Ethnopolitics of modern Kabardino-Balkaria: genesis and specificity

全文:

Введение

Этнополитические проблемы и конфликты в регионах (республиках) Северного Кавказа вышли на первый план общественной жизни в 1990-е гг., а в 2000-е стали затухать. Значит ли это, что факторы и проявления кризисной, конфликтной этнополитики в республиках Северного Кавказа и в Кабардино-Балкарии, в частности, преодолены на обозримую перспективу? Спорадические локальные обострения, а также экспертные и официальные оценки свидетельствуют о другом. Специалисты отмечают и снижение общего градуса межэтнических противоречий, и сохранение «системного конфликтогенного потенциала» в отношениях этнических сообществ региона [Аствацатурова, Понеделков 2021: 140; Аствацатурова 2021: 46]. Стратегия национальной политики РФ до 2025 г. в редакции указов Президента Российской Федерации от 06.12.2018 г. № 703, от 15.01.2024 г. № 36 также констатирует наличие в сфере межнациональных (межэтнических) отношений ряда проблем¹. На поставленный Э.А. Паиным вопрос, завершится ли спадом 2000-х гг. «волнообразный процесс этнополитической активности», трудно дать определенный ответ [Паин 2023: 13]. Судя по всему, в социально-экономической, идеологической, институциональной сферах не выстроены надежные барьеры на пути возможного обострения этнополитических проблем.

Таким образом, исследование этнополитических проблем Северного Кавказа сохраняет актуальность. Вопрос в выборе продуктивного подхода к их анализу. Используемый в данной работе подход строится на том, что в качестве проблемы рассматривается не тот или иной фактор, аспект или событие этнополитического процесса, а исторически сложившийся целостный «локус» этнополитики, в котором определенным образом совмещаются и сталкиваются идентичности, статусные, территориальные и властные притязания, выдвигаемые от имени этнических групп. Каждый такой локус этнополитики на Северном Кавказе, как правило, ограничен пределами одной из республик и требует индивидуализированного анализа. Соответственно этому, объектом изучения в предлагаемой статье является Кабардино-Балкария как этно-социо-территориальная единица исторического процесса с охватом всех этапов ее истории от возникновения до конца XX в. Предметом анализа выступает эволюция форм социально-политической организации ее полиэтничного пространства и генезис этнополитики как специфической сферы ее современной общественной жизни.

Материал, методы, обзор

Материалом для анализа в работе служат письменные (нарративные и документальные) источники и исследовательские работы, которые содержат историко-этнографические и историко-политические данные, оценки и обобщения, выступающие в качестве конституирующих элементов этнополитического дискурса в современной Кабардино-Балкарии.

Традиционная система взаимоотношений владений и обществ (этносоциальных общностей) Центрального Кавказа XVI-XVIII вв., частью которой были устойчивые связи Кабарды и Балкарии, поддается реконструкции на основании широкого набора нарративных описаний и документальных свидетельств, опубликованных в сборниках и обзорах в XIX-XX вв. [Бутков 1869; Белокуров 1889; Посольство… 1887; Посольство… 1926; Кабардино-русские… 1957a; Кабардино-русские… 1957b; Документы… 1959; Адыги… 1974; Русско-осетинские… 1976; Русско-Осетинские… 1984]. Эволюция традиционного социально-политического порядка в имперский период зафиксирована в материалах академических экспедиций конца XVIII – начала XIX в.; военно-академических штудий первой половины XIX в.; комиссий «для разбора личных и поземельных прав» и «разбора сословных прав» горцев Терской и Кубанской областей, работавших в 1860-1870-х гг.; первых публикаций, которые можно условно отнести к жанру этнопублицистики [Гильденштедт 2002; Клапрот 1974; Паллас 1974; Броневский 1823; Бларамберг 1999; Сталь 2001; О правах… 2003; Цаликов 1882; Абаев 1992; Шаханов 1991].

XX век отмечен резким расширением круга источников непосредственно несущих информацию о явлениях, процессах и проблемах этнополитической сферы общественной жизни Кабардино-Балкарии. Здесь приходится ограничиться указанием на несколько опубликованных сборников документов, которые содержат различные виды документов (программы политических партий, законодательные акты, протоколы и постановления съездов и конференций, публицистику, материалы периодики), отразивших основные этапы и проблемы этнополитической динамики [Административно-территориальные… 2000; Балкарцы… 2001; Час испытаний… 2001; Документы… 1983; Съезды… 1977; Этнополитическая ситуация… 1994; Политика и право… 2001]. В целом, налицо достаточная источниковедческая база для извлечения, систематизации и обобщения данных о генезисе и особенностях современной этнополитики Кабардино-Балкарии.

Научная традиция исследований этнополитического измерения исторического процесса на Северном Кавказе насчитывает два с половиной столетия. И уже в общественно-научном дискурсе конца XVIII – начала XIX в. оформились базовые элементы интерпретации традиционной системы интер-социальных взаимодействий в регионе [Гильденштедт 2002; Клапрот 1974; Паллас 1974; Броневский 1823]. Они в том или ином виде сохранили свое присутствие в кавказоведческой литературе не только имперского, но и советского периодов [Бларамберг 1999; Сталь 2001; Грабовский 1876; Ковалевский 1883; Ковалевский 1890; Кудашев 1913; Кокиев 2005; История Кабардино-Балкарской… 1967; История народов… 1988].

Советская академическая традиция четко разводила социально-классовое и этнополитическое содержание в отношениях этносоциальных общностей региона. Соответственно, этнополитическое измерение регионального исторического процесса советского периода рассматривалось в отрыве от наследия предшествующих эпох. Основными концептами, выражающими природу этнополитических процессов 1920-1980-х гг., служили «национально-государственное строительство» и «национальная политика», которые воплощали идеологию и практику коммунистической партии и советского государства, выступавших главными субъектами регионального политического процесса [Кокиев 2005; Улигов 1979].

Современная историография в явной или неявной форме помещает социальные взаимодействия традиционных обществ Центрального Кавказа в «межэтнический» и/или «этнополитический» контекст. В рамках такого подхода неизбежно возникают существенно различные, порой несовместимые концептуализации изучаемого явления [Кажаров 2014а; Кожев 2016; Кипкеев 2005; Хатуев 1999; Бегеулов 2009; Баразбиев 2000]. В изучении «национально-государственного строительства» советского периода акценты смещены на национально-политическую активность этнических элит и самих народов региона [Кармов 2008а; Кармов 2008b; Кажаров 2014b; Кажаров 2019].

В области научного изучения актуальной ситуации северокавказской и кабардино-балкарской этнополитики также наблюдается амбивалентная ситуация. При самом общем знакомстве с корпусом этнополитологических исследований на Северном Кавказе 1990-х – 2000-х гг. возникает впечатление, что количественный рост публикаций не сопровождался кумулятивным накоплением знаний об их предмете. Новые работы зачастую отправлялись не от того, что уже надежно установлено, к тому, что еще не познано, а как бы заново обращались к своей проблеме, перечисляя один и тот же набор «факторов» и теорий этнополитической конфликтности. Специальное изучение этнополитики Кабардино-Балкарской Республики имеет сравнительно скромные масштабы, но по своим характеристикам укладывается в общую канву северокавказской этнополитологии.

В целом, представляется обоснованным недавно сделанное наблюдение, что в региональном научном сообществе наблюдается «некоторая инерционность, «усталость» методологии и концептуальных подходов, исчерпание категорий и понятий и бытование научных и наукообразных штампов» [Аствацатурова, Понеделков 2021: 140]. Критический анализ научной литературы, посвященной межэтническим взаимодействиям на Юге России, привел группу ростовских исследователей к выводу о том, что «для большинства этих исследований характерны дисциплинарная фрагментарность полученных научных знаний и парадигмальная ограниченность научно-исследовательских практик». Альтернативу они видели в изучении «межэтнических взаимодействий в региональных сообществах на Юге России как целостной этносоциальной реальности», что требует разработки «многомерных методологических конструктов в рамках междисциплинарных социально-гуманитарных исследований» [Денисова и др. 2018: 51-52]. Можно, видимо, описать межэтнические взаимодействия в масштабе Юга России как «целостную этносоциальную реальность» и приложить к ее анализу «многомерные методологические конструкты», но, как представляется, результатом также будет сложный теоретический конструкт, реально существующий в сугубо академическом дискурсе, не слишком доступный для понимания субъектов межэтнических взаимодействий и малоприменимый к развязыванию конкретных узлов межэтнических отношений.

К комплексному изучению индивидуального Кабардино-Балкарского «локуса» этнополитики весьма близко стоит опубликованное в 2002 г. монографическое исследование С.И. Аккиевой [Аккиева 2002]. Однако ее предмет хронологически ограничен анализом развития этнополитической ситуации в Кабардино-Балкарской Республике в постсоветский период, а построена работа в аналитическом ключе. По отдельности в ней рассматриваются различные стороны актуальных этнических процессов, идеология, технология, социальная база национальных движений, факторы этнополитического развития и т.д. Это дает структурированное представление о внутреннем этно-социальном пространстве Кабардино-Балкарии и о ее местоположении в социально-политическом пространстве России. Но этнополитические процессы и все движение региональной этнополитики происходят во времени, в пространстве прошлого, настоящего и будущего. Это обстоятельство диктует необходимость дополнения политологических обобщений исторической конкретикой [Паин 2023].

Исходя из этого, предлагаемая статья выполнена в рамках исторического подхода. Конечной целью анализа является не получение некоего теоретического результата, а синтез объяснения и понимания индивидуального опыта региональной этнополитики через реконструкцию процесса его становления, чтобы, говоря словами Й. Рюзена, «мобилизовать опыт прошлого с тем, чтобы настоящий опыт стал понятным, а ожидание будущего – возможным» [Rüsen 1987: 90]. Речь идет не об экстраполяции тенденций прошлого на будущее, а о понимании смысла и значения исторически сложившейся на сегодняшний день ситуации. Равным образом, речь идет не о пассивном ожидании будущего, а о социальном обновлении на основе определенных социально-политических принципов, позволяющих преодолеть негативные стороны прошлой и нынешней социальной реальности.

Результаты и обсуждение

Традиционная (автохтонная) система интер-социальных взаимодействий. С рубежа XIV-XV вв. идет становление Кабарды и Балкарии, причем природно-географические условия территорий, на которых локализовались кабардинское и балкарское общества предопределили их тесную взаимосвязь. Это позволяет говорить об одновременном становлении исторической Кабардино-Балкарии как устойчивой области жизнедеятельности и упорядочения взаимных отношений кабардинцев и балкарцев. Их формы определялись, во-первых, характером хозяйственной основы кабардинского и балкарского общества, которую составляло отгонное животноводство. Оно предполагало использование и кабардинцами, и балкарцами пастбищных и сенокосных ресурсов в горах, в предгорьях и на равнине, а значит и поддержание взаимоприемлемого порядка их использования. Второй фактор институционализации интер-социальных взаимодействий кабардинцев и балкарцев – специфика их социально-политической (феодализм) и социально-территориальной (удельная система Кабарды, совокупность горских обществ Балкарии) организации. В качестве субъектов интер-социальных взаимодействий в источниках XVI-XVIII вв. выступают не этносы, не народы региона в современном смысле этого слова, а локальные этносоциальные организмы (общества) или социально-потестарные образования (владения и их владельцы – кабардинские князья и балкарские владельцы, применительно к которым русские источники того времени еще не используют термин «таубий»). Встречающийся в источниках термин «народ» никогда не обозначает этническую общность в целом. В этом смысле интер-социальные взаимодействия на территории исторической Кабардино-Балкарии того периода неправомерно интерпретировать в терминах «межэтнических» или «межнациональных» отношений и накладывать на них сетку этнополитических категорий [Боров и др. 2020: 112-113].

Государство и региональная этнополитика: имперский опыт. С конца XVIII и на протяжении XIX в. возникают предпосылки этнизации и политизации отношений между элитами кабардинского и балкарского обществ. Установление суверенитета Российской империи над Центральным Кавказом превращало интер-социальные взаимодействия владений и обществ Центрального Кавказа в объект государственной политики. Хотя речь еще не шла об установлении прямого управления местными народами, военно-административные структуры Российского государства выступают как апелляционная инстанция и арбитр во взаимных отношениях этно-социальных единиц региона. В 1787 г. к российским властям с прошением о подданстве и «защищении от нападений кабардинцев» обратились первоначально владельцы только балкарского общества Черекского ущелья, но тогда же они привлекли Чегемцев, Хуламцев и Безенгиевцев к совместному противостоянию кабардинским князьям [Бутков 1869: 295; Акты, собранные… 1868: 1117]. А в 1827 г. уже представители всех балкарских обществ вместе с дигорцами коллективно просят принять их в российское подданство [Муратова 2007: 175-176]. Эта тенденция этнизации и политизации интер-социальных отношений получила институализированные формы, начиная с 1860-х гг., когда российские власти искали варианты решения сословного и земельного вопроса. Во-первых, осуществляется формальное разграничение Кабарды и Балкарии как этнотерриториальных образований. Это было необходимо для определения условий земельной реформы, которые не могли быть одинаковы для предгорно-равнинной и горной частей тогдашней Кабардино-Балкарии. Вслед за этим осуществляются меры по наделению землей безземельных горцев на территории, которую имперская администрация отнесла к Кабарде. В этих условиях представители балкарской элиты выдвигают тезис о существовании «задолго до утверждения в крае русских» границы между Кабардой и Балкарией, значительно расширяющий территорию последней по сравнению с фактическим положением дел [Шаханов 1991: 167]. Обоснованность или необоснованность этого тезиса с точки зрения исторических данных не столь существенна для нашей темы. Важен сам факт того, что в концептуальную структуру регионального общественного дискурса вводится представление о совокупной территории горских обществ и их общей границе с Кабардой как исторически глубинном явлении. Во-вторых, стремление администрации определить возможное место традиционных привилегированных сословий этнических обществ Центрального Кавказа в сословной системе Российской империи подразумевало дифференциацию их статуса. «Свод исследований» Терско-Кубанской сословно-поземельной комиссии подводил к выводу о том, что «в прошлой жизни многих туземных племен Северного Кавказа» доминировало княжеское сословие Кабарды, и его статус был принят комиссией как критерий определения статуса привилегированных сословий других горских обществ. Однако выводы комиссии стали предметом критического анализа со стороны ряда представителей горских этнических элит. Воспроизводство в общественном дискурсе начала XX в. положений о господствующем положении на Центральном Кавказе кабардинских князей уже воспринималось ими сквозь призму этно-национальных, а не только сословных интересов. Таким образом, складываются базовые элементы кабардино-балкарской этнополитики – этно-территориальный и этно-статусный.

Государство и региональная этнополитика: советский опыт. Этно-территориальное и этно-статусное структурирование Кабардино-Балкарии приобрело явно выраженное политико-правовое оформление в процессе становления ее советской автономии.

В той или иной форме на протяжении всего периода 1917-1922 гг. стояла проблема разграничения Кабарды и Балкарии. Проблема их разграничения вырастала из реализации аграрной политики советской власти, основанной на принципах социализации земли и уравнительного землепользования, в условиях Центрального Кавказа, где более или менее обеспеченная землей Кабарда соседствовала с малоземельными горскими обществами, прежде всего, с Балкарией. В итоге был достигнут компромисс и принято взаимоприемлемое решение не в контексте их разделения на две самостоятельные административные единицы, а в контексте их объединения в Кабардино-Балкарской автономной области. Такой результат обусловлен не политической конъюнктурой, а фундаментальными факторами, связанными со структурой земельных ресурсов и структурой землепользования как основы жизнеобеспечения аграрных обществ Кабарды и Балкарии.

Однако четкое территориальное разграничение Балкарии и Кабарды в случае последующего введения в действие предусмотренных постановлением от 16 января 1922 г. положений о функционировании в них отдельных съездов советов и исполкомов с их паритетным представительством в областном исполкоме превратило бы «объединенную Кабардино-Балкарскую автономную область» в эфемерное образование. Руководство Кабарды не могло допустить обессмысливания своих земельных уступок в случае распада области. Перед лицом этой твердой позиции руководители Балкарии сделали выбор в пользу единой КБАО и компромисса в вопросе ее институциональной структуре. В целом, создание Кабардино-Балкарской автономной области имело своим содержанием процесс согласования национальных интересов Кабарды и Балкарии и выработки общей формы их институционализации [Боров, Кажаров 2021].

В процессе государственно-правовых изменений 1917-1922 гг. Кабарда и Балкария выступали не в качестве пассивных объектов политики властных институтов регионального и общероссийского уровня, а в качестве политических субъектов, активно продвигающих свои интересы. В КБАО был формально зафиксирован национально-территориальный и институциональный базис их дальнейшего существования. Если бы этого не произошло, не состоялись бы в последующем преобразование автономной области в автономную республику, провозглашение ее суверенитета, подписание ею Федеративного договора и закрепление конституционного статуса современной Кабардино-Балкарской Республики как субъекта Российской Федерации. Противоправный акт ликвидации автономии балкарского народа в 1944 г. не мог устранить историческую реальность его самоопределения в 1921-1922 гг.

С точки зрения анализа предпосылок, причин, интересов и целей, связанных с депортацией балкарского народа, нет оснований считать ее порождением или явлением общественно-политической жизни КБАССР. Сам акт депортации полностью остается в «вертикальной» плоскости репрессивных действий тоталитарного режима по отношению к ряду народов и национальных групп Северного Кавказа. Но последствия депортации с неизбежностью приобрели значение внутренних для республики условий и факторов социального, национального и политического развития.

Прежде всего, депортация повлекла невосполнимые человеческие утраты и значительные демографические потери, нанесла существенный урон поступательному социально-культурному развитию балкарского народа. Но наиболее долгоживущим ее «последействием» является глубокий отпечаток, который она наложила не только на самосознание поколений, ставших непосредственными жертвами этой преступной акции, но и на всю национальную психологию современных балкарцев.

Начиная с 1956 г. и на протяжении примерно десятилетия решались задачи возвращения на родину, восстановления автономии и гражданского полноправия, реинтеграции балкарского народа в систему государственности, экономики и культуры КБАССР, обеспечения ему равных с другими группами населения возможностей социально-культурного развития. В историческом контексте советской национальной политики реабилитация вполне состоялась. Результаты последующего 20-летнего периода интенсивного подъема и сближения уровней социально-экономического и культурного развития народов КБАССР неоспоримо свидетельствуют об этом. Но в своем идеологическом оформлении первая реабилитация была преимущественно «социальной», а не «национальной». Вместе с углублением кризиса советского социализма в середине 1970-х – середине 1980-х гг. и бурным ростом слоя балкарской гуманитарной интеллигенции удовлетворенность ее социальными результатами снижалась, а неудовлетворенность национально-политической бессодержательностью росла.

Этнополитика в постсоветском политическом переходе. В условиях ослабления, а затем крушения институтов советского режима с неизбежностью развернулся процесс «переучреждения» советских автономий. В Кабардино-Балкарии (КБАССР), которая мыслилась как «форма национальной государственности» сразу двух народов, режимная трансформация могла развиваться только через конституирование в политическом процессе и «выяснение отношений» этнических акторов – элитных или массовых.

Кризис и крушение политической системы советского социализма повлекли за собой отключение прежних механизмов регулирования межэтнического баланса и сделали неизбежной ту или иную форму этно-национального самоопределения и «суверенизации». Основная внутренняя этнополитическая коллизия завязалась вокруг вопроса – как может быть обеспечено политическое представительство и влияние, соответствующие статусу титульного народа для балкарцев, составлявших тогда около 9 % населения республики. Уже с лета 1990 г. требования глубокой перестройки ее этнополитической структуры увязываются с проблемой всесторонней реабилитации балкарцев как репрессированного народа. С принятием Закона о реабилитации репрессированных народов (26 апреля 1991 г.) в сознании и политической практике балкарской национальной элиты происходит полное отождествление понятия «реабилитация» с понятием «политическое самоопределение балкарского народа», а набор требований о выполнении этого закона совпадает с программой суверенизации Балкарии (а значит, соответственно, Кабарды) и федерализации республики.

На рубеже 1991-1992 гг. в Кабардино-Балкарии окончательно оформилась ситуация, которую можно обобщенно описать как ситуацию институализированного этнополитического раскола. Прошли «съезды народов», сперва балкарского, потом кабардинского; были провозглашены Республика Балкария и Кабардинская Республика; Верховный Совет КБСССР «поддержал» эти решения. Тем самым оформился дуализм легитимации политических институтов и практик, т.е. наличие официально признанных, но несовместимых программ этнополитического переустройства республики и узаконенных общественных образований (Национальный совет балкарского народа, Конгресс кабардинского народа), выступающих носителями этих программ.

Однако ни в одной из основных этнических групп населения здесь не сформировались контрэлитные силы, способные отстранить от власти и лидерства устоявшуюся номенклатурную элиту, и это лишний раз свидетельствует, что глубокие внутренние предпосылки межэтнического конфликта в республике отсутствовали. В свою очередь, благодаря этому, законные институты государственной власти не только не были сломлены, но сохраняли все свои полномочия по решению основных вопросов, поставленных национальными движениями. На протяжении 1992-1993 гг. политический дрейф республики имел в своей основе постепенное накопление предпосылок для преодоления дуализма легитимации и восстановления однородности институциональной структуры политической системы, то есть выхода из ситуации неопределенности. В борьбе за монополию легитимности преимущества были, безусловно, на стороне официальных властных структур. Исполнительная власть, возглавляемая Президентом республики, сыграла решающую роль в восстановлении системы внутриэлитных связей и консолидации этнических элитных групп республики неформальными методами в рамках модифицированной иерархически-аппаратной системы. Исполнительная власть обрела на этой фазе характеристики доминирующего политического субъекта, но ее стратегия была нацелена на достижение компромисса этнических подгрупп республиканской элиты по поводу распределения влияния и ресурсов [Боров, Тумов 2017].

С рубежа 1993-1994 гг. начинается фаза консолидации постсоветского политического режима, стабилизации системы внутренних (этнополитических) и внешних (федеративных) отношений, закрепления политического компромисса этнических элит, конституционного оформления современной системы политических институтов республики. Конституция КБР 1997 г. зафиксировала общие результаты системной политической трансформации. Она несла в себе определенные этнополитические «следы» учредительного процесса со всеми его перипетиями и одновременно воплощала принципы и нормы современной демократии. Дальнейшие конституционно-правовые преобразования устранили из нее положения, отражавшие наследие суверенизации начала 1990-х гг., и какие-либо признаки «национальной государственности» кабардинцев и балкарцев.

Проблема особенностей кабардино-балкарской этнополитики. Конфликтные формы этнополитики в начале 1990-х гг. были в решающей степени обусловлены кризисом государственной власти. В настоящее время нет оснований прогнозировать его повторение, но полностью исключать такую возможность также нельзя. Чтобы оценить условия, в которых этнополитические коллизии могут вновь выйти на поверхность, и формы, в которых могут быть актуализированы все связанные с ними угрозы, необходимо иметь достаточно полное представление об их исторически сложившейся специфике. Речь идет не о том, чтобы зафиксировать «особенности» Кабардино-Балкарской этнополитики в сравнении с другими регионами. Такая фиксация носила бы формальный классификационный характер, не выявляющий движущее начало регионального этнополитического процесса. Важнее увидеть историческую и политическую индивидуальность республики, которая сформирована определенным сочетанием в ее этно-социальной структуре общих и отличительных, исторических и актуальных, «материальных» и символических характеристик.

Прежде всего, следует отметить особую глубину, многообразие и прочность взаимных связей кабардинского и балкарского этнических обществ. В исторических источниках они фиксируются со второй четверти XVII в., но начали они складываться, безусловно, раньше. Окончательное сложение кабардинского и балкарского народов не предшествовало, а было результатом возникновения исторической Кабардино-Балкарии как области, в которой осуществляли свою жизнедеятельность и упорядочивали взаимные отношения «ранние» кабардинцы и балкарцы. Включение кабардинского и балкарского населения в состав одной административной единицы (округа) в рамках Терской области Российской империи и одной советской автономии (Кабардино-Балкарской автономной области в 1922 и Кабардино-Балкарской АССР с 1936 г.) означало не «объединение» просто соседствующих народов, а формальное закрепление в территориально-политической структуре Российского государства фактической взаимосвязи Кабарды и Балкарии.

Однако условия традиционной хозяйственной, социальной и культурной сцепки, модернизационные процессы, административная политика имперской и национальная политика советской власти не препятствовали, а способствовали этнической консолидации и укреплению особой этнической идентичности каждого из этих двух народов, принадлежащих к различным языковым семьям. И в этом переплетении процессов социально-политической консолидации Кабардино-Балкарской Республики и национальной консолидации ее «титульных» народов – глубинный источник воспроизводства этнополитики как особой сферы общественной жизни региона. Этим обстоятельством определяется и то, что ядро этнополитической проблематики в республике, присутствующее во всех конкретных коллизиях, образует потребность в подтверждении, поддержании и утверждении собственной цельной национальной идентичности каждого из ее «титульных» народов. Сама многосторонняя и тесная связанность кабардинского и балкарского этнических обществ обостряет для них проблему идентичности, поскольку она никаким образом не институализирована в ее политической и административно-территориальной системе. Отсюда, в частности, характерное для массового сознания сочетание «нарциссизма маргинальных различий» и установки на «этническое присвоение» общих для двух народов элементов материальной и духовной культуры.

Еще одним, усиливающим «коллизию идентичностей» фактором, выступает фундаментальная для кабардино-балкарской этнополитики черта, а именно: асимметрия демографических масштабов, ресурсов жизнеобеспечения и статуса в политической системе республики ее мыслимых субъектов – балкарского и кабардинского народов. Поиск возможностей, условий и форм преодоления этой асимметрии выступает движущим началом кабардино-балкарской этнополитики на каждом этапе ее актуализации.

Демографический баланс не поддается искусственному и быстрому изменению, но доля балкарского населения в республике растет, а, главное, сегодня это не три с небольшим десятка тысяч жителей преимущественно горных селений как в 1926 г., а свыше 120 тыс. человек, проживающих в большинстве в предгорной и равнинной зоне республики, где сосредоточены ее основные экономические, инфраструктурные и социальные ресурсы. Только в столичном городском округе, считая городское и сельское население, сконцентрировано около 40 % балкарского населения, которое имеет высокий уровень образования и широко представлено в основных профессиональных сферах и в бизнесе.

Что касается ресурсной асимметрии, традиционная борьба за землю как сельскохозяйственный ресурс во многом утратила экономическое значение, но не мотивирующий национальное движение потенциал. Важный промежуточный рубеж в земельном вопросе был достигнут в результате реализации в республике Федерального закона «Об общих принципах организации местного самоуправления в Российской Федерации» № 131-ФЗ от 6 октября 2003 г. О непропорциональном распределении земель общего пользования между основными группами населения теперь заявляло кабардинское национальное движение, так как после ликвидации так называемых межселенных территорий сельские поселения с преимущественно балкарским населением (41,3 тыс. чел.) стали располагать 334,4 тыс. га земель, а поселения с преимущественно кабардинским населением (253,7 тыс. чел.) – 333,2 тыс. га [Этнотерриториальная… 2010: 75].

Но борьба за землю и требование «восстановления районов Балкарии» несли наряду с территориальным и этно-статусный аспект. Подразумевалось, что должностными лицами в «балкарских районах» будут только граждане балкарской национальности в отличие от «смешанных», «кабардино-балкарских» районов, а на уровне республиканских институтов власти и управления будут обеспечены ротация первых лиц и паритетное представительство. Происшедшее на рубеже 1980-1990-х гг. увязывание территориальной реабилитации с требованием возвращения к этническому паритету в органах власти как принципу объединения Кабарды и Балкарии в единую автономную область в 1922 г. не было произвольным, необязательным шагом балкарского национального движения. С его точки зрения тем самым была бы преодолена этнополитическая асимметрия и обеспечена своеобразная национальная суверенность балкарского народа в рамках Кабардино-Балкарской Республики.

Не менее важной в условиях Кабардино-Балкарии и несущей политические импликации является «борьба за идентичность» в рамках исторического дискурса. Любые исторические сюжеты, трактовки которых способны поставить под вопрос укорененность и самостоятельность того или иного народа в далеком и недавнем прошлом, мыслятся как отрицание его полноправия в современной структуре «национальной государственности».

И «балкарский» и «кабардинский» этнополитические проекты получают историко-политическую легитимацию либо по формуле «восстановления прав репрессированного балкарского народа (его реабилитации)», либо по формуле «восстановления» исторической Кабарды или всей Черкесии, разрушенной в результате Кавказской войны. Но возможности их эффективного воплощения также характеризуются значительной асимметрией.

История депортации и пребывания в изгнании (1944-1956 гг.) лежала к концу 1980-х гг. в пределах жизненного опыта среднего и старшего поколений балкарского народа, а история завоевания Кабарды и связанных с ней трагических коллизий была отдалена от кабардинцев, живущих в конце XX в., не менее чем на семь поколений. Соответственно, можно предполагать, что эмоционально-психологическая интенсивность и мобилизующий потенциал исторической памяти балкарцев были существенно выше.

Преодоление последствий депортации – «полная реабилитация» – подразумевала не только символический, но и непосредственный материальный результат – закрепление за балкарским населением значительной части территориальных и властных ресурсов республики. Мыслимые результаты решения черкесского вопроса носили более отдаленный и абстрактный характер и не предполагали непосредственных изменений в лучшую сторону для кабардинского населения КБР.

Требование «полной реабилитации» балкарского народа находило опору в российских и республиканских политико-правовых актах предшествующего депортации и последующего периодов и принимало форму выполнения уже принятых государственных решений, тогда как черкесский вопрос имел форму притязаний адыгских национальных организаций, не располагавших полномочиями и ресурсами для его решения.

Реабилитация предполагала преобразование только внутренней этнополитической структуры Кабардино-Балкарской Республики, а федеральная власть санкционировала эти изменения, выступала в качестве союзника и апелляционной инстанции для балкарского населения республики. В отличие от этого черкесский вопрос должен был решаться на федеральном и международном уровне. Российское государство выступало как «ответчик» и исполнитель воли черкесского сообщества, а воплощение ее в полном объеме, включая создание единого «черкесского» субъекта федерации, задевало интересы многих национальных групп населения Северного Кавказа.

В целом, реабилитация балкарского народа представлялась относительно простой, а решение черкесского вопроса – чрезвычайно сложной политической проблемой. Но как историко-политические феномены они характеризуются сущностным единством, будучи направлены на «преодоление последствий» определенных событий прошлого путем создания особых условий для отдельных этнических групп населения сегодня.

Таким образом, нет ни одного вопроса в длительной и насыщенной совместной истории народов Кабардино-Балкарии, который был бы неважен для их национального самоутверждения. Для них это не просто история, а глубоко укорененное мировидение, которое проявляется в групповом нарративе и удовлетворяет психологическую потребность в объяснении отношений группы с другими группами. Взаимные притязания в этой сфере относятся к центральным элементам исторического опыта и сердцевинным метафорам групповой идентичности и воспринимаются как «обсуждение не подлежащих обсуждению» культурных притязаний, угроз и/или прав [Ross 2001].

Одной из «не подлежащих обсуждению», но обсуждаемых тем является тема «этнических территорий». Она воплощается в двух основных формах. Первая из них тесно связана с вопросом о территории, на которой происходили процессы этногенеза, сложения народов Кабардино-Балкарии. В этом случае речь действительно идет о «сердцевинной метафоре групповой идентичности». Отрицание исконной и неразрывной связи того или другого народа с территорией Кабардино-Балкарии воспринимается как отрицание его права на существование в качестве субъекта региональной политии. Но сама природа знаний о древности, основанная на археологических источниках, такова, что практически не позволяет с полной определенностью идентифицировать культурные ареалы с этническими общностями, а этнические общности древности с современными народами. Этнополитический дискурс и кабардинских, и балкарских этно-активистов не знает этой осторожности: предки одного современного народа прямо идентифицируются с носителями древних археологических культур и с обширной территорией, включающей всю нынешнюю территорию республики, что не оставляет места на ней для другого народа.

Вторая форма воплощения темы этнических территорий, напротив, связана с поиском линии разграничения Кабарды и Балкарии в пределах Кабардино-Балкарии. В этом случае этно-идентификационные потребности соединяются с социально-экономическим интересами, поскольку речь идет распределении земельных ресурсов. Когда решались вопросы разграничения Кабарды и Балкарии в 1863-1864 и 1922 гг., эти интересы прямо заявлялись и учитывались. Кабардинское и балкарское население было сосредоточено в сельских общинах; районов и населенных пунктов с диффузным проживанием разных национальных групп практически не было; земли сельскохозяйственного назначения были чуть ли не единственным источником жизнеобеспечения, и хозяйственный интерес был первичен по отношению к национально-политическим устремлениям. По всем этим показателям ситуация начала 1990-х гг. была качественно иной, но проблема разграничения Кабарды и Балкарии выступила на первый план общественной жизни с небывалой до той поры остротой. Теперь она была связана с перспективой полного национально-политического размежевания Балкарии и Кабарды и с образованием двух отдельных республик. Формально вопрос возник в контексте требований реализовать положение Закона о реабилитации репрессированных народов 1991 г. о территориальной реабилитации путем восстановления районов Балкарии по состоянию на 1944 г. Для балкарской части населения он изначально нес значение «сердцевинной метафоры групповой идентичности», а когда он стал связываться с перестройкой властных институтов на основе принципа этнического паритета, а затем с полным разделом республики, такое же значение он приобрел и для кабардинского населения. Отсюда неизбежная апелляция не только к формальным основаниям определения границы (санкционированные государством «линии» 1864 или 1944 г.), но и к аргументам исконности и традиционных форм социально-политической организации полиэтничного пространства исторической Кабардино-Балкарии. Таким образом, тема границ Кабарды и Балкарии соединяет и смешивает этнические и административные, исторические и актуальные политические, психологические (идентификационные) и формально-юридические основания и критерии их определения.

Структурная асимметрия кабардино-балкарской этнополитики обусловливает асимметрию инициативности и активности национальных движений. Насыщенная этнополитическими проблемами история Кабардино-Балкарии XX века оставила в наследство XXI веку два этнополитических проекта, выражающих различные ответы на вопрос: «Как может существовать единая Кабардино-Балкария»? Носителями этих проектов выступают активисты национальных движений, но они способны находить отклик в массовых слоях кабардинского и балкарского населения, поскольку отвечают глубоко укорененной в общественном сознании ее народов потребности в подтверждении своего статуса национальных субъектов региональной политики, особенно в моменты дестабилизации социально-политической обстановки.

«Балкарский» этнополитический проект – это динамичный, реформаторский проект, предполагающий глубокую перестройку этнополитической структуры республики. Его сторонники до сих пор соотносят его не с конституционно-правовыми основами современной Российской государственности, задающими рамки любой политической деятельности, а с позицией официальных властей республики и кабардинского национального движения. Их пассивное или негативное отношение к такой перестройке стимулирует выдвижение идеи выхода Балкарии из состава КБР и ее самоопределения как республики в составе РФ.

«Кабардинский» этнополитический проект является ответом на вышеозначенную программу и носит консервативно-охранительный, защитный (в минималистском варианте) или альтернативно-реформаторский, «контрнаступательный» (в максималистском варианте). Если на повестку дня встает радикальная перестройка этнополитической структуры или «раздел» республики, то, с точки зрения кабардинского национально-политического сознания, они допустимы только при условии восстановления Кабарды и Балкарии в их исторических пределах с возвращением Кабарде всех территорий, предоставленных балкарскому населению на протяжении 1860-х – 1920-х гг.

Весьма различна мера целеустремленности национальных движений в продвижении соответствующих проектов. Независимо от смены обстановки, политических приоритетов, организаций и лидеров, балкарское национальное движение сосредоточено на последовательной реализации обрисованного выше проекта. Кабардинское национальное движение более или менее последовательно защищало свой этнополитический проект в 1990-е гг., когда противостояли друг другу Национальный совет балкарского народа и Конгресс кабардинского народа. Затем он был еще раз актуализирован, когда в ходе борьбы вокруг реализации ФЗ № 131 и определения статуса земель отгонного животноводства в 2008-2011 гг. возник и активно действовал Координационный совет адыгских общественных организаций КБР. В целом же с начала 2000-х гг. на первом плане находились общеадыгские национальные проблемы, получившие обозначение как «черкесский вопрос».

Описанный выше комплекс представлений и основанных на них этнополитических практик в настоящее время не имеет прямого политического выражения. Он существует как «второй план» общественного сознания. Важно, однако, что его полного вытеснения и/или замещения иными моделями социального и политического действия не произошло.

Заключение

Этнополитика Кабардино-Балкарии не является прямым и извечным выражением полиэтничного состава ее населения, но она также не есть феномен, только последних десятилетий, порожденный условиями кризисного перехода от советской к современной общественной и политической системе России на рубеже 1980-1990-х гг. Политические представления и практики, объектом которых выступают этнические группы (национальная политика), а субъекты которых претендуют на представительство интересов этнических групп (этнополитика) являются продуктом длительного исторического развития.

В период бытования традиционного общества (документированного для XVI-XVIII вв.) взаимоотношения этносоциальных единиц (владений и обществ) и их социальных верхов (феодальной аристократии) на совокупной территории Кабарды и Балкарии не осознавались как межэтнические и не несли национально-политического содержания.

Когда социальные и интер-социальные отношения на Центральном Кавказе стали предметом регулирования со стороны государства в конце XVIII – начале XX вв., складываются предпосылки возникновения региональной этнополитики, поскольку государство стало регулятором интер-социальных отношений, проводимые реформы приноравливались к этнической специфике социальных укладов, устанавливались формальные границы этнических ареалов, местные элиты вовлекались в подготовку преобразований, а для их включения в сословную систему империи выяснялась градация их социального статуса не только в рамках отдельных обществ, но и в их взаимных отношениях.

Проблемы соотношения этнополитического статуса и этнических территорий кабардинцев и балкарцев оказались в центре дискуссий и при реальном построении советской политико-административной организации Центрального Кавказа. В обсуждении и решении соответствующих вопросов активно и инициативно участвовали представители новой, советской этнической элиты Кабарды и Балкарии, то есть это был этнополитический процесс, имевший своим предметом согласование национальных интересов кабардинского и балкарского народов. В дальнейшем развитии советской национальной политики возможности проявления «низовой» этнополитики были заблокированы, но совершенный по отношению к балкарскому народу противоправный акт изгнания с родины привнес в его этносоциальный опыт травмирующее начало, которое не было до конца заглушено его первой, советской реабилитацией конца 1950-х – 1960-х гг.

В условиях кризиса и крушения советской государственной и общественной системы на рубеже 1980-1990-х гг. на первый план общественной и политической жизни полиэтничной и «двух-субъектной» Кабардино-Балкарской республики выступили этнополитические проблемы, и был актуализирован весь комплекс унаследованных из давнего и недавнего прошлого факторов, определявших содержание и формы их проявления. Принципиальная новизна ситуации определялась двумя обстоятельствами. Во-первых, в отличие от начала XX в. и условий формирования советской автономии Кабардино-Балкарии в 1921-1922 гг. этнополитический фон институциональных изменений начала 1990-х гг. содержал в себе идею суверенизации. Она не сводилась к формальному провозглашению суверенитета республики, а задавала и горизонт устремлений этно-национальных движений. Во-вторых, в отличие от позднего имперского и раннего советского периодов этнические элиты не просто обращались к государству за решением своих проблем, а выдвигали собственные программы этнополитического переустройства республики.

Ни одна из выдвинутых национальными движениями программ этнополитической реконструкции не была реализована так же, как и промежуточная компромиссная программа, воплотившаяся в Декларации о государственном суверенитете КБССР 1991 г. Скорее всего, они объективно не могли быть реализованы, и попытки «во что бы то ни стало» их воплотить в жизнь могли обернуться последствиями, гораздо худшими для всех национальных групп населения республики, чем то, что получилось в итоге. А в итоге, ни Конституция КБР, ни структура исполнительных и представительных органов власти, ни административно-территориальное устройство, ни избирательная система республики не включают в себя никаких организационных и процедурных элементов, позволяющих говорить об институционализации этничности.

Но социально-психологические комплексы, составляющие глубинную основу этнополитической мобилизации значительных групп населения, не вытеснены, а только перемещены в латентную сферу общественного сознания и общественной жизни Кабардино-Балкарии. С другой стороны, хотя «официальной» этнополитики в современной Кабардино-Балкарии нет, публичная политическая риторика официальных властей, базирующаяся на формуле «Кабардино-Балкария – республика мира и согласия», имплицитно ее воспроизводит, поскольку подразумевает, что субъектами политических отношений в республике выступают ее «народы», а не граждане.

Этнополитические проблемы не имеют этнополитического разрешения. Чтобы они были разрешены, необходимо выйти за пределы этнополитики. В сфере формального конституционно-правового регулирования общественной жизни такой выход уже произошел. Формально закреплен универсальный принцип равенства людей, независимо от той или иной их частной (включая этническую) идентичности. Будущее, для которого этнополитика останется в прошлом, может быть построено только на основе утверждения единой гражданской идентичности для всех жителей республики через их реальное демократическое участие в делах государства и местного самоуправления. Вопрос же о реальности такой перспективы для Кабардино-Балкарии выходит за рамки предмета данной статьи.

¹ Стратегия государственной национальной политики Российской Федерации на период до 2025 года (В редакции указов Президента Российской Федерации от 06.12.2018 № 703, от 15.01.2024 № 36) [Электронный ресурс] // Президент России: сайт. URL: http://www.kremlin.ru/acts/bank/36512 (дата обращения 17.07.2024).

作者简介

Aslan Borov

编辑信件的主要联系方式.
Email: aslan-borov@mail.ru
ORCID iD: 0000-0001-8396-6422

Candidate of Historical Sciences, associate professor

参考

补充文件