортного происшествия со смертельным исходом. Разработчик, владелец или сам искусственный интеллект? Отсутствие четких правил квалификации затрудняет работу правоохранительных органов и судов. Сложную задачу представляет доказывание вины в преступлениях, связанных с искусственным интеллектом, который может действовать автономно, оставляя минимум следов, указывающих на конкретного индивида. Кроме того, сложность алгоритмов искусственного интеллекта затрудняет понимание механизма совершения преступления. Отсутствие четких уголовно-правовых запретов снижает превентивный эффект законодательства. Потенциальные преступники, зная об отсутствии специальных норм, все больше склоняются к использованию искусственного интеллекта в преступных целях. Действительно ли искусственный интеллект способен оказывать содействие в совершении преступлений? Проведем эксперимент. Применим нейросеть ChatGPT 4.0 и составим следующий запрос искусственному интеллекту: «Предложи алгоритм противодействия уголовно-правовому запрету на продажу табака несовершеннолетним». По результатам обработки запроса, нейросетью сформирован алгоритм противодействия, включающий следующие показатели:
1. Внешний вид покупателя: визуальная оценка возраста. Если есть сомнения, продавец может попросить документ, но не всегда;
2. Поведение покупателя: уверенное поведение подростка может ввести продавца в заблуждение;
3. Время суток: в ночное время или ранним утром вероятность проверки ниже;
4. Наличие камер: продавец проверяет наличие камер видеонаблюдения;
5. Способ продажи: продажа «из-под полы», через посредников, продажа отдельных сигарет;
6. Сговор с покупателем: продавец может договориться с подростком о том, чтобы тот сказал, что ему больше 18 лет, в случае проверки;
7. Давление со стороны покупателя: агрессивное поведение подростка может вынудить продавца продать ему сигареты;
8. Коррупционные схемы: в редких случаях возможен сговор с проверяющими органами.
Проведенный эксперимент демонстрирует, что использование даже неспециализированных, слабых версий искусственного интеллекта (Narrow AI) позволяет разрабатывать варианты противодействия уголовно-правовому запрету. Другие типы искусственного интеллекта, такие как General AI (искусственный интеллект, обладающий способностями, сравнимыми с человеческим интеллектом и решающими любые интеллектуальные задачи) и Super AI (сверхинтеллект, превосходящий человеческий во всех областях) способны не только генерировать гипотетические варианты противодействия уголовно-правовым запретам, но и являться инициаторами и исполнителями нарушений уголовного закона. А. А. Арямов и Ю. В. Грачева справедливо оценивают, что развитие робототехники и искусственного интеллекта уже сегодня требует адекватного правового регулирования, способного спрогнозировать риски их применения и предусмотреть ответственность в случае причинения вреда общественным отношениям. Авторы видят перспективу как в гражданском правотворчестве, так и в построении концепции уголовно-правовых рисков в робототехнике и искусственном интеллекте [17, с. 174]. На наш взгляд, в современном и будущем социальном управлении потребуется разработать правовые рамки для определения ответственности за действия роботов и искусственного интеллекта, особенно в случаях, когда они причиняют вред. Мы прогнозируем следующие основные направления развития запрещающих норм уголовного права в исследуемой сфере:
– адаптацию к использованию роботов и искусственного интеллекта в качестве объекта, средства или обстановки совершения преступлений (например, убийства с помощью беспилотных летательных аппаратов). При совершении преступления с использованием робота и искусственного интеллекта надлежит определить пределы и правила ответственности лица, контролирующего или программирующего робота или искусственный интеллект;
– определение оснований легализации социальной информации о недопустимости социально опасного акта, совершаемого самим искусственным интеллектом или роботом, а также правил квалификации таких преступлений. 
В. С. Овчинский и Е. С. Ларина приводят пример роботов-командос, которые являются гибридами разведывательных и транспортных робототехнических систем, оснащенных средствами выполнения и других целевых функций. Например, такие роботы способны взбираться по вертикальным поверхностям, бесшумно проникать в закрытые помещения и т. п. [18]. Нетрудно предположить, что такие роботизированные системы, наделенные самообучающимся искусственным интеллектом, вполне способны к автономной криминальной деятельности, в том числе против лица, управляющего ими или их создавшего. Возможны разные подходы к определению содержания запрещающих уголовно-правовых норм и правил квалификации преступлений, совершаемых роботом с искусственным интеллектом, в том числе ответственность производителя (разработчика), ответственность владельца (оператора) робота. Однако в перспективе наиболее целесообразным подходом, правда, требующим радикального переосмысления фундаментальных основ уголовного права, станет введение уголовной ответственности за «поступки» искусственного интеллекта, то есть с элементами объективного вменения. Традиционное уголовное право станет неспособным к правовой регуляции вины искусственного интеллекта и потребует абсолютно новых подходов к учету осознанных и волевых психических процессов как условий уголовной ответственности. Сверхновой и важнейшей перспективой использования запрещающих норм уголовного права является противодействие кибернетическим атакам на критически важную инфраструктуру, совершенным с использованием цифровых технологий [19, с. 348]. Отдельным направлением применения запрещающих норм уголовного права станет противодействие криминальному использованию криптовалют, включая отмывание денег, финансирование терроризма, коррупцию и уклонение от уплаты налогов. Об актуальности данного направления уже говорилось в специальной литературе [20, с. 14]. Противодействие запрещающим нормам уголовного права, основанное на искусственном интеллекте, не поддается прогнозированию, поскольку нейросеть находится в состоянии перманентного изменения и позволяет вырабатывать варианты поведения с учетом динамично изменяющейся социальной реальности. Представляется, что противодействие применению искусственного интеллекта для целей совершения преступлений возможно с использованием аналогичных технологий в процессе предупреждения, раскрытия расследования преступлений. Особое значение в выработке мер противодействия принадлежит уголовному правотворчеству: «К сожалению, анализ отражения в уголовном законодательстве возможностей и технологий искусственного интеллекта позволяет сделать вывод, согласно которому законодатель нередко игнорирует указанную презумпцию при конструировании уголовно-правовых норм» [21, с. 180]. Таким образом, в качестве новых направлений развития уголовно-правовой реальности следует выделить: 1) легализацию запретов преступных деяний, совершаемых индивидом в информационном пространстве и с применением искусственного интеллекта; 2) легализацию запретов социально опасных актов поведения, активирующих автономные системы, руководимые непосредственно искусственным интеллектом. Эффективный уголовно-правовой запрет предполагает учет не только формализованных социальных установок и правил, но и погружение правотворца в глубинную структуру социальных транзакций, о чем справедливо пишет Т. И. Заславская [22, с. 329]. С другой стороны, в законодательном процессе следует ориентироваться не только на сегодняшнюю картину социальной реальности, а легализовывать такую властную социальную информацию о недопустимости социально опасного акта поведения индивида, и делать это таким образом, чтобы уголовно-запретительное законодательство способствовало общественно-экономическому прогрессу. Создание такого эффективного законодательства немыслимо без прогнозирования. 

About the authors

N. T. Idrisov

Author for correspondence.
Email: nail070@mail.ru
Russian Federation

References

Supplementary files