Formation of civil executive committees in the Batalpashinsky department of the Kuban region and the main problems of their activities in 1917.

Full Text

Проблема реформирования системы местного самоуправления в России, создания эффективной местной власти, способной решать насущные проблемы населения непосредственно на уровне населенных пунктов, чрезвычайно акту-альна на протяжении уже нескольких столетий. Перманентные преобразования в этой сфере детерминируют поиск наиболее удачных форм местного самоуправ-ления, к тому же опирающихся на национальные традиции, а также предполага-ют учет просчетов и ошибок, допущенных при формировании и работе местных органов власти в прошлом. В этой связи, на наш взгляд, анализ исторического опыта становления и развития системы местного самоуправления в России на разных этапах её истории востребован, полезен и актуален. Кроме того, можно отметить, что рассматриваемая проблема в региональ-ном контексте, на материалах Баталпашинского отдела Кубанской области (большая часть территории современной Карачаево-Черкесской республики) рассматривалась довольно поверхностно. Особенно это касается периода с 1917 по 1920 г., когда страну охватил масштабный общенациональный кризис, со-провождавшийся гражданской войной. Интересующая нас проблема фрагмен-тарно затрагивалась в трудах, посвященных описанию этих трагических собы-тий и вышедших в советское и постсоветское время. Среди них, прежде всего, можно отметить работу К.Т. Лайпанова [Лайпанов 1971] и коллективные труды «Очерки истории Карачаево-Черкесии» [Очерки истории Карачаево-Черкесии 1972], «Очерки истории Кубани» [Очерки истории Кубани 1996]. В постсовет-ский период к проблеме становления российской административной системы в Карачае и Черкесии, в том числе в 1917 г. обращалась М.Н. Урусова [Урусова 2008]. В это же время появились работы В.В. Черпакова [Черпаков 2011], З.Я. Емтыль и А.В. Пахомовa [Емтыль, Пахомова 2020], Э.М. Агаджаняна [Агаджа-нян 2013] и некоторые другие, в которых интересующий нас вопрос получил некоторую апробацию. Но в исследовании Э.М. Агаджаняна это было сделано в порядке введения в общую тему, посвященную становлению и развитию орга-нов исполнительной власти Карачаево-Черкесии в 1920-1941 гг., а В.В. Черпа-ков, З.Я. Емтыль и А.В. Пахомова осветили тему выборных представительных органов государственной власти на Кубани в 1917 г., не затрагивая особенно-стей деятельности гражданских исполнительных комитетов в Баталпашинском отделе. Таким образом, определенная лакуна в области исторического знания по указанной проблематике существует, что и детерминирует дополнительные ис-следовательские усилия в избранном направлении. В основе данной статьи лежит принцип историзма, позволивший осветить проблему становления и эволюции гражданских исполнительных комитетов в Баталпашинском отделе Кубанской области в период февраля-декабря 1917 г. В ходе работы над исследованием нами были задействован ряд специально-исторических методов. Среди них проблемно-хронологический, хронологиче-ский, синхронистический, позволивший установить взаимосвязи между анало-гичными процессами, происходившими России в обозначенный период, сравни-тельно-исторический, позволивший определить особенности развития обще-ственно-политической ситуации в регионе в 1917 г., генетический, при помощи которого проанализированы основные тренды эволюции позиции местных вла-стей по земельному вопросу в рассматриваемый период и др. После Февральской революции 1917 г. в России была ликвидирована ста-рая система власти; стремительно распространялись демократические идеи управления. Временное правительство, создавая новые структуры власти, под-черкивала свою приверженность народовластию. Демократические идеи как и поддержка новых властей нашли массовый отклик среди населения всей Кубан-ской области и её Баталпашинского отдела в частности. Временное правитель-ство получило широкую поддержку и в среде местных элит, и среди значитель-ной части простого населения. При этом мотивация различных слоев общества в вопросах оказания поддержки новых властей, зачастую, довольно кардинально отличалась. Среди крестьян и горцев Баталпашинского отдела, доминировала идея пре-одоления хронического земельного дефицита. Оно рассчитывало, что новые власти в первую очередь займутся решением именно этой проблемы. Так называемое иногороднее население, к 1917 г. составлявшее около трети населения Баталпашинского отдела, рассчитывало не только на земельные пре-ференции, но и на ликвидацию своего неравноправного правового статуса, на который указывали еще в царское время [Шершенко 1906: 49-50]. Оно очень рассчитывало на социально-правовую эмансипацию, которая бы позволила на законных основания решать и отстаивать свои гражданские и экономические права. В свою очередь кубанское казачество Баталпашинского отдела рассматри-вало смену власти, прежде всего, как открывающуюся возможность пересмот-реть свой статус военно-служилого сословия. К рассматриваемому периоду значительная часть казачества рассматривала свои многочисленные обязанности в рамках службы государству и консервативные нормы общественного уклада уже как существенное бремя, а не почетную миссию. При этом оно не собира-лось отказываться от экономических преимуществ (особенно в земельном во-просе), которыми оно пользовалось в имперский период. Таким образом, интересы различных групп населения Баталпашинского от-дела Кубанской области далеко не всегда совпадали и даже в определенных мо-ментах противоречили друг другу. В итоге это не могло не сказаться на органи-зации новых органов власти на местах и на особенностях их деятельности в хо-зяйственных и общественных вопросах. Всеобщее воодушевление, охватившее население после Февральской революции, стало постепенно улетучиваться, от-ступая перед широким фронтом новых проблем и противоречий. Между тем, в марте 1917 г. в Баталпашинском отделе прошли съезды уполномоченных населенных пунктов, на которых объявлялось о полной под-держке Временного правительства. В марте-апреле того же года в отделе, как и по всей Кубанской области, были созданы выборные органы – гражданские ис-полнительные комитеты (ГИК) во главе с председателями. Они состояли из не-скольких уровней – уездный (отдельский), районный (участковый) и сельский (аульный, станичный). Правда, одновременно с этими выборными органами власти появилась вертикаль правительственных комиссаров. Они, по большей части, заменили аульных и сельских старшин в горских и иногородних населен-ных пунктах. В станицах же власть, по-прежнему, осталась в руках станичных атаманов [Очерки истории Карачаево-Черкесии 1972: 10-11]. В инструкциях о формировании и деятельности ГИК отмечалось, что в ве-дении атаманов оставались вопросы, связанные с военной службой казаков, а гражданские исполнительные комитеты должны были заняться решением во-просов гражданской жизни [Очерки истории Кубани 1996: 496-497]. В целом, можно отметить, что в сельской местности рассматриваемого ре-гиона сложилась своеобразная система двоевластия. Здесь функционировали фактически независимые друг от друга две формы управления посредством ко-миссаров (старшин, станичных атаманов) и ГИКов. Одной из важнейших задач, которую должны были решать новые органы власти, была проблема продовольственного обеспечения армии. Еще при царе в регионе стали функционировать так называемые реквизиционные комиссии, ко-торые обязывали население поставлять продовольствие на военные нужды. Война продолжалась, и данная обязанность досталась новым властям в наслед-ство от прежних. Но реквизиционные комиссии своими поборами уже успели настроить против себя основную массу населения. В 1917 г. на фоне ухудшав-шейся экономической ситуации протесты против деятельности реквизиционных комиссий становились все масштабнее и активнее. Это поставило гражданские исполнительные комитеты в щекотливое положение. С одной стороны необхо-димо было выполнять правительственное поручение, с другой – становилось очевидно, что данная функция активизирует рост социального протеста и недо-вольство новыми властями. В сложившейся ситуации местные должностные ли-ца стали проявлять солидарность с населением в вопросе снижения реквизици-онного давления. Так, общественный сход аула Теберда, указывая на значитель-но выросшие цены на продукты первой необходимости и нехватку хлеба, по-средством своих лидеров заявлял, о «критическом положении» дел в аулах и тяжести бремени реквизиций [Очерки истории Карачаево-Черкесии 1972: 19-20]. Некоторые сельские общества, пытаясь улучшить положение дел в земель-ном вопросе, стали арендовать земельные наделы. Например, нам известно, что община села Ивано-Сусановского (Марухского) арендовала под пастьбу и поко-сы участки частной земли. При этом сельские власти обязались охранять от са-мовольных порубок лес, находившийся на тех участках. В этой связи по реше-нию сельского общества была введена должность лесного сторожа, который должен был охранять лесные массивы [ГАКК. Ф. р-13. Оп. 1. Д. 39. Л. 26-26 об.]. В то же время, наверное, самой большой проблемой для местных властей в описываемый период стал земельный самозахват. Он начинал приобретать все больший размах, и бороться с ним становилось все труднее. Особенно часто са-мозахватам подвергались участки казенной и частновладельческой земли. Ха-рактерно в этом отношении постановление сбора выборных и должностных лиц с. Марухо-Эстонского от 12 ноября 1917 г., созванного старшиной Эдуардом Китцелем. В документе, принятом на собрании, отмечалось, что жители селения «живя более других окружающих нас поселений в худших условиях в земель-ных отношениях… не решались на захваты чужого имущества до постановле-ния Учредительным Собранием…». При этом там же отмечалось, что жители станиц Кардоникской и Зеленчукской, села Ивано-Сусановского подвержены «незаконным захватам… частновладельческих участков, находящихся в окруж-ности наших юртов» [ГАКК. Ф. р-13. Оп. 1. Д. 39. Л. 45-45 об.]. Земельные самозахваты распространились во всех частях Баталпашинского отдела, затронув и горское население. Известно, например, что возглавляемые Даутом Гутекуловым и Магометом Санглибаевым крестьяне аула Нижне-Мансуровского (Эркин-Халк), самовольно захватили земли, принадлежавшие помещику Мамонтову. Малоимущие жители Тебердинского ущелья под руко-водством Саида Халилова заняли часть земельных наделов помещика Николен-ко, Сентинского монастыря, ряд казенных участков, поделив их между собой [Очерки истории Карачаево-Черкесии 1972: 16-17]. Примечательно, что со временем новые местные власти не только переста-ли пытаться противодействовать таким самовольным захватам чужой земельной собственности, но и сами стали возглавлять их. Таким образом, затягивание ре-шения аграрного вопроса на уровне центральной власти привело к росту ради-кальных настроений даже среди части должностных лиц. Некоторые представи-тели местной власти, осознавая, что идея перераспределения земли довольно популярна среди значительной части населения, пытались путем «легализован-ного» самозахвата поднять свой авторитет и оперативно решить назревшие во-просы земельного обустройства. По этому пути, например, пошли в граждан-ском исполнительном комитете Курорта Теберды, возглавлявшимся Солтан-хаджи Байчоровым. Данный ГИК принял решение отобрать земельные угодья у крупных землевладельцев и передать их нуждающимся крестьянам. Правда, от-дельские власти смогли пресечь эту попытку, обвинив председателя ГИКа в пропаганде «самоуправного захвата чужой собственности» и натравливании од-ной части населения на другую [ГАКК. Ф. р-13. Оп. 1. Д. 26. Л. 15]. Однако эксцессы в данном направлении продолжали нарастать. В ноябре 1917 г. Карачаевский ГИК принял постановление, которое признавало незакон-ным решение, принятое еще при царе, об изъятии в казну двух земельных участков (14 тыс. дес. и 12 тыс. дес.), расположенных в Тебердинском ущелье. Одновременно тот же ГИК объявил, что готов отдать эти земли в аренду, день-ги от которой должны были направляться в общекарачаевскую казну. Это ре-шение, подписанное председателем Карачаевского ГИКа Х. Урусовым, членом исполкома М. Абаевым и секретарем Н. Токовым, было отправлено в Кубан-скую войсковую раду. Там оно не нашло поддержки, а начальник управления земледелия и госимуществ Черноморской губернии и Кубанской области в об-ращении к комиссару области оценил произошедшее как «нарушение владения казны» [ГАКК. Ф. р-13. Оп. 1. Д. 27. ЛЛ. 1-7 об.]. В то же время отменить по-добное решение властных ресурсов у Рады уже не хватало и ей пришлось оста-вить этот вопрос открытым [ГАКК. Ф. р-13. Оп. 1. Д. 27. ЛЛ. 1-7 об.]. В то же время решения Карачаевского ГИК вызвали протест со стороны Тебердинского аульного общества. Последнее, созвав сход выборных и долж-ностных лиц, 29 декабря 1917 г. заявило, что указанные участки были насиль-ственно изъяты из земельного фонда селения прежними властями. На этом ос-новании сход требовал вернуть эти земли не всему карачаевскому обществу, а только Тебердинскому аулу [ГАКК. Ф. р-13. Оп. 1. Д. 102. ЛЛ. 1-3.]. Кроме то-го, было озвучено требование о создании самостоятельного лесничества, дохо-дами от деятельности которого селение собиралось распоряжаться самостоя-тельно. Это решение, в свою очередь, встретило противодействие со стороны Карачаевского ГИКа. Общекарачаевский общественный лесничий Абулкерим Хасанов составил обращение к Кубанскому краевому правительству, в котором отмечал, что все леса составляют общую собственность карачаевского народа в лице 12-ти аульных обществ, а не одного Тебердинского. Он также обвинял те-бердинцев в том, что они заражены «большевистской идеологией и грабитель-скими замашками» и претендуют на общенародную собственность, и призывал краевое правительство принять безотлагательные меры для пересечения само-управных действий. Однако, ввиду «трудности безотлагательного решения во-проса» краевое правительство предпочло сохранить сложившееся к тому вре-мени статус-кво [ГАКК. Ф. р-13. Оп. 1. Д. 102. ЛЛ. 1-3.]. Отметим, что попытки радикально решить земельный вопрос, перераспре-делить земельный фонд и т.п. обуславливались не только большевистской про-пагандой. В Баталпашинском отделе она имела место быть; в некоторых насе-ленных пунктах действовали члены РСДРП(б) и близкие им революционные ак-тивисты – И. Марченко (станица Баталпашинская), И. Толопа, И. Бережной (станица Зеленчукская), С. Сотниченко (станица Кардоникская), Г. Чучулин (рудник «Эльбрус»), Д. Гутекулов (аул Тазартуковский), С. Халилов (аул Те-бердинский), Г. Дзасохов (село Георгиевско-Осетиновское). Но их влияние бы-ло довольно ограниченным. В Баталпашинском отделе, как в сугубо аграрном регионе, доминирующие позиции занимали эсеры, что и показали выборы в Учредительное собрание в ноябре 1917 г., на которых большевики потерпели полное фиаско [Очерки истории Карачаево-Черкесии 1972: 24-25]. Но дело в том, что на необходимости земельных преобразований стали настаивать практи-чески все левые партии (а не только большевики), что обеспечивало этой идее широкую социальную поддержку и создавало объективные трудности для мест-ных и краевых властей в деле противодействия незаконным переделам земли. Справедливости ради, отметим, что власти всех уровней пытались проти-водействовать незаконным актам в отношении частного и казенного землевла-дения. Кубанское правительство издало приказ, в котором объявляло, что «вся-кая попытка разрешать до Учредительного собрания земельный и другие вопро-сы путем насилия и захвата, помимо добровольного соглашения, будет пресе-каться в корне самыми решительными мерами» [Очерки истории Карачаево-Черкесии 1971: 18]. Специализированной инстанцией, рассматривавшей колли-зии в аграрной сфере, выступала Кубанская областная комиссия по рассмотре-нию земельных правонарушений, созданная в сентябре 1917 г. [ГАКК. Ф. р-13. Оп. 1. Д. 26. Л. 34]. В то же время общероссийский закон о земельных комитетах от 21 апреля 1917 г. предполагал, что к ним перейдет ведение земельными ресурсами. Они должны были формировать специальный фонд для последующей земельной ре-формы, которая планировалась после созыва Учредительного Собрания. Однако по настоянию Совета Союза казачьих войск действие данного закона первона-чально не распространялось на казачьи области. Только через несколько меся-цев Кубанский исполнительный комитет санкционировал создание земельных комитетов на Кубани, после чего здесь, как и в Центральной России, «начался разгром имений, захват земель, инвентаря и другого имущества» [ГАКК. Ф. р-13. Оп. 1. Д. 63. Л. 44.]. Помимо частных и казенных земель попытки самозахвата отмечались и в отношении частнособственнических лесных угодий. Вследствие этого местные власти в 1917 г. были вынуждены активизировать свои усилия и по борьбе с этими явлениями. Например, согласно рапорта старшины села Ивано-Сусановского (Марухского) на имя атамана Баталпашинского отдела в октябре 1917 г., жители станицы Кардоникской занимались самовольной порубкой леса на владельческих участках, входивших в границы юрта данного села. При этом нарушители не только отказывались выполнять предписания сельских властей, но угрожали последним. В итоге события стали известны краевым властям. Из Екатеринодара прислали поручение областного комиссара, в котором атаману станицы Кардоникской предписывалось не только принять меры по охране частных лесных угодий, но и привлечь виновных к уголовной ответственности. Станичный атаман созвал сход, на котором объявил, что «частновладельческие леса рубить нельзя, подчеркивая, что такие действия будут пресекаться зако-ном» [ГАКК. Ф. р-13. Оп. 1. Д. 39. ЛЛ. 1, 30-33, 38]. Довольно сложным было положение ГИКов в районах с преобладанием ка-зачьего населения. В принципе, после падения монархии власти Кубанской об-ласти вообще не спешили с либерализацией общественной жизни и местного са-моуправления. Правило, по которому в выборах в станичные и хуторские прав-ления могли участвовать только мужчины и казаки даже после революционных событий в России, продержалось довольно долго. Только в октябре 1917 г. Ку-банская краевая рада наконец-то приняла «Временные Основные Положения о высших органах в Кубанском крае», вводившие всеобщие, прямые, равные вы-боры при тайном голосовании. Кроме того, в резолюции Рады «О политическом моменте» указывалось на равенство в вопросах управления, в политическом и гражданском статусе казаков, горцев и иногородних. В ноябре совместное засе-дание Рады и областного съезда иногородних приняло основные положения, по которым до решений Учредительного Собрания население Кубани должно было самостоятельно создавать бессословные и демократические органы местного самоуправления. К участию в них допускались все жители края, достигшие 20-летнего возраста [Черпаков 2011: 35-36]. Несмотря на эти новации, политиче-ский режим в Кубанской области, в целом, с июля 1917 г. стал постепенно уже-сточаться. В это время было объявлено об упразднении Областного Совета и Кубанского облисполкома и о передаче всей полноты власти Кубанскому вой-сковому правительству [Черпаков 2011: 35]. На этом фоне, как отмечают неко-торые исследователи, на местах прошла волна закрытия ГИКов, особенно на уровне сельских поселений. При этом участковые ГИКи, в том числе в Батал-пашинском отделе Кубанской области, оказались более устойчивыми [Емтыль, Пахомова 2020: 188-189]. Таким образом, местным органам власти Баталпашинского отдела Кубан-ской области после Февральской революции 1917 г. пришлось работать в до-вольно сложных условиях. Первоначальная эйфория от революционных собы-тий и свержения царской власти прошла, и новым властям в лице гражданских исполнительных комитетов пришлось не только решать насущные хозяйствен-ные вопросы, но и столкнуться с ростом протестных настроений, радикализаци-ей общества. Ситуацию в значительной степени усугубляло то, что в регионе фактически сформировалось двоевластие: ГИКи функционировали параллельно с правительственными комиссарами (старшинами, станичными атаманами). К концу 1917 г. отчетливо проявлялись тенденции потери управляемости, элемен-тарной соподчиненности краевых и местных органов власти. Среди казачества довольно устойчивыми оказались консервативные тенденции, в результате чего к выборным органам с участием неказачьих групп населения в станицах относи-лись враждебно или, как минимум, настороженно. Но, пожалуй, самой сложной проблемой, с которой пришлось столкнуться гражданским исполнительным ко-митетам и в целом местным властям Баталпашинского отдела, стала проблема земельных самозахватов. Несмотря на ряд предпринимаемых мер, размах этих явлений постепенно расширялся и во второй половине 1917 г. некоторые из ГИКов сами становились инициаторами неправовых действий в отношении ка-зенных и частных земельных угодий. В дальнейшем начало гражданской войны в регионе фактически привело к окончательной ликвидации гражданских форм управления.

About the authors

Alexey Aleksandrovich Sayko

Karachay-Cherkess State University named after U.D. Aliyev

Email: com.berum@mail.ru
ORCID iD: 0009-0004-1429-4772

References

Supplementary files