Historian of science in the historiographic space of Caucasian studies

Full Text

В изучении сложного многогранного мира принципиальное место занимает познание окружающей действительности, истории минувших событий, явлений, процессов. Независимо от конкретного предмета изучения перед исследовате-лем неумолимо встает вопрос об источниках, которые позволяют реконструи-ровать события, раскрыть их внутреннее содержание, выявить взаимосвязи и за-кономерности развития общества. Еще более увлекательная задача встает перед историком науки, который изучает зарождение и развитие исторических знаний, историю истории по документальным материалам и опубликованным источни-кам-текстам. Многогранность проблем [Историография… 2003. Т. 1: 19, 20; Шмидт 1997: 182, 183], стоящих перед историографией, ставит вопрос об источниках развития науки, опираясь на которые ученые исследуют процессы становления, этапы развития и современного состояния истории исторической науки и, ее со-ставной части, кавказоведения. Качество историографического исследования во многом обусловливается методологией, корпусом источников, основу которых составляют исторические и историографические источники и, конечно, историо-графические факты. Интерес к внутренним проблемам историографического исследования не-случаен, поскольку «историк не может не задумываться над интеллектуальными предпосылками соб-ственных исследований, – подчеркивает А.Я. Гуревич, – которые вольно или невольно опре-деляют собой как применяемые им методы, так и формы, и структуры его построений» [Гу-ревич 1998: 246]. Развивая данный тезис, А.М. Сахаров правомерно утверждает, что концеп-туализированный факт является историографическим фактом, т. к. последний выступает в качестве концепции ученого, выраженной в одной или нескольких работах [Историография… 2003. Т. 1: 23]. В последнее время подчеркнуто широкое понимание историографического факта как любого факта, несущего научную информацию по истории науки. В практике историографических исследований внимание акцентируется прежде всего на анализе концепции, парадигме, которые отражают позицию ученого по изучаемой проблеме. В истории науки сформировалась схема систематизации историографических фактов выделяются: во-первых, главные факты, позволя-ющие реконструировать концепцию (это, прежде всего труды профессионалов-историков), и, во-вторых, вспомогательные факты, помогающие воссоздать ла-бораторию историка, контекст создания труда, ценности эпохи и т.д. Одна из наиболее сложных проблем современного кавказоведения, это ана-лиз процесса метаморфоз исторического факта в историографический. Каким образом исторический факт входит в систему историографических связей? Есть ли особенности в развитии этого процесса в кавказоведении, или они соответ-ствуют общероссийским лекалам? Ответы на эти вопросы позволяют выявить определенные закономерности развития истории исторической науки и, кавказо-ведения, в частности. В когорте известных дореволюционных ученых, занимающихся изучением истории горцев Северного Кавказа, М.М. Ковалевский занимал и занимает осо-бое место. Он одним из первых в академическом кавказоведении обстоятельно проанализировал особенности формирования системы права у многочисленных народов Северного Кавказа с исторической, юридической, социологической то-чек зрения [Ковалевский 1890; 1905; 1995]. Естественно, результаты его науч-ной практики достаточно плотно исследовались учеными, поскольку его иссле-дования многогранны и требуют основательного историографического изучения [Левитский 2007а; Левитский 2007б; Калоев 1979 и др.]. Приоткрывая «дверь» в свою творческую лабораторию, Ковалевский отме-тил наличие многочисленных свидетельств о Кавказе и народах, его населяю-щих, в трудах античных и средневековых авторов, ученых нового времени. «Юрист-этнограф, строящий свои заключения на основании кавказского материала, – подчеркивал исследователь, – имеет в своем распоряжении целый ряд равномерных взаимо-контролируемых и восполняющих друг друга данных. Вместо того чтобы довольствоваться чисто субъективными догадками о вековой древности изучаемых им обычаев и институтов, он имеет возможность удостовериться в этой древности справками у греческих и римских, арабских и византийских, армянских и грузинских географов и анналистов. Мало ему этого материала, он и в отчетах путешественников найдет обильную пищу для своей любозна-тельности» [Ковалевский 1890. Т. 1: 8]. Размышляя над комплексом задействованных источников в работах кавка-зоведов, Ковалевский обратил внимание на качественное отличие историко-этнографического материала от этнографического. «Это превосходство не только делает возможной многократную проверку одних и тех же данных, но и раскрывает перед нами порядок зарождения и рост отдельных институтов, а также ту преемственную связь, которая существует между различными стадиями развиваю-щейся общественности» [Ковалевский 1890. Т. 1: 8]. Такой подход позволяет согласиться с В.Ю. Левитским, обосновавшим особенности «эмпирико-компаративистской методологии ученого» [Левитский 2007б: 18], под которой понимается сравнение нескольких культур с целью рас-крытия в них, с одной стороны, общих, универсальных принципов и установок, а, с другой, выявления различий, свидетельствующих о самобытности рассмат-риваемых практик. Работая с широким кругом норм обычного права горцев, Ковалевский при-менил обоснованную им систему индикаторов, которые указывали на: 1) принадлежность к тому или другому источнику происхождения; 2) генетическую зависимость форм и стадий гражданственности; 3) своё функционирование по обеспечению родовой солидарности в юри-дических отношениях как между членами одного рода, так и с соседними [Ле-витский 2007б: 21]. Такой подход позволил ему сделать принципиальный вывод: «…действующий обычай не является исключительным отражением современного ему юридического сознания народа, а представляет собой ряд исторических наслоений, из кото-рых одни вызваны естественным ростом народной жизни, а другие обусловливаются тем влиянием, какое в разные эпохи писаный закон оказывал на народный обычай» [Ковалев-ский 1890. Т. 1: 79-80]. Таким образом, исследователь выявил в нормах права горцев XIX в. влия-ние соседних народов/цивилизаций, свидетельствующих о том, что адаты отра-жают не отсталые, закостеневшие формы традиционного общества, а поступа-тельный ход развития человечества. Постановка вопроса о многослойности ада-тов горцев – репрезентативных исторических источников – развитого и допол-ненного в трудах исследователей, превратилась в концептуально осмысленный историографический факт. В дискуссии конца XX – начала XXI в. о кавказской цивилизации, результаты изысканий М.М. Ковалевского о значимости горских традиций и обычаев, были использованы для подтверждения ее существования [Абдулатипов 1995; Аникеев 2000; Давидович 2000; Кинелев 1995; Майборода 2000; Черноус 2000; Шадже 2000], поэтому мы и рассуждаем о работах извест-ного ученого как об историографическом факте. Разрабатывая теоретические вопросы историографии, историки сосредото-чили внимание на существовании так называемого доисточника, термине, при-менимом к историографическому памятнику на той стадии, когда он еще не стал объектом исследования [Шмидт 1997: 77]. По мнению А.Г. Быковой и В.Г. Ры-женко, традиционный исторический источник, вовлеченный в процесс историо-графического анализа, приобретает новый статус – статус историографического источника [Быкова А.Г., Рыженко 2005: 35]. Не случайно, и С.О. Шмидт заост-ряет внимание на том, что «историографический источник, прежде всего, явля-ется историческим источником» [Шмидт 1997: 184]. В свою очередь, обращаясь к историческому источнику известный кавказо-вед, профессор В.П. Крикунов подчеркивает, что «следует непременно отдавать себе отчет, на какие вопросы (с учетом происхождения документа, его служебного назначения в жизни и т.п.) он может дать ответ, а на какие нет? Какую информацию – открытую и скрытую, прямую и косвенную – можно рассчитывать получить?» [Крикунов 1988: 8]. Но такая постановка вопроса как раз и размывает грани между историче-ским и историографическим источником, объединяя их познавательные практи-ки. Проанализируем метаморфоз исторического источника в историографиче-ский на конкретном примере. Скажем, «Докладная записка выборных Большой и Малой Кабарды и горских обществ» от 8 августа 1866 г. начальнику Терской области генералу М.Т. Лорис-Меликову об освобождении зависимых сословий в Кабарде за выкуп на основании взаимных между феодалами и зависимыми крестьянами соглашений» [Крестьянская реформа 1947: 64–67] служит пре-красным историческим источником о взаимоотношениях горской элиты с под-властными крестьянами, она фиксирует роль унаутов, кулов и карауашей – бес-правных холопов – в повседневной жизни кабардинской и балкарской знати. Опираясь на этот важный исторический источник, исследователи обосновывали свои общественные приоритеты в процессе изучения эмансипации зависимых сословий. Так Е. Старцев отстаивал официально-охранительные, Д. Кодзоков – славянофильские, В. Кудашев – либеральные, Т. Кумыков – марксистские мето-дологические предпочтения. Введенный в широкий научный оборот документ стал, независимо от мнения его авторов, предметом полемики, споров ученых, его содержание анализировали, выявляли, что, когда и кем сказано, правильно ли переводчик озвучил мысль, а писарь ее записал и т. д. Документ начал «жить» своей жизнью, втянувшись в научный дискурс ученых. С этой точки зрения мы можем использовать записку как историографический источник, от-ражающий уровень развития кавказоведения анализируемого этапа, социальные приоритеты исследователей, интеллектуальный уровень авторов документа и др. Для историка науки особенно значимы исторические источники периодиче-ской печати, которые легко трансформируются в историографические источни-ки, сообщая новости о научных экспедициях или открытиях, информацию об ученых, развитии исторических представлений о прошлом и т. д. Историограф, изучая, например, опубликованные статьи известного доре-волюционного кавказоведа Н.Ф. Грабовского, пытается, через призму совре-менного уровня научного познания, выявить в его наследии бытующие в XIX в. общественные идеи, настроения, ценности. В частности, анализируя рассужде-ния Грабовского о необходимости исследовать неудовлетворительные резуль-таты реформы, историк науки, вслед за автором, должен показать, в чем именно состояли плачевные итоги освобождения крестьян в Кабардинском округе. Причина, заставившая его взяться за анализ имущественного положения горцев после реформы, заключалась в опубликовании, по его мнению, недостоверных сведений в печати: «В настоящей статье я намерен изложить теперешнее материальное положение их (освобожденных. – авт.) в сравнении с прошлым по имеющимся фактическим данным. Счи-таю, это тем более необходимым, что в статье г. Е. С-ва проходит совершенным молчанием имущественную сторону бывших крепостных» [Грабовский 1992: 1]. На основании данных, извлеченных из материалов участковых посредниче-ских комиссий, открытых во всех участках Кабардинского округа, Грабовский уточнил картину реформы, привел цифры о численности освобожденных по участкам округа, показал их имущественное положение [Грабовский 1992: 2]. Примерно, к этим же данным пришли современные ученые [Кумыков 1965: 239; Кузьминов 2018: 104]. Перед нами, в данном случае, механизм верификации, т. е. проверки и подтверждения информации о численности освобожденных кре-стьян в процессе крестьянской реформы 1866–1867 гг. дореволюционных, со-ветских и современных историков. Очевидно, что такой подход – быстрая ре-флексия на недостоверность печатного слова – может и должен получить оцен-ку историка науки. Каждый исследователь в чем-то прав, а в чем-то ошибается или неточен. Поскольку историограф претендует на знание «истинного» положения дел, он берется исправить ошибки своего коллеги-историка и в то же время выделить в его концепции рациональное зерно. Естественно, возникает вопрос: а можно ли сами тексты статей Н.Ф. Грабовского и других авторов XIX – начала XX вв. ис-пользовать в качестве историографических источников? Ведь многие историки XX в.: Г.А. Кокиев, И.Ф. Мужев, Т.Х. Кумыков, Х.Х. Рамазанов, С.Ш. Гаджиева и др., профессионально исследующие процесс модернизации у горских народов, относились к этим публикациям довольно скептически и не причисляли их ра-боты к числу репрезентативных источников. Отрывочные сведения, дошедшие до нас о Н.Ф. Грабовском, свидетель-ствуют, что он родился в семье разжалованного солдата-дворянина, высланного из Польши после подавления восстания 1831 г., в крепости Владикавказ в 1842 г., где не получил ни систематического, ни тем более исторического образова-ния, поэтому научными методиками сбора и анализа материала он не владел. С другой стороны, его взгляды формировались на местной кавказской поч-ве, в военно-чиновничьей среде, близко соприкасавшейся с повседневной жиз-нью горского населения края, вследствие этого они во многом типичны для рус-ского кавказоведения 60–70-х гг. XIX в., поскольку отражали характерные чер-ты того времени. В его статьях мы находим детальное описание быта, традиций, исторических событий, происходящих в горской среде. Особенно интересны его статьи об освобождении зависимых сословий в Кабарде и Балкарии, написанных на основе первичных документов: материалов посреднических комиссий, отче-тов начальников участков, начальника Кабардинского округа, личных впечатле-ний и др. Он принимал непосредственное участие в подготовке и проведении крестьянской реформы в Кабарде и Балкарии, за что был награждён медалью «За дело освобождения крестьян» [ЦГА РСО-Алания. Ф. 12. Оп. 6. Д. 206. Л. 105.], поэтому его заинтересованный и одновременно критический взгляд на формы и методы ее реализации, особенно интересен сегодня, отражая позити-вистскую трактовку событий. Вникая в тонкости биографии, служебную карьеру, идеологические прио-ритеты изданий, в которых публиковался Грабовский, гражданскую позицию, отстаиваемую в очерках, историк науки обязан воспроизвести все факторы, ока-зывающие влияние на его исторические представления. Без этого осмысление авторской позиции будет не полным и схематичным. Изучение его исторических взглядов М.Х. Ацкановым [Ацканов 1967], Е.С. Тютюниной [Тютюнина 1987], Х.-М.А. Сабанчиевым [Сабанчиев 1989], К.Ф. Дзамиховым [Дзамихов 2008], П.А. Кузьминовым [Кузьминов, Мальбахов 2008] и др. привело ученых к выво-ду, что в основе его мировоззрения лежат либеральные представления о путях общественного развития, которые сочетались с ярко выраженными антикре-постническими настроениями, характерными для демократических слоев рус-ской интеллигенции пореформенного периода. Таким образом, перед нами не просто абрис, эскиз, фотография освещаемых событий, хотя важно и это, а текст, отражающий личное отношение Грабовского к социальной реформе в Ка-бардинском округе, горцам, российскому обществу. Это дает нам право утвер-ждать, что его публикации являются не только историческими, но и историо-графическими источниками. В связи с этим возникает новый круг вопросов. Если историограф выявил какую-то статью по теме своего исследования, но автор работы не установлен, например, упоминаемая выше статья Е. С…ва, можно ли использовать статью анонима в качестве историографического источника? А если автор известен, но нет сведений о нем как о гражданине, исследователе, можно ли рассматривать его работу в качестве историографического источника? А если есть сведения, но они отрывочны и не отражают его общественную позицию, а только сумму кон-кретных фактов, статистических данных по освещаемой теме? Поставленные вопросы не случайны и заостряют проблему историографи-ческого источника, которая заключается в том, что таких работ в дореволюци-онном кавказоведении достаточно много. Считаем, что историк науки должен, в первую очередь, анализировать конкретное содержание работы, не останавлива-ясь на особенностях формирования общественно-политических взглядов иссле-дователя. То есть логика историографического исследования предполагает ре-шение главного блока вопросов истории науки – реконструкции наиболее зна-чимых историографических событий кавказоведения, затем, менее важных и т.д. Хотя, конечно, можно избрать и обратный вариант, как это делают краеведы или ученые, исследующие творчество конкретного просветителя, общественно-го деятеля, любителя истории, оставившего потомкам свое понимание тех или иных событий прошлого. Они скрупулезно собирают источники, по которым выясняют детали биографии, его участие в деятельности местных научных об-ществ, возможное авторство статей или книг, а затем анализируют его творче-ство, процесс развития науки в крае и т.д. Идеальным, конечно, будет совмеще-ние обоих подходов в ходе изучения вопроса. Возвращаясь к историографическим проблемам кавказоведения отметим, что в дореволюционный период на Северном Кавказе практически отсутствова-ла система высшего образования, сеть научных учреждений: кафедры, секторы НИИ, за некоторым исключением, специалистов с систематическим научным образованием. О характере общественных отношений, политическом устрой-стве, особенностях правовых, социальных, аграрных отношений у горцев писа-ли, в основном, офицеры Отдельного Кавказского корпуса / Кавказской армии, чиновники, публицисты, журналисты, путешественники, любители истории, ко-торые на основе личных впечатлений, сведений от информантов, некоторых официальных документов освещали те или иные события. В них часто приво-дятся противоречивые суждения, отсутствуют теоретические обобщения, иска-жаются факты описываемых событий. Можно ли эти публицистические зарисовки принимать как полноценный «строительный материал» науки? Правомерно ли отождествлять их с историо-графическими источниками и фактами? По нашему мнению, да. В этом убежда-ют теоретические работы С.О. Шмидта [Шмидт 1997], М.В. Нечкиной [Нечкина 1965], А.М. Сахарова [Сахаров 1981], А.И. Зевелева [Зевелев 1987], М.П. Мохначевой [Мохначева 1999], И.Д. Ковальченко [Ковальченко 2003], С.В. Чиркова [Чирков 1994: 403] и др. Во-первых, к сожалению, документальных источников по истории кавказо-ведения крайне мало, поэтому мы должны чрезвычайно бережно относиться к сохранившимся источникам, выявляя в них не только фактологию того или ино-го события, но и общую информацию об имманентных факторах развития кав-казоведения, уровне развития исторических представлений, качестве освещения событий. Во-вторых, «многие исторические концепции, например, концепции фран-цузской буржуазной революции конца XVIII в., – отмечал академик А.Л. Нарочницкий, – впервые озвучены в прессе того времени» [Нарочницкий 1973: 7]. В данном случае официальная концепция крестьянской реформы у народов Терской области, озвученная Е. Старцевым, была критически проанали-зирована Н.Ф. Грабовским в местной периодической печати («Сборник сведений о кавказских горцах»). В-третьих, в истории науки установлено, что широта и глубина распро-странения научных взглядов, концепций и представлений зависит не столько от выдающихся исследователей, которых, как правило, не бывает много. Маги-стральные линии развития науки яснее раскрываются «в периодических издани-ях, в дискуссиях, в памятниках общественной публицистики» [Косминский 1963: 10]. Приводимый нами материал по истории кавказоведения, считаем, подтверждает эту мысль известного медиевиста. В-четвертых, работая над проблемами развития науки, необходимо изу-чать, – подчеркивает С.О. Шмидт, – совокупность рядовых историографических фактов, типичных для той или иной эпохи. К ним он отнес «забытые» имена и издания, научные общества и учреждения, систему распространения историче-ских представлений [Шмидт 1976: 265], на чем и мы фокусируем внимание. В-пятых, развитие исторических представлений о прошлом народов Север-ного Кавказа определяется теми работами, которые были опубликованы и бла-годаря этому стали достоянием широкого круга читателей, любителей истории родного края или ученых. Они формировали как концептуальное, так и обще-ственное звучание поднятой проблемы, в силу чего мы не имеем права их игно-рировать. Это обстоятельство отметил С.О. Шмидт, который подчеркнул мощ-ную тягу провинциальной интеллигенции к истории своего региона, заключаю-щуюся в том, что «развитие краеведения, где столь значительна роль лиц, не имеющих зачастую профессиональной научной подготовки, – разве не свиде-тельство тяги этой широкой среды к восприятию именно научного знания?». Отвечая на поставленный вопрос, ученый отметил, что краеведы «ныне уже не довольствуются при подходе к историографической проблематике рассмотре-нием только тех сочинений, которые определяли главные линии развития исто-рических концепций» [Шмидт 1997: 183]. Значение дореволюционных работ в кавказоведении трудно переоценить, поскольку они стали тем крепким фундаментом, на который частично опиралась советская, и в значительной мере современная историография. Научная значи-мость данной группы историографических источников временем только увели-чивается со временем. Исследователям ещё предстоит выявить весь историо-графический ряд дореволюционных работ, которые, несмотря на прошедшие годы со времени публикации, до сих пор концептуально, а зачастую и фактоло-гически не изучены. Имеем в виду многочисленные статьи и очерки в периоди-ческих изданиях Кавказа, Москвы и Петербурга, хранящиеся в библиотеках и архивах бывших советских республик, государствах Восточной Европы, в даль-нем зарубежье (Турция, Иран, Италии, Англия, Франция, Германия и др.). Вместе с тем трудно согласиться с мнением С.П. Исачкина, что в историо-графическом исследовании документальным источникам принадлежит вспомо-гательная роль [Исачкин 2004: 9]. Наоборот, именно опубликованные докумен-ты или архивные материалы, естественно, в совокупности с другими видами ис-точников, в том числе и историографических, формируют адекватное представ-ление об изучаемой проблеме, культуре общества, уровне исторического зна-ния, эпохе. Они позволяют избежать неточностей, а порой и фальсификации не-добросовестно изложенного в исторических исследованиях фактического мате-риала. Считаем необходимым подчеркнуть, что в задачу историографа входит не только конкретный анализ историографических источников по теме, но не менее важно указать на слабо разработанные сюжеты события или процесса, а также подсказать, с помощью каких групп источников и методов познания мож-но устранить выявленные пробелы. Подводя итоги отметим, историк науки должен выявлять и анализировать любые по форме и содержанию репрезентативные материалы, т. е. «все имею-щиеся в распоряжении историка свидетельства, сохранившие память о про-шлом» [Шеуджен 2011: 4], позволяющие уточнить сведения о жизни и творче-стве авторов, опубликовавших работы по истории народов региона, конкретных событиях и процессах прошлого; во-вторых, тщательнее изучать средства мас-совой информации, в которых сосредоточен колоссальный объем информации по истории науки; в-третьих, анализировать идейные позиции редакторов, чле-нов редколлегий, дающих первую экспертную оценку присылаемых статей в ре-дакцию, периодических изданий, в которых публиковали свои работы кавказо-веды; в-четвертых, определять уровень профессиональной подготовки кавказо-ведов, публикующих работы по различным сюжетам истории народов Северно-го Кавказа; в-пятых, выяснять, как шел процесс обсуждения общественно зна-чимых проблем народов региона в печати, в чиновничьих кругах региона и сто-лицы; и т.д. Изучение этих проблем углубит представления о содержании познаватель-ного процесса историографического исследования, приоткроет научные лабора-тории кавказоведов, даст возможность разобрать концептуальные приоритеты авторов.

About the authors

Petr A. Kuzminov

Kabardino-Balkarian State University named after H.M. Berbekova; Kabardino-Balkarian Scientific Center of the Russian Academy of Sciences

Email: petrakis_hist@bk.ru
ORCID iD: 0000-0002-5767-1484

Angela A. Zhurtova

Kabardino-Balkarian State University named after H.M. Berbekova; Kabardino-Balkarian Scientific Center of the Russian Academy of Sciences

Email: anzhelka28@mail.ru
ORCID iD: 0000-0003-0928-2393

Inna S. Tahusheva

Kabardino-Balkarian State University named after H.M. Berbekova

Email: tahusheva94@mail.ru
ORCID iD: 0000-0002-6409-3045

Natalia S. Lavrova

Kabardino-Balkarian State University named after H.M. Berbekova

Email: lawrowa.natali2012@yandex.ru
ORCID iD: 0000-0001-5651-333X

References

Supplementary files