Rhyme and stanza of the Abaza verse of the late 1940s – 50s

全文:

Рифма понимается как «созвучие концов стихов или полустиший, отмечающее их границы и связывающее их между собой» [Литературная энциклопедия терминов… 2001: 878].

Понимая рифму «широко», В. Маяковский иронизировал над ее академическим определением: «Обыкновенно рифмой называют созвучие последних слов в двух строках, когда один и тот же ударный гласный и следующие за ним звуки приблизительно совпадают.

Так говорят все, и тем не менее это ерунда.

Концевое созвучие, рифма – это только один из бесконечных способов связывать строки, кстати сказать, самый простой и грубый» [Маяковский 1978: 259].

И далее поэт приводил примеры самых причудливых комбинаций звуковых соответствий. Замечания и наблюдения Маяковского верны не только по отношению к русскому, но и к другим национальным стихам.

Все абазинские стихотворные публикации 1948-го, 1949-го, начала 1950-го года (всего около 60 произведений) не имели рифмы. Первые проблески созвучий наблюдаются со второй половины 1949 г. в стихотворениях Ш. Физикова «Сенокос» (2.07.49)¹, «Богатый урожай зерна» (21.07.49), «Наша гордость» (21.12.49). Так, например, первое из упомянутых произведений открывается четверостишием с парной рифмовкой:

Атшбыг гIахв, угIасыдзхъагыл,

АхIвра бажв багъьата угIалагыл,

Ласыта ари гIачвхIцIапI,

Арахв рыхъаз йаквхIцIапI².

[Физиков 1949с].

Но затем на протяжении 24 последующих строк рифма снова обнаруживает себя лишь в двух строчках:

Анхара рыцIа ймайрахатI,

АуагIа рыцIа йбайахатI.

И во втором 20-строчном стихотворении также проявляется 6 рифменных пар:

ХIыщта хайырта йылагIгатI,

ХIгвадз бажв ахра хIалагатI,

ЙнахIырхъапI хIкъальан,

ЙахънахIырхIвапI хIплан.

[Физиков 1949d].

Заметим, рифмы все однородные: глаголы сочетаются с глаголами, существительные – с существительными, прилагательные – с прилагательными. Из них чаще встречались глагольные рифмы.

В следующем стихотворении «Наша гордость» встречается уже 9 пар. Но и здесь рифма парная: «абар – хабар», «ласыта – хайырта», «гьшлум – гьхъвум», «хъарата – цкьата», «йпссгIитI – йцитI»…

Эпизодически рифма выступает и в стихотворении Б. Тхайцухова «Сталин – наше солнце» (21.12.49). В качестве примера приведем две характерные для того времени строки:

Сталин – ауи ауагIа бзи йбитI,

Ауи Кремль апны дынхитI.

[Тхайцухов 1949].

Лишь в апреле 1950 года появилось первое почти полностью зарифмованное произведение. И это был перевод «Песни о Щорсе» М. Голодного (переводчик не указан). Воспроизведем его целиком:

Хъара йгIатыцIыз агвып адзы атшпыла йцун,

Абаракъ къапщ йхъадзгылата рунашвачпагIв дцун.

Ауи йхъа шIахIван, щагIвацан ймыгъра,

Аща ащта йалсуан йайдзаркIваз ахIвра.

Ей! ЙайдзаркIваз ахIвра.

«ЧIкIвыныргIа, швызууда, швзырцауада айсра,

Абаракъ зхъадзгылу ахвы швйыгIвзума швара?»

«Амамыр шIыц хIагIвзапI, арыцхIаква хIырчIвыпI,

ЙхъадзгылапI абаракъ къапщ аунашвачпагIв Щорс.

Ей! АунашвачпагIв Щорс.

Амли ахьти дрылата ауи йынцIра цатI,

Ауаса пIачIва хвыдаъа йща гькIайымчватI:

ХIагъа чвгьа хIшIыпIаква дыркъвырцатI,

ЙтлапIапI хIтшырдура, хIышчIкIвыныз хIбагъьахатI.

Ей! ЙтлапIапI хIтшырдура».

ЙтосынхатI адзы атшпы, йашIасхтI абыжьква,

ЦIахьыла йыхъкъьитI амара, йгIанахIвитI пстIа.

ЩкIвадза атшчва мгIвайситI, рыщта быжьгьи гитI,

Щорс йбаракъ къапщ апша апны йхIвачвитI.

Ей! Апша апны йхIвачвитI.

[Голодный 1950].

Во всей песне только седьмая и восьмая строчки остались холостыми, во всех остальных случаях рифма наличествует. И здесь, как и в предыдущих примерах, рифмовка парная, однородная, преимущественно глагольная.

Но с публикацией «Песни о Щорсе» звуковое сочетание в абазинской поэзии не установилось: основная масса печатаемой на протяжении всех 1950-х гг. стихотворной продукции оставалась безрифменной. Так продолжают писать К. Братов, Дж. Лагучев, Ш. Физиков, М. Физиков, П. Цеков и другие. В этом плане позитивно отличалась поэзия К. Джегутанова. Если в стихотворениях «Великий вождь» (22.04.50) и «Советская армия – победительница» (7.11.50) рифма проявлялась лишь фрагментарно, то уже в «Нашем счастье» (15.02.51), «Наших женщинах» (1.04.51), «Моем крае» (1.04.51) она покрывает почти все стихотворное пространство. Приведем фрагмент из последнего стихотворения:

Октябрь Ду айгIайра йгIалцIын,

Ухъахьла йгIаунащттI пхата нур.

Абайа бгIажв йгIазаб угIацIцIын,

УыквылтI хвитта мгIва сабыр.

ЙуызгIайтI датша мара хъагIа –

Йцат датшата ужвы усурат.

ЙыгьракIвхым ужвы йацы ууагIа,

ЙпсаххатI пшдзата йгьи усифат.

Абар йкъагIитI уырхъа, уыбна,

Йгьи зымгIва усоветска къраль.

Насыпта йуыму йгьамам гIвына –

УагIвзапI йдуу Русь хIальаль.

[Джегутанов 1951].

Если в приводившихся ранее примерах рифма являлась парной, то здесь она перекрестная с чередованием женских и мужских окончаний. И для всей последующей абазинской поэзии именно такой тип рифмы станет традиционным.

После Джегутанова лишь у Б. Тхайцухова можно обнаружить стремление к рифменным стихам. Но и у него она не постоянна.

В коллективный сборник «Пламя гор» (1959) Тхайцухов ввел одну поэму и несколько стихотворений. Так вот, в поэме «Синеглазый» все 159 строф имеют отчетливую перекрестную рифмовку; в первой части стихотворения «Сон поэта» использована парная рифмовка, а в превосходной миниатюре «Ее глаза» – снова перекрестная.

Проиллюстрируем сказанное последним примером:

АхъазгIваца йгьрымхIвузтI:

«Тшырчвыхча лыла хврышква».

Сара закIгьи гьсмагIузтI,

ЙызхIвуз – йырзысчпун гврышхIва.

Абар бдзыргIвуа бгIаспшын,

Сгвы рхвытI ба бгIвылакI рнурква.

Уа, сбыхIвахитI: сбымблын,

ЙгIасахIв йзырбзихуш схвырта.

[Тхайцухов 1959а].

В то же время восьмистрочное стихотворение того же поэта «Ребенок» лишь в самом конце обретает одну рифменную пару, а в «Моей красивой» из четырех строф концевым созвучием обладает лишь первая.

Казалось бы, одна только поэма «Синеглазый» с 636 зарифмованными строками является убедительным доказательством овладения Тхайцуховым рифменной техникой. И тем не менее последние примеры говорят, что поэту не всегда хватало терпенья и уменья, чтобы сладить с задачами подобного рода.

Переход от безрифменного стиха к рифменному в абазинской поэзии свершился не в один год, а продолжался долго. И в отдельных случаях, чтобы формально «усовершенствовать» свои произведения, стихотворцы прибегали к использованию бедной рифмы. В этом плане типичным выступает «Моя мать» (7.12.57) Р. Кенжева, где на протяжении всего стихотворения созвучию подвергается лишь один конечный звук:

Сан, сыла, спсы,

ЙбылапI йдуу мчы.

Йаущту сара сгвы

Хвитта, хъагIата бпны,

Йгьалуашым зынгьи

ЙтыцIуашта сгвы, –

ЙаститI йалкIгIу хвы

Бара бгIапсара спны.

[Кенжев 1957].

И тем не менее проблема осваивалась мало-помалу, общими усилиями находились интересные фонические решения. Так, в 1956 г. К. Джегутанов в автоэпиграфе к третьему разделу сборника «Тебя пою, отчизна», помимо концевой рифмы («йшамкIуаш – йшамтIуаш»), использовал и внутреннюю («ашвала – ашвква»):

ЙшпакIву бзибара ауи йшамкIуаш,

Ашвала анасып ашвква ауи йшамтIуаш.

[Джегутанов 1956: 35].

Попутно обратим внимание и на богатую музыкальную инструментовку: в двух строчках звук «а» звучит 15 раз (ассонанс), а согласный «ш» – 5 раз (аллитерация).

В следующем году данная новинка была подхвачена И. Табуловым в песне «Моя светлая» (5.05.57):

БгIвылакI збижьтари, бажваква згIижьтари.

[Табулов 1957];

а затем П. Цековым в стихотворении «В поисках красивого слова» (5.04.58):

Ажвлаква шалырхуа апшта,

ЙалысхитI ажва цкьа гвып;

[Цеков 1958с];

М. Чикатуевым в стихотворении «Мчащийся кувырком ручей» (16.09.58):

Адзы хъала-гвыла йгылуа;

[Чикатуев 1958b];

К. Братовым в стихотворении «Мой язык»:

Асквшква наудасуан йыбачва ухъата,

Уыбыз шIахIвата, сыбызшва цри.

[Братов 1959a].

В стихотворении «Подай свой голос» Чикатуев также продемонстрировал удачное сочетание концевой и внутренней рифм:

Абыхъвхъа сыквчIвапI йсхъазаджвыкIта.

Аква гIасыквчIвитI, йсызниуаш джвыквта.

[Чикатуев 1958: 21].

Здесь, помимо концов двух строк «йсхъазаджвыкIта – джвыквта», созвучны еще второе слово первой строки со вторым словом второй: «сыквчIвапI – гIасыквчIвитI».

Этот же автор впервые применил составную рифму в стихотворении «Первая любовь» (23.10.56):

Лыбра гьхьышым сыпшдза – дыгьКIакIанам,

Къайдыхв лапшта лымачв кIкIара гьалам.

[Чикатуев 1958: 19].

Еще более оригинальные сочетания концевой, внутренней и составной рифм обнаруживаем в стихотворении того же Чикатуева «Какане» (18.02.58):

ДнашхыйапI ачымазагIв:

ЙсыхьитI сгвы… йгIачыма, йсахIв…»

БихьпшитI ауи, йыбтитI хъвшвы.

ДгвыргъьитI йаргьи: «СбзипI ужвы».

БхIакьымпI. ЙазгылтI бъазара

АзгIвадара багъьазлара.

Дугьи чIкIвынгьи гвыргъьачIвитI –

БрайъазитI ауат, бырхьпшитI.

Сара заджвыкI сбрычмазагIвтI,

Ауаса сгьнабцIгIум: «Сгвы чыма, йсахIв…»

[Чикатуев 1958с].

По выделенным концам строк можно составить представление о том, что 10-строчное стихотворение скреплено пятью парами концевых рифм. Если возьмем вторую («хъвшвы – ужвы») и четвертую («гвыргъьачIвитI – бырхьпшитI) пары, то они выглядят достаточно бедно: сочетаются между собой лишь последние слоги. На этом фоне третья пара («бъазара – багъьазлара») смотрится значительно богаче: здесь созвучием охватываются целые слова, причем, если в первом 3 слога, то во втором – 4. Но интереснее всего первая пара («ачымазагIв – йгIачыма, йсахIв»), повторяющаяся и в конце в несколько измененном виде («сбрычмазагIвтI – сгвы чыма, йсахIв») демонстрирующая глубокую составную рифму: первое трехсложное слово в одном случае сочетается с двумя самостоятельными словами, а в другом, – с тремя. Это первый случай применения столь причудливой составной рифмы в абазинской поэзии.

Выделим второе двустишие:

БихьпшитI ауи, йыбтитI хъвшвы.

ДгвыргъьитI йаргьи: «СбзипI ужвы».

[Чикатуев 1958с].

Помимо концевой рифмы («хъвшвы – ужвы»), здесь обнаруживается и внутренняя: «ауи – йаргьи».

Примечательно и следующее двустишие:

БхIакьымпI. ЙазгылтI бъазара

АзгIвадара багъьазлара.

[Чикатуев 1958с].

Что мы здесь находим? Сочетаются не только концевые слова («бъазара – багъьазлара»), но одновременно и конец одной строки с началом другой: «бъазара – азгIвадара» – стыковая рифма. А помимо того, рифмуются следующие друг за другом слова: «азгIвадара багъьазлара». Другими словами, в этом фрагменте 3 слова («бъазара – азгIвадара – багъьазлара») сливаются в единое рифменное созвучие. С такой свободой в абазинской поэзии до Чикатуева рифмой никто не оперировал. Здесь молодой поэт продемонстрировал виртуозное владение техникой рифмы.

Обратим внимание и на следующий частный факт: обретшую впоследствии популярность рифменную пару «абзазара – абазаргIа» (жизнь – абазины) впервые использовал К. Джегутанов в «Песне счастья» (2.11.57):

ХIпсадгьыл апны абзазара,

Абзазара гвлахIарапI;

ЙалапI ауи абазаргIа,

ЙалапI айщчва ртгIачва,

Насып ашва рхIвауа.

[Джегутанов 1957].

С развитием рифмы сопряжено и становление строфики, так как они находятся в тесной взаимосвязи и взаимообусловленности.

В «Литературном энциклопедическом словаре» приводится определение строфы М.Л. Гаспарова: «Группа стихов, объединенных каким-либо формальным признаком, периодически повторяющимся из строфы в строфу» [Литературный энциклопедический словарь 1987: 425]. Данная формулировка повторяется и в «Литературной энциклопедии терминов и понятий» [Литературная энциклопедия терминов… 2001: 1041]. В качестве главных повторяющихся признаков обычно выступают количество строк и тип рифмовки. На письме, как правило, одна строфа от другой отделяется пробельной строкой (пропуском строки) или сдвигом, как в шахматных клетках. В абазинских стихотворениях 1950-х годов применялись оба способа.

Таким образом, упорядоченные группировки строк называются строфическими, а неупорядоченные – астрофическими [Литературный энциклопедический словарь 1987: 425] (не соблюдающими членения на строфы). Строфические же произведения подразделяются на множество разновидностей. Их формы будут рассмотрены ниже, а сейчас попытаемся представить соотношение строфических и астрофических композиций 1950-х гг. на материале коллективных сборников. Например, в «Голосе молодых» (1953) было всего 3 астрофических стихотворения и одна поэма, тогда как на строфические приходилось 56 произведений. В «Слове горцев» (1954) наличествовало 7 астрофических и 27 строфических; в «Песне жизни» (1955) – 10 и 16; в «Ручейки текут к морю» (1957) – 10 и 21; в «Лучах» (1958) – 17 и 21; в «Цветенье весны» и «Пламени гор» (1959) – 58 и 32. То есть к концу десятилетия доля нестрофических форм стала заметно увеличиваться.

Если свести воедино показатели отдельных коллективных сборников, сложится такая общая картина: астрофическими стихами написано 92 стихотворения и 4 поэмы, а строфическими – 172. В процентном выражении это будет выглядеть так: 35,8 % и 64,2 % в пользу строфических.

Подчеркнем: строфичность – не причуда, не каприз, она выполняет свою важную функцию: «придает стихотворному произведению композиционную целостность, внутреннюю тематическую законченность и метрическое единство» [Квятковский 1966: 289].

Из газетных публикаций послевоенных лет астрофическими стихами были написаны «Наши поля» (2.07.49) М. Тукова, «Ученик» (2.07.49), «Радостный день» (1.05.50) А. Тамбиева, «Сенокос» (2.07.49), «Песня всадников-партизан» (1.05.50) Ш. Физикова, «Летом у нас» (2.07.49) З. Маматовой и многие другие. Но неизмеримо больше было строфических произведений, и, как правило, среди них своей многочисленностью выделялись четырехстрочные. Так, например, все первые послевоенные стихотворения «Живем дружно» (6.05.48), «Тракторист» (6.05.48), «Уборка зерна» (22.07.48), «Солдатская могила» (22.07.48), «Доблестный комсомол» (27.11.48) И. Табулова, «Настало время первостепенных задач» (22.05.48), «Добьемся успехов» (22.07.48) Х. Жирова, «Май» (1.05.49), «Смерть поэта» (21.05.49) Ш. Физикова, «Великий поэт» (21.05.49) А. Тамбиева, «Майский вечер» (21.05.49) М. Физикова имели одну и ту же форму катрена. Рассмотрим подробней некоторые из бытовавших в конце сороковых и на протяжении пятидесятых годов типы четырехстрочных строф, начиная с последнего из только что перечисленных:

Пробел между четвертой и пятой строками обозначает границу между двумя строфами. Количество строк двух фрагментов определяет форму строфы: четверостишие. Рифма не участвует в ее образовании по причине отсутствия. Впоследствии, когда рифма стала устанавливаться в абазинской поэзии, появлялись и другие виды катренов. И самыми популярными среди них были четверостишия с перекрестной рифмовкой, как, например, в стихотворении Б. Тхайцухова «Серебряная шапка»:

По количеству строк в строфах и по чередующимся через одну строку рифмам можно удостовериться, что перед нами четырехстрочная строфа с перекрестной рифмовкой (схема АВАВ СDСD). Именно такой тип строфы был наиболее употребителен в 1950-е годы и во все последующие десятилетия.

Значительно меньше встречается катрен с парной рифмовкой. Рассмотрим его форму на примере стихотворения К. Джегутанова «Весенняя пора» (30.03.54):

[Джегутанов 1956: 32–33].

В данном случае строфа создается одним и тем же количеством строк и парной рифмовкой рядом стоящих строк (схема ААВВ ССDD).

Очень редкая для поэзии 1950-х годов форма строфы использована М. Чикатуевым в стихотворении «Скала смерти» (22.03.56):

[Чикатуев 1956].

И здесь в построении строфы принимают участие и объем строк, и способ кольцевой рифмовки, когда первая строка фонически перекликается с четвертой, а располагающиеся между ними вторая и третья – друг с другом (схема АВВА СDDС). Заметим, что это единственный случай катрена с кольцевой рифмовкой, обнаруженный в пределах рассматриваемого периода.

Чикатуев выступил автором и других интересных модификаций. Одна из них реализована в стихотворении «Подай свой голос»:

Абыхъвхъа сыквчIвапI йсхъазаджвыкIта.

Аква гIасыквчIвитI, йсызниуаш джвыквта.

Сыла закI гьгIацIалуам хьантаракI сыквта –

Ох, сара сыпшдза, быбжьы гIарга.

Амари адгьыли лахъгIва йацаситI,

ТшкъачIвахыртата апстхIваква рбжьыситI.

Сыла закI гьгIацIалуам, снурквагьи щтIаситI, –

Ох, сара сыпшдза, быбжьы гIарга.

[Чикатуев 1958: 21–22].

(Одиноко сижу на вершине. Дождь обливает меня, а случай в дороге. Ничего не замечаю, будто тяжесть на мне – ох, моя красивая, подай свой голос. Земля и солнце играют в прятки, и укрытием для них являются тучи. Ничего не замечаю, и лучи мои падают, – ох, моя красивая, подай свой голос).

В этих четверостишиях использована трехкомпонентная рифма, включающая в себя концы первых трех строк, а четвертая, холостая, рефреном проходит через все произведение (схема АААХ АААХ). И такая структура сохраняется во всех пяти строфах.

В несколько измененном виде данная форма Чикатуевым употреблена в стихотворении «Рите» (22.03.56):

[Чикатуев 1958: 21].

Здесь сохранена тройная рифма, а четвертая строка первой строфы уже соотносится с четвертой строкой второй строфы (схема АААВ СCCВ).

Представим еще одну малоупотребительную не только для абазинской, но и русской поэзии, модификацию строфы, разработанную тем же автором. «Мчащийся кувырком ручей» (16.09.58):

[Чикатуев 1958b].

Данное стихотворение состоит из четырех катренов, и каждый из них обладает сквозной рифмой – одной на всю строфу (схема АААА ВВВВ).

Итак, мы обнаружили 7 разновидностей четырехстрочных строф в абазинской поэзии конца 1940-х – 50-х годов. Самой популярной из них была форма с перекрестной рифмовкой, значительно реже встречались строфы с парной рифмовкой, а последние четыре, рассмотренные на материале произведений М. Чикатуева («Скала смерти», «Подай свой голос», «Рите», «Мчащийся кувырком ручей»), не просто редки, а единичны, и в творчестве других авторов не встречаются.

В мае 1949 года М. Физиков напечатал в газете стихотворение «Край, в котором я родился» (21.05.49): с шестистрочной архитектоникой. Для наглядности воспроизведем первые две его строфы:

[Физиков 1949b].

Стихотворение безрифменное, поэтому в образовании строф тут принимает участие лишь повторение равного количества строк. Деление текста на строфы диктуется содержанием, когда одна микротема, развиваясь на протяжении 6 строк, сменяется другой.

По такому же принципу построено и стихотворение К. Братова «Моя любимая», но оно имеет свои отличительные свойства:

[Братов 1959: 32–33].

Стихотворение построено в виде обращения чабана к любимой, и отношение к ней лирического героя в каждой строфе подчеркивается дважды сравнительным оборотом «глазу, душе моей подобная».

В абазинской разговорной речи часто употребительными являются два фразеологизма: «сыла йапшу» (глазу моему подобный/ая), «спсы йапшу» (душе моей подобный/ая). Они сходны по своей семантике и обозначают высшую степень расположенности, близости к адресату. Чтобы усилить звучание привязанности к девушке, лирический герой объединяет два самостоятельных сравнительных оборота в один, и в каждой строфе дважды (во второй и пятой строках) повторяет ее. Высказывание обретает устойчивый характер и постоянное месторасположение.

Другим постоянным признаком со своим определенным местом в конце 3-й и 6-й строк выступает редиф «уай». «Уай» – многозначное междометие, в зависимости от контекста выражающее различные эмоции. В данном случае восклицание привлекает внимание собеседника на предмете разговора. И оба эти признака (сравнительный оборот и редиф) повторяются в каждой строфе на одних и тех же местах.

Из шестистиший состоит еще одно стихотворение того же К. Братова «Приходи, посмотри на наши успехи» (1.05.56):

[Братов 1956].

Завершенная мысль укладывается в отведенную для нее строфическую рамку. Текст, как и предыдущие примеры, не имеет определенной метрики, но здесь уже строки внутри строфы скреплены двумя тройными рифмами: «бжьыла – хIацIагыла – хIыла» и «рхIвитI – хIацIагылтI – хIупылтI» (схема АВАВАВ).

Таким образом, в данном случае количество строк в строфах обусловлено уже не только смысловой цельностью, интонационной завершенностью, но и рифмовкой. В последующих строфах рифма исчезает, но первые два фактора (содержание и интонация) остаются и определяют такое же количество строк, что и в первой.

Выдержанную композицию строф, до конца определяемую содержанием, интонацией и рифмой, мы находим в стихотворении К. Джегутанова «Утро в горах» (11.11.55). Оно состоит из 7 шестистрочных строф с идентичной структурой: к первым четырем строчкам с перекрестной рифмовкой присоединяется двустишие с парной рифмой:

[Джегутанов 1956: 29–30].

Рифмовка здесь реализуется по схеме АВАВСС DЕDЕFF.

П. Цеков внес небольшое видоизменение в данную форму: в стихотворении «Кошара в долине» он применил шестистрочную строфу с перекрестной рифмовкой в начальных четырех строках и безрифменным заключительным двустишием. В результате схема рифмовки обрела такую последовательность: АВАВХХ СDСDХХ:

[Цеков 1959: 5–6].

Обратим внимание: последние две холостые строки, как рефрен, повторяются в конце каждой строфы.

Формы шестистиший имеют еще стихотворения К. Братова «То, что я люблю» и «Она мужественна», И. Табулова «Засыпай любимый мой ребенок», Б. Тхайцухова «Моя родина». Но все они построены по той же конструкции, что и рассмотренное выше «Край, в котором я родился» М. Физикова. Отличной от них и рассмотренных выше форм выступает «Рая» М. Чикатуева:

[Чикатуев 1958: 24].

В данных строфах вначале следует двустишие с парной рифмовкой, а затем уже четверостишие с кольцевой (схема рифмовки ААВССВ DDЕFFE). За весь рассмотренный период стихотворение с таким типом строфы встретилось единственный раз.

Другую модификацию шестистрочника находим у того же Чикатуева в стихотворении «Песня-гимн» (20.06.59):

[Чикатуев 1959а].

Снова по выделенным концовкам строк можно установить, что в этом случае рифмуются между собой 1-я, 3-я, 4-я строки и 2-я, 5-я, 6-я (схема АВААВВ СDCCDD).

Итак, стихотворений с шестистрочной строфой в абазинской поэзии конца 1940-х – 50-х годов выявлено 14. Часть из них сходна по композиции, а 8 имеют свои структурные особенности, сводящиеся в основном к различиям по способу рифмовки.

Другой вид строфы в абазинской поэзии объявился 1 января 1950 г. И это было стихотворение Ш. Физикова «Год новых свершений». Оно состояло из 18 разбитых на двустишия строк. Рифма не всегда выдерживалась, но по характерному пробелу можно безошибочно определить структуру строф:

[Физиков 1950].

Это единственный пример двустрочной строфы за весь изученный 13-летний период.

Следующая строфическая форма вышла из-под пера старейшего абазинского писателя – Т.З. Табулова. И это было пятистишием, реализованным в стихотворении «Радостная жизнь» (8.09.51):

[Табулов 1951].

Безрифменное стихотворение состоит из 10 пятистиший. Каждое из них представляет собой одно законченное предложение, в конце которого отдельной строкой с отступом приводится заключительный глагол. Таким образом автор акцентирует внимание на действии, на тех позитивных событиях, что свершаются в аулах и в стране в целом.

Наиболее продуктивно данный вид строфы разрабатывал Б. Тхайцухов. Первый свой опыт он продемонстрировал в подборке, озаглавленной «Любовные частушки» (30.07.55). В сборник «Искра любви» они вошли под названием «Если любовь сильна»:

[Тхайцухов 1958: 16–17].

В сущности, строфы здесь четырехстрочные, только вследствие того, что первая строка повторяется дважды, они формально переходят в разряд пятистиший (схема ААВАВ ССDCD).

Следующее повествовательное стихотворение «Песня всадника» (24.07.56) Тхайцухов также членит по пять строк:

[Тхайцухов 1958: 17–18].

Рифма в данном случае проявляет себя своеобразно: в первой строфе сочетаются концы 1-й и 4-й, 2-й и 5-й, а 3-я остается холостой; во второй строфе холостой выступает 1-я строка, 2-я рифмуется с 5-й, а 3-я – с 4-й. Схема: АВХАВ ХСDDC.

«Кто остался обманутым?..» (21.05.57) того же автора также структурировано пятистишиями:

[Тхайцухов 1958: 44].

Здесь каждая строфа в первых четырех повествовательных строках представляет одно завершенное действие, а заключительная строка отводится под эмоциональное восприятие лирическим героем сложившейся ситуации. И так на протяжении всего произведения. Выстраивание строф сопряжено с логикой развертывания авторской мысли, и пять строк оказываются самым оптимальным архитектоническим решением. Схема: АВАВВ СDCDХ.

В стихотворении «У моря» (19.03.59) именно рифма придает пятистишной строфе своеобычный облик:

[Тхайцухов 1959b].

Тут созвучием скрепляются начальная и заключительная строчки (1-я и 5-я) и располагающаяся между ними тройная рифма (схема АВВВА СDDDC). Такой формы строфы до Тхайцухова ни у кого из абазинских авторов не было.

Пятистрочная строфа была употреблена Тхайцуховым еще дважды: в пятой части поэмы «Мир станет мирным» (2.02.52) и в стихотворении «Когда увидел тебя впервые…» (12.08.58). Но к сказанному они ничего нового не прибавляют.

Как показывает рассмотренный материал, в освоении пятистишия Б. Тхайцухов сыграл исключительную роль: из 8 обнаруженных произведений данной формы 6 принадлежали ему. А что касается трехстиший, то все три выявленных стихотворения подобной структуры принадлежат ему же. Рассмотрим «В пасмурный день»:

[Тхайцухов 1958: 20].

Первые две строки строф сочетаются парной рифмовкой, а третья строка первой строфы рифмуется с третьей строкой следующей строфы (схема ААВ CCВ). Такая же структура сохранена и в стихотворении «Бездельник»:

[Тхайцухов 1958: 46–47].

Простое сопоставление двух произведений устанавливает их идентичную композицию. Помимо жанра и тематики, разница между ними заключается в ритмике: «В пасмурный день» создан 4-стопным хореем, а «Бездельник» – 3-стопным хореем.

Есть у Тхайцухова еще одно стихотворение «Осенняя картина» (1.10.59) с трехстишной строфой:

[Тхайцухов 1959c].

Рифма стихотворения довольно бедная: рифмуются между собой вторая и третья строки: «гIахъххылтI – гIахIвытI»; пятая и шестая: «йашвуа – йкIанарпIлауа»; седьмая и девятая: «атшыгIвра – мышхатI». Таким образом, холостыми остаются первая, четвертая и восьмая. Но в то же время здесь обнаруживается внутренняя перекличка конца первой строки «йыладзтI» с серединой второй – «рыладзква». Помимо того, проявляется аллитерационное созвучие начала третьей строки «адз» и середины четвертой – «мадзакI».

Стихотворение П. Цекова «Лодырь» появилось в печати 11 ноября 1955 г. Затем оно вошло в коллективный сборник «Ручейки текут к морю» и в авторскую книгу «Подвиг комсомольца». И во всех случаях произведение отчетливо разбивается на восьмистишия:

[Цеков 1958: 25–27].

Стих ритмически не урегулирован, лишен рифмы. Как можно судить по первым двум фрагментам, строфы образуются сообразно с микротемами, раскрывающимися в пределах восьми строк. И это единственное стихотворение подобной строфической композиции, обнаруженное за весь рассматриваемый период.

Также единична и десятистрочная строфа, использованная М. Чикатуевым в стихотворении «Там, где я родился» (21.11.59):

[Чикатуев 1959b].

(Где неба достигают большие горы, над ними сверкают льды, по груди стекают быстрые речки, основания покрыты высокими лесами, между ними пасутся отары овец, у чабана свирель, как заиграет, – неудержимо тянет танцевать, встреча с ним навсегда остается в сердце, – тот край, где вы увидели такое, – не сомневайтесь! – там родился я! Где речки сжимаются ледниками, свистят студеные ветра, снежинки примерзают к щекам, не знаешь, куда приткнуться, когда стемнеет, и маленький аул, в котором ты оказался, тебе не знаком, но куда бы ты ни постучался, принимают как своего, и стар, и млад радостно идут тебе навстречу, обогревают в лучшей постели, – тот край, где встречают так, – не сомневайтесь! – там родился я!)

В стихотворении 8 строф, и все они выдержаны по одному и тому же строфическому и синтаксическому образцу. Каждая строфа представляет собой самостоятельное предложение, внутри себя распадающееся на цепь деепричастных оборотов³. И таковыми являются первые 8 строк, скрепленные одной и той же грамматически однородной суффиксально-флексивной рифмой. Заключительное двустишие служит своеобразным итогом из сказанного выше и образует свою рифменную пару (схема ААААААААВВ CCCCCCCCDD). Таким образом, идентичными здесь выглядят не только общие конструкции строф, но и структуры синтаксических единиц.

Самая крупная строфическая форма в абазинской поэзии 1950-х гг. – это двенадцатистишие. Им написаны стихотворение П. Цекова «Будь приятной, песня моя…» (24.02.55) и поэма Дж. Лагучева «Молодая доярка Сима». Представим их первыми строфами:

[Цеков 1958: 10–11].

Рифма в стихотворении проявляется локальными островками и не принимает участия в создании структуры строфы: она образуется путем механического членения текста на фрагменты определенного объема. С таким же успехом (как и восьмистрочную строфу «Лодыря») данное произведение можно было разделить и на 4-, 6-, 8-строчные куски. То же самое, думается, можно сказать и о поэме Дж. Лагучева «Молодая доярка Сима», также структурированная строфами из 12 строк:

[Лагучев 1957: 25–29].

Данное произведение с цековским роднит тоническая основа, эпизодическая рифма, двенадцатистрочная строфа. Главное формальное отличие заключается в длине строк: у Лагучева она в два раза короче, чем у Цекова.

В первые послевоенные годы абазинская поэзия не знала рифмы, но затем под влиянием традиций русского стиха эпизодически стали проявляться созвучия, и эта тенденция получила постепенное развитие. Вначале осваивались наиболее простые однородные (преимущественно глагольные) рифмы, а затем изредка стали возникать примеры внутренних, стыковых, составных рифм. В освоение рифмы большой вклад внесли К. Джегутанов, Б. Тхайцухов, особенно М. Чикатуев. Установление рифмы как постоянного атрибута национального стиха свершилось уже в 1960-е годы.

С первых лет возрождения национальная поэзия осваивала строфические и нестрофические формы, причем второй тип количественно заметно отставал от первого. Их соотношение в процентах выражалось как 64,2 % : 35,8 %.

Из строфических композиций абазинская поэзия конца сороковых – пятидесятых годов прошлого столетия представляла двустишия, трехстишия (2 варианта), четверостишия (7 вариантов), пятистишия (4 варианта), шестистишия (8 вариантов), восьмистишия, десятистишия и двенадцатистишия. Строфических групп с четным количеством строк было гораздо больше, чем с нечетным. Такое соотношение характерно не только для абазинской, но и для других литератур.

При кажущемся разнообразии видов строф (8 основных типов, не считая вариации) на практике оказывалось, что абсолютное большинство произведений создавалось на четырехстрочной основе, и из них больше и чаще всего – с перекрестной рифмовкой. Остальные разновидности катренов и строф использовались редко.

Двустрочная строфа была реализована в единственном стихотворении Ш. Физикова «Год новых свершений». В освоении трех- и пятистрочной строф решающую роль сыграл Б. Тхайцухов. В разработке четырехстрочной строфы приняли участие многие стихотворцы, но наиболее интересные формы представил М. Чикатуев. С шестистрочной строфой работали М. Физиков, К. Братов, К. Джегутанов, Б. Тхайцухов, П. Цеков, И. Табулов, М. Чикатуев. Восьми- и десятистрочная строфы были реализованы в единичных произведениях П. Цекова и М. Чикатуева; двенадцатистрочной строфой написаны одно стихотворение П. Цекова и поэма Дж. Лагучева «Молодая доярка Сима».

Пристрастие абазинских авторов к тем или иным разновидностям строф наглядно демонстрирует анализ авторских поэтических сборников. Так, в книге К. Джегутанова «Тебя пою, отчизна» (1956) обнаруживаем 3 астрофических и 18 строфических стихотворений. Среди последних на строфы катрена приходится 14, то есть абсолютное большинство. В сборнике П. Цекова «Подвиг комсомольца» астрофическими являются 4 стихотворения и одна поэма, строфическими – 13 стихотворений и 1 поэма. И тут четырехстрочными строфами создано 11 стихотворений и 1 поэма. То есть – подавляющая часть. У Б. Тхайцухова в «Искре любви» (1958) на 6 астрофических стихотворений приходится 27 строфических стихотворений и 2 поэмы. И тут ведущее положение снова занимают четверостишия: 12 стихотворений и 2 поэмы. Преимущественное положение катрена еще отчетливее выражено в сборнике Дж. Лагучева «На берегу Кубани» (1958): 27 стихотворений и 1 поэма, тогда как на все остальные разновидности строфических и астрофических приходится лишь 6 произведений. Показатели сборника М. Чикатуева «Беру апхиарцу (1958) резко отличаются от складывавшейся выше картины: на 40 помещенных в его книге стихотворений 28 (70 %) являются нестрофическими и лишь 12 (30 %) – строфическими. Из них четырехстрочные строфы занимали меньше половины: 5 из 12.

Показатели свидетельствуют о том, что в своем творчестве абазинские авторы (за исключением Чикатуева) астрофические стихи используют гораздо реже, чем строфические композиции, и на первое место у них выходят четверостишия с перекрестной рифмовкой.

Наибольшее многообразие строфических форм обнаруживается у Б. Тхайцухова: 6 астрофических, 2 трехстишных, 19 четверостишных, 3 пятистишных, 2 шестистишных, 2 нетождественных и 1 разноразмерное. Итого – 7 различных форм. Менее всех разнообразен Дж. Лагучев: 5 астрофических, 28 четверостишных и 1 поэма, написанная двенадцатистишными строфами. К. Джегутанов представляет 5 форм, П. Цеков – 4, М. Чикатуев – 5. Но в отличие от предыдущих поэтов, последний, как было указано выше, отдавал предпочтение астрофическим стихам, и четверостишия у него в приоритете не были.

¹ Цифры в скобках указывают на дату публикации произведения в национальной газете.

² В связи с тем, что в статье рассматриваются не содержательные, а формальные признаки стиха, мы ограничиваемся только оригинальным текстом без подстрочника.

³ При подготовке подстрочного перевода ради сохранения сути произведения мы осознанно придали деепричастным оборотам форму придаточных предложений.

作者简介

Petr Chekalov

编辑信件的主要联系方式.
Email: chekalov58@rambler.ru
ORCID iD: 0000-0001-7580-4060

Doctor of Science (Philology), professor

参考

补充文件