Adyghe social terminology based on the materials of the ethnographic expedition of E.N. Studenetskaya to the Kabardian Autonomous Soviet Socialist Republic (1947)

Full Text

Введение

В послевоенные годы в Государственном музее этнографии народов СССР началась подготовка выставки «Кабардинцы, осетины». Для пополнения музейного вещевого фонда в 1947 г. Государственный музей этнографии народов СССР совместно с Кабардинским научно-исследовательским институтом организовали этнографическую экспедицию в Кабардинскую АССР.

По материалам архива отчетов и дневников Е.Н. Студенецкой, работа проводилась в четырех районах КАССР:

а) Лескенский район – сел. Ст. Лескен, Ст. Урух, Аргудан – 17 дней.

б) Советский район – сел. Советское, Жемтала – 6 дней.

в) Урожайненский район – с. Арик – 4 дня.

г) Урванский район – сел. Ст. Черек – 5 дней [АРЭМ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 973. Л. 2-3].

Являясь руководителем экспедиции, Евгения Николаевна Студенецкая эти районы выбрала из-за их территориального расположения. Будучи специалистом по Северо-Западному Кавказу, исследователь знала, что эти районы были плохо изучены ее предшественниками, кроме того, «они примыкают к территории Осетии, богатой археологическими материалами и уже значительно изученными специалистами. Для этнографа эти районы, как пограничные, имеют также большой интерес, поскольку они дают материалы для установления элементов общности и различия между соседящими народами» [АРЭМ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 973. Л. 2].

Экспедиционный отчет, составленный Е.Н. Студенецкой довольно подробный, его объем составляет 26 машинописных листов. И на последней странице заверен подписью автора. Несмотря на относительно небольшой объем, представленный текст весьма информативен. Первая его часть посвящена таким общественным институтам, как гостеприимство, аталычество, обрядам семейного цикла, но содержат также важные детали, иллюстрирующие межсословные отношения. Поэтому мы посчитали целесообразным включить в статью весь текст отчета Е.Н. Студенецкой, хотя основной исследовательский акцент в нашей работе сделан на репрезентации черкесской терминологии, касающейся сословной стратификации традиционного кабардинского общества. Изучение общественного строя Кабарды, сословной иерархии, взаимных прав и обязанностей привилегированных и зависимых сословий в российском кавказоведении тема давняя, но далеко не исчерпанная. Еще в XIX в. имперская администрация начала сбор материалов для определения сложных межсословных отношений среди автохтонного населения Северного Кавказа. После создания в 1864 г. Временной комиссии для разбора личных и поземельных прав туземного населения Терской области (с 1869 г. Комиссия для разбора сословных прав горцев Кубани и Терской области) эта работа приобрела систематический характер [Материалы… 1986; Леонтович 1882; Сборник документов… 2003a; Сборник документов… 2003b]. Первые черкесские историографы в своих работах также уделяли большое внимание адекватному отражению особенностей сословной структуры традиционного адыгского общества [Ногмов 1994: 125-126, 152-169; Хан-Гирей 1978: 118-139; Кудашев 1991: 98-130]. До революции 1917 г. и эпохи советской модернизации сословный вопрос в Кабарде так и не был решен, и черкесская аристократия не была признана на официальном уровне частью дворянского сословия Российской империи. В XX в. изучение сословного строя, типологизации традиционного адыгского общества приобрели значение важной академической проблемы и ее разрешению посвящен целый ряд монографий и коллективных обобщающих работ [Гарданов 1967; История Кабардино-Балкарской… 1967: 204-206; Думанов 1990; Кажаров 1994; Адыгская (черкесская)… 2006: 130-167 и др.]. Тем не менее, проблема до сих пор является дискуссионной и содержит ряд спорных вопросов, обусловленных отчасти объективными причинами. Как справедливо заметила Е.Н. Студенецкая в своем отчете, «…сложность кабардинской феодальной иерархии и трудность языка, приводило к путанице и неточностям в терминологии, что еще больше затрудняло общую картину … для выяснения социальных отношений Кабарды последних столетий, а также для обрисовки полной картины необходимо обратиться и к источникам этнографическим и фольклорным». Отчет Е.Н. Студенецкой и представляет собой такой источник высокого качества. Его введение в научный оборот и краткий анализ содержательной части являются задачей представленной работы.

Текст публикуется в соответствии с современными правилами орфографии и пунктуации с сохранением особенностей написания этнических названий оригинала. Кабардинские термины в тексте оставлены в оригинале, даже в тех случаях, когда написаны с ошибками. Этнографические адыгские термины, зафиксированные Е.Н. Студенецкой в ходе экспедиции выделены курсивом, в скобках даны аутентичные формы согласно современным нормам кабардино-черкесского языка.

Отчет о командировке научного сотрудника Е.Н. Студенецкой

в Кабардинскую АССР

по собиранию этнографического материала в 1947 г.

Кроме основных тем экспедиции, касавшихся материальной культуры, велась работа и по ряду вопросов, касающихся социальных отношений. Некоторые из них, как например, вопрос о гостеприимстве – куначестве увязываются и с темами материальной культуры, в частности с жилищем. Известно, насколько характерно для горцев Кавказа и, прежде всего, кабардинцев, наличие отдельного помещения для приема гостей – хажешъ (хьэщIэщ, т.е. «гостевой дом». – Авт.).

Хажешъ был в каждом зажиточном доме, а для дворянского и княжеского именно он являлся необходимостью. Известно, что когда были две хажешъ – для близких родственников и для других гостей. Обстановка хажешъ была очень простой. Он представлял собой отдельный домик, в котором находился очаг, служивший для обогревания комнаты. Еду в хажешъ не приготовляли, а приносили готовой из унешха (унэшхуэ, досл. «большой дом». – Авт.) или кухни. Огонь в очаге поддерживали младшие мужчины семьи, обслуживавшие гостя, но гость и сам мог подкладывать дрова, если тот вышел¹. Не допускалось чтобы огонь погас. Это считалось похвальным. В хажешъе была не постеленная кровать. Постель приносили девушки и стелили для гостя, а утром опять уносили. Кроме того, в хажешъе находились скамейки, а иногда диван тахтабан. Обязательно для хажешъа наличие намазлыка (нэмэзлыкъ, т.е. «молитвенный коврик». – Авт.) и таза с кумганом (къубгъан, т.е. металлический кувшин. – Авт.) для омовений. В стенах вбивались колышки для развешивания одежды, седел и т.п. Описание хажешъа, данное стариками, совпадает с зарисовкой, сделанной в начале XIX века.

<Л 18>

Прием гостя – это целый церемониал, все этапы которого строго предписаны обычаем. Гость заезжал в ворота на коне. Если хозяин дома, то он выходил на встречу, брал коня за уздечку и гриву и помогал гостю слезть. Если хозяина и других мужчин семьи не было дома, навстречу выходила хозяйка и сама держала коня, затем, гость шел в хаджашъ, а хозяин провожал его сзади. С гостя снимают башлык и бурку и несут их за гостем в хаджашъ, где вешают на колышки в стене. Войти в бурке и башлыке – неприлично. Оружие, кроме кинжала, снималось одновременно с буркой. Забота о коне и уход за оружием лежал на членах семьи хозяина. Когда гость уезжал, хозяин выводил коня, выносил оружие и бурку и сам надевал на гостя. Уход за конем и оружием лежал на молодежи семьи хозяина, а если таковой не было, то на самом хозяине. Исключением являлись случаи, когда гость был молодой, а хозяин старик, то тогда гость ухаживал за конем сам, но хозяин все же выходил встречать гостя. В случае его болезни или крайней старости, встречала девушка и вводила гостя в хажешъ к старику. Гость имел в хажешъе определенное место, в зависимости от его возраста, в сравнении с возрастом хозяина. Если гость и хозяин – старики, то хозяин сидел на своем обычном месте, а гость на тахтабане или скамье против очага. Хозяин же на почетном месте – тахте. Другой информант Жилов К. 80 лет из сел. Жемтала дал подробный материал относительно поведения гостя и правил ведения угощения и пира… По обычаю хозяин, в случае приезда гостя, звал кого-либо из своих друзей – соседей, подходящих по возрасту к гостю, и сажал его рядом. На почетном месте усаживали старшего из гостей и приглашенного приятеля, а затем, всех остальных по возрасту. Самые младшие гости сидят отдельно. Хозяин, если он молодой. То не сядет, но будет находиться в комнате, если же хозяин очень стар, то находится в отдельном помещении. Если же он равен гостю по возрасту, то сядет вместе с гостями выше или ниже своего приятеля, смотря по возрасту.

Самого старшего из гостей называли тхъэмадэ (тхьэмадэ, т.е. старейшина. – Авт.). Даже князь сидел ниже его; соседа-приятеля называли хэгъырей (хэгъэрей, т.е. близкий, знакомый семье. – Авт.). Молодежь, которая ухаживает за гостями, называется щхьэгъырыт (щхьэгъэрыт, т.е. прислуживающий во время застолья, виночерпий. – Авт.)

Приготовляли пищу унаутки (унэIут, т.е. раб, досл. «стоящий у дома». – Авт.), а подавали или мужчины – унауты или молодые мужчины из семьи хозяина. Мужчины лет до 30 уже не могли сидеть и кушать с гостями. Они стояли, пели песни, ели стоя, что им подадут гости. Когда же старшие наедятся и уходят, они говорили молодежи – теперь стол ваш, ешьте и пейте. Парни стоят в помещении на непочетном месте у двери жефехег (жыхэфэгу, т.е. часть пола в помещении ближе к двери. – Авт.). Столь же строгими правилами руководствовались в порядке подачи пищи, разделе мяса и всем поведением хозяев и гостя вплоть до его отъезда.

Не имея возможности и необходимости в отчете излагать весь материал, считаю необходимым подчеркнуть, что столь точная разработка его показывает как на давность обычая, так и на особое значение, которое придавали его соблюдению. Всякое нарушение обычая приводило к обиде, часто выливалось в ссоры и разрыв отношений. Если представить себе, насколько важно было избежать этого в то время, когда всякое недоразумение могло привести к длительной кровной вражде, а также способствовало обострению межфамильных и племенных распрей, то естественно, что правила обращения с гостем прививались с детства, как нерушимый закон и одна из важнейших составных частей адыге хабзе (адыгэ хабзэ, т.е. адыгское обычное право, в том числе этические нормы. – Авт.).

<Л 19>

В кавказоведческой литературе имеется детальнейшее описание обычаев приема гостя у осетин опубликованное Е.Г. Пчелиной и сбор столь детального материала по Кабарде, возможно, дал бы интересные результаты. Поскольку гостеприимство касалось и чужестранцев, а связи между соседними народами были очень сильны то, как можно предполагать и ритуал приема гостя мог иметь так, сказать «международный» характер.

Одним из обычаев, закреплявших связи между народами и сословиями, являлось аталычество в его поздних формах. Вопросы аталычества затрагивались во многих русских и иностранных работах, причем, имеются концепции, объясняющие и самый институт.

Значительно слабее освящен вопрос с бытовой точки зрения, между тем, при конкретных записях выявляется, что в XIX в. в условиях резкого классового и сословного расслоения, это последнее отразилось на правах на жизнь воспитанника – канна (къан, т.е. воспитанник. – Авт.), и его молочных братьев.

Так, например, люлька канна должна была стоять на тохтабане, постланной циновкой, в то время как люльку своего ребенка аталычка держала на полу. Люльку канна нельзя качать ногой, кормили, в первую очередь кона. Своего ребенка можно было посадить на пол, оставить одного, канна надо было держать или в люльке, или на руках и не оставлять одного. Все это ясно показывает, насколько почетная обязанность воспитания ребенка господина превращалась в феодальную повинность и тяжелую с точки зрения затраты времени и средств, а также и морально, поскольку своего родного ребенка надо было поставить в худшие условия. Бывали факты, когда от этой «чести» отказывались, но в большинстве случаев, несмотря на все тяготы, подчиненный старался заполучить кана для того, чтобы впоследствии обрести в нем покровителя.

Обряд возвращения ребенка в семью носил название къаншежь (къаншэж, т.е. возвращение воспитанника-къан^,а в дом родителей. – Авт.). Имеются записи и самого обряда.

Родственники по молоку – дыгызэ (дэгызэ, досл. «нянька», вскормившая воспитанника. – Авт.) (приравнивались к кровным и исключались из брака).

В связи с аталычеством, естественно, пришлось заняться вопросом родов и воспитания детей.

В отличие от некоторых кавказских народов, сохранивших более архаические формы и пережитки матрилокальности, при которых роды проводятся в доме матери, у кабардинцев рожали в доме мужа в лагуне (лэгъунэ, т.е. отдельное помещение, комната молодой пары в большом доме-унэшхуэ  – Авт.) (помещении для брачной пары). Помогала бабка. Когда ребенок родился, на порог клали кусок железа или железный предмет, через который перешагивали все проходящие и тогда ребенок вырастал здоровым. Это называлось быдэ хъуну (быдэ хъуну, досл. «стать крепким, здоровым». – Авт.). Дней через пять проводился обычай «положения в люльку». У крестьян ребенка в люльку первый раз укладывала свекровь или жена брата мужа. У стариков собирали женщин, которые приходили с угощением и клали ребенка в люльку. На люльку клался подарок «гущэщхьэдэл» (гущащхьэ дэл, досл. «положенное в изголовье люльки». – Авт.) – на люльку положенное. Для женщин также устраивалось угощение. Родители пысажа (по-видимому «нысащ1э», т.е. невестка. – Авт.) приносили подарок в виде платка или отреза на платье. Этот подарок клали на люльку и так вносили люльку в унэшхэ. Старшая из пришедших женщин берет этот подарок и передает его свекрови. Чтобы ребенок не болел в головах на люльку клали Коран (маленький), дуа. На шею иногда надевали бусы и раковинку, чтобы злые люди смотрели на это разноцветное, а не на ребенка и не сглазили его. Это называлось нэтэмыхуэ дыуэ (нэтемыхуэ дыуэ, т.е. оберег от сглаза. – Авт.) – дуа, чтобы глаз не ударил.

<Л 20>

Определенные обычаи отмечали каждый этап в физическом развитии ребенка. При появлении первого зуба справлялось тхъэлъэIу (тхьэлъэIу, досл. «моление Богу». – Авт.) – вечер первого зуба. В это время пекли пирог с сыром или картошкой. Для того чтобы зубы росли скорее и, чтобы он скорее начал ходить, его ставили в коровий навоз.

Когда ребенок начинает ходить, пекут пирог из пшенной муки и кушают с гостями. Этот пирог называется лъержеувэ мэжэджэ (лъэтеувэ мэжаджэ, т.е. пирог, испекаемый в честь того, что ребенок начал ходить – Авт.) – первый раз ходит пирог.

Справляется обычай хэдэ (хэдэ, досл. «выбор». – Авт.) – вокруг ребенка кладут Коран, ножницы, гармонию, а если мальчик, то Коран, оружие, ногайку и др. предметы, чтобы угадать, кем будет ребенок, к чему он потянется, если к книге – мулла, к оружию – воин и т.п.

Уже в этом гадании подчеркивалось будущее разделение труда и общественных обязанностей между мужчиной и женщиной мужчина – воин, наездник, скотовод, пахарь. Женщина – швея, музыкантша, хозяйка. Еще более резко выявляется это в дальнейшем воспитании.

У мальчика оно складывается из воспитания в нем воинских доблестей, а также приучение к мужскому труду (у трудовой части населения), в первую очередь к скотоводству.

Мальчик лет 5-6 уже должен был садиться на лошадь, играл самодельным деревянным оружием, упражняясь во владении им. Настоящее оружие он получал в 14-16 лет. Сначала это было старое и плохое, потом он сам добывал себе или ему давали родные.

Всякое празднество и событие в селении сопровождалось воинскими развлечениями, состязаниями в ловкости. В основном это была джигитовка и стрельба в цель. Старики, прежде всего, являлись судьями, а также учителями. Скачки шыгъажэ (шыгъажэ – Авт.)  устраивали и на свадьбе, и на похоронах холостого парня, при этом призами служили вещи умершего. Выбирались 3 различных по качеству вещи и вручали их победителям. Вручал призы хозяин. В скачках участвовали и взрослые, и мальчики (чтобы лошади было легче). При скачках поднимали шапку с земли, скакали, стреляли на спину в лицо и т.п. при свадьбах между группами верховой молодежи, сопровождавшей и встречавшей невесту, происходила борьба за знамя «барак». Состязания по стрельбе в цель происходили и во время праздника возвращения пахарей. Целью служило особое сооружение, носившее название «къабакъ» (къэбакъ – Авт.) (укрепленное место) на высоком шесте прикреплялась деревянная крестовина – джиюр (жор, досл. «крест». - Авт.), в которую вбивались колышки с деревянными фигурами, изображавшими всадника, оленя, свинью, утку, голубей и т.д. на шею этим фигуркам повязывались призы – мелкие предметы. Шест нижним концом вбивался в колесо арбы, и укреплялся на боковых стенках, на которой стояло несколько человек и придерживали шест. Стрелявший должен был сбить фигурку и тогда ему доставался приз. В случаях, когда мальчик воспитывался у аталыка, на обязанности последнего лежало снабжения его конем, седлом, оружием и обучение всему, что следовало знать юноше. В программу обучения молодого дворянина входило участие в набегах, охоте и путешествие к соседним народам. Высоко ценилось у кабардинцев красноречие. Присутствие молодежи, даже мальчиков при беседах старших, рассказах о былых подвигах, воспевании героев певцами гегуако (джэгуакIуэ, т.е. бард, певец-импровизатор, распорядитель игрищ. – Авт.) знакомило подростка с устной историей своего народа, прививало ему определенные идеалы и убеждения.

В воспитании девочки обязательно входило исполнение домашних обязанностей и, прежде всего, шитье и вышивание.

<Л 21>

Заслуживает интереса материал по семейным отношениям, который собирался нами не с целью специального исследования форм и истории семьи, а в связи с изучением жилища, одежды и т.п. Однако, при обработке собранного материала оказалось, что некоторая его часть имеет самостоятельный и значительный интерес. Это материал по «большой семье» у кабардинцев. Большая семья – семейная община, известная и прекрасно описанная, и изученная у славянских народов, имела место и на Кавказе, где ее открыл и описал М.М. Ковалевский. Но материалы Ковалевского относились к Осетии. О большой семье у кабардинцев в литературе имеется несколько беглых указаний и ни одного описания. Между тем, она сохранилась вплоть до конца XIX в., а многие из обычаев, связанных с нею и по сие время.

Во время экспедиции мне удалось собрать материал, связанный с большой семьей, с организацией труда и распределения продуктов, правовым положением членов семьи и т.п.

Обработанный и систематизированный в виде небольшого сообщения (10 страниц на машинке) был мною направлен в «Краткие сообщения института Этнографии Академии наук». Его обсудили на заседании Кавказского сектора института этнографии и направили для печатания в «Советскую этнографию». В 1948 г. необходимо продолжить работу над этой темой.

Материал по семейным отношениям представляет значительный интерес и с точки зрения сопоставления кабардинской семьи до революции и в советское время. Во время экспедиции мною проведен ряд наблюдений по современной семье, представляющей интерес, так как в нем имеется фиксация как остатков прошлого, так и того нового принципиально отличного, что создано советской действительностью. Этот материал может послужить началом специальной темы, но пока еще трудно строить на нем большие обобщения.

Вопросы социального строя Кабарды, в особенности феодальных отношений, имеют довольно обширную литература, изданную до революции. Разработкой этих вопросов занят и в настоящее время ряд научных работников, в основном историков. Они используют архивные данные и литература.

Однако, как известно, кабардинцы не имели своей письменности, и вся документация является материалами русских чиновников, в редких случаях включает в себя показания самих кабардинцев данные в русском переводе.

Сложность кабардинской феодальной иерархии и трудность языка, приводило к путанице и неточностям в терминологии, что еще больше затрудняло общую картину. Кроме того, феодальные права и повинность, установленные обычаем в жизни соблюдались далеко не всегда. Таким образом, для выяснения социальных отношений Кабарды последних столетий, а также для обрисовки полной картины необходимо обратиться и к источникам этнографическим и фольклорным.

Наше поколение этнографов имеет еще возможность пользоваться живыми первоисточниками – стариками, которые сами жили в период крепостничества, либо живо помнят его по рассказам своих отцов.

<Л 22>

С каждым годом эти возможности, естественно сокращаются и поэтому на совести нашего поколения лежит сбор и фиксация всего того, что сохранилось в памяти этих стариков. Во время экспедиции мне удалось побеседовать со стариком около 90 лет К. Тлигуровым в с. Арик, который еще сам был унаутом и помнит освобождение крестьян. Тлигуровы получили свою фамилию после освобождения по имени отца. Как известно до освобождения унауты не имели фамилий, а только имена или клички. Фамилии давались при освобождении либо по имени и кличке отца (если он был известен), или матери, по профессии освобождаемого, иногда по его особым предметам и в некоторых случаях по фамилии хозяина. Это последнее приводило к тому, что существовали однофамильцы не родственные между собою и принадлежавшие в прошлом к антагонистическим сословным группам. Тлигуровы принадлежали уоркам (уэркъ, т.е. представитель привилегированного воинского сословия, дворянин. – Авт.) (?) Хотановым. Тлигуров рассказывает об обязанностях унаутов. Мужчины рубили дрова, растопляли очаг, ухаживали за конями, иногда работали на хошех (кошах? – Авт.). Женщины готовили, носили воду, подавали еду хозяйке, ухаживали за ней, сопровождали всюду, вплоть до уборной. Тлигуров рассказывает, что унауты жили просто на дворе, спали на шкуре в сарае или под навесом и в редких случаях для них имелся домик, крытый соломой.

Отмечая разницу между унаутами и пшитлями (пщылI, досл. «княжий человек», т.е. крепостной крестьянин – Авт.) старик подчеркивает, что последние имели свое хозяйство и семью, в то время как унаутка не имела законного мужа. Сто четырехлетний старик пшитль Исмел (с. Жемтала) подтверждает показания Тлигурова отмечая также, что одной из обязательных работ унаутов являлся размол зерна на каменных ручных жерновах.

Столетняя старуха Дзахмишева Х. (пшитль) указывает, что унаутки также убирали помещения, стирали, рубили дрова и готовили в кухне. Вопреки некоторым другим данным, она говорит, что унаутки не шили и не вышивали «им было некогда». Она же описывает одежду унауток – рубаху, штаны, иногда платье (разрезное) и платок на голове.

Тлигуров рассказывает о наказаниях провинившихся унаутов «положат его на доску и бьют плетями голого или подвешивали к крыше веревкой подмышки».

Весьма интересны материалы о том, как добывались пленные – рабы, полученные от Эльмырзы Меожева, Фицы Макоева и Исмела. Способом их получения была зекуэ (зекIуэ, т.е. военные походы и набеги с целью получения славы и добычи. – Авт.) – набеги. В набег ходили (не разб.) князья и уорки группой и распределяли добычу поровну, выделяя большую долю руководителю – гупзеша (гупзешэ, досл. «предводитель группы (отряда)». - Авт.), так как водитель отряда. Во время набегов захватывали скот (особенно табун лошадей), деньги и ценности, мануфактуру и людей. Пленного везли сзади себя в седле и называли кесукъаха (кIэсу къахьа, досл. «принесенный сидящим сзади», т.е. на крупе коня. – Авт.) – «сидящий сзади». Когда поругаются с бывшими пленными, то попрекают «тебя сзади привезли». Их продавали и делали унаутами. Пленных привозили и от кумыков, и от казаков, и от кабардинцев даже. Похищали детей не только в поле, на мельницах, но даже крали из дома. Некоторые делали это своим промыслом.

<Л 23>

Так Исмел рассказывал: «Пши (пщы, т.е. представители высшего феодального сословия, князья. – Авт.) Кожоковы, когда ночью привезут пленных иногда даже до утра не держат, а сразу продают и получают деньги. Продавали их на месте или увозили в дальние края и там продавали. Возил сам пши Кожоков. Помню случай – посадили пленных в сарай, а те в плетенной стене дырку сделают и просят наших унауток, мы тоже женщины, дайте хоть гребенку волосы причесать. Но, если мы им что-нибудь давали, то пши грозили и нас продать. Хотя наши крали у казаков и девушек и парней и даже солдат, некоторые казаки были в дружбе и даже воевали вместе (в набегах), но большинство нет. Кожоковы привозили из набегов и скот, резали его и ели, а фактуру (мануфактуру? – Авт.) и ценности украли от нас». Чрезвычайно важно знать феодальную лестницу Кабарды для того, чтобы сверить показания документов и стариков. С этой целью мною сделан ряд записей отдельных стариков.

<Л 24>

Наиболее определенными терминами являются – пшы, уэркъ, азэт (азэт, т.е. вольноотпущенник. – Авт.), лъху(не разб.) (по-видимому, лъхукъуэлъ, «тхукотлы» русских источников, т.е. лично свободные крестьяне, жившие на владельческой земле и несшие в его пользу феодальные повинности. – Авт.), пшылъ, унэIут.

Не имея возможности и необходимости в отчете подвергнуть полному анализу собранный материал, приведем те толкования, которые даются каждому из приводимых терминов самим народом

I Пшыапшыж (пщыапщыж, досл. «князь князей», титул пожизненно избиравшегося верховного правителя в Кабарде и других черкесских государственно-политических образованиях. – Авт.) – князь князей. Это род Хамырзовых. Он распределял Кабарду между пшы, давая каждому пши по 2-3 села. Они отвечали перед ним за эти села и докладывали ему обо всем. Его самого назначил потомок пророка (Кодзоков Т. 75 лет).

II Пшы – Хатажоковы, Мисостовы, Баташевы, Куденетовы, Тамбиевы, Ешеноковы, Докшукины (видимо ряд неточностей, если сличать с документами). Князь, владелец ряда селений, которые он распределял между сыновьями, владелец земли и крестьян.

(Кодзоков и др).

III (не разб)уалIэш (по видимому, лIакъуэлIэш, «тлекотлеш» русских источников, потомственные знатные дворяне – Авт.) – феодал, ниже князя. Владелец селений, земли и крестьян – Кожоковы. По словам Кодзокова «тлекотлеши – незаконные сыновья князей от унауток – тума (тумэ, т.е. княжич, рожденный в результате мезальянса князя и женщины более низкого социального статуса – К.З.). Но так как слово тума (безродный) – позорное, а князь хотел замаскировать их, то называл тлекотлеш»

IV Уэркъ – это воины князя. Они были все время с оружием, шли вместе с князем в поход или на войну. При походе к полю битвы они были сзади, чтобы народ не разбежался и подгоняли всех. Князь шел впереди. Во время сражения князь был сзади, чтобы видеть поле битвы, а уорки впереди. После сражения они приводили к князю войско. Если войско, вернувшись с боя не находили князя, значит струсил и его можно (неразб.). У уорка было такое же хозяйство, как у лъхукъуэщэу (лъхукъуэщауэ, лъхукъуэщо, досл. «крестьянские [тлхукотльские] витязи», представители наиболее состоятельных слоев зависимых сословий. – Авт.) но все обрабатывали крестьяне, так как он слезал с коня только для еды (Кодзоков)

V Уэркъщэуэънхъусэ (уэркъщауэлIыгъусэ, т.е.представители наиболее многочисленной категории незнатных служилых дворян. – Авт.) – сопровождающий князя, свита термин известный в литературе. В народе его знают мало, считают второстепенным. «Есть уорки, а сзади них могут быть всякие. По рассказам это был человек постоянно входящий в свиту князя».

VI Лъхукъэщауэ – крестьянин типа лъхукъуэл, но менее зависимый от пши. Он имел свое оружие, сам себя охранял от побегов (по-видимому «от набегов» -Авт.). Если князь сам шел в набег или воевал с кем, то тльхожохо (по-видимому, лъхукъуэщауэ, лъхукъуэщо. – Авт.)  помогал как мусульманин мусульманину, но не имел права насильно брать его в побег (по-видимому «набег». – Авт.). Хозяйство его было крестьянское, 5-8 коров, пара быков. Звание зависело не от хоз. способностей, а от военных (Кадзоков). По некоторым указаниям это были азэты.

Азэт – вольноотпущенный.

VII ЛъхукъуэлI – Крестьяне, которые могли сами себя защищать и были свободны (Кодзоков). Они имели свое хозяйство, скот, арбу и плуг. Были из них и знаменитые. Они ходили в набег и от этого богатели и выкупали свою голову от пши.

<Л 25>

Они имели унаутов. В поле они работали на себя, а иногда на князя. Без разрешения князя переселиться не могли. Давали князю подводы, варили бузу, принимали его гостей. Основное население – тхлукотл; унаутов было мало пшитлей больше (Тлигуров)

VIII Ог (Iуэгу, т.е. категория зависимых, но лично свободных крестьян - Авт.) эта категория, как известно из литературы, очень малочисленная, вызывает различные толкования.

Сводятся к следующим вариантам – «Ог» из уорков, доверенное лицо, сопровождавшее князя, он ухаживал за конем, мог есть вместе с князем (Гешев). «Ог» – из тхлукотл, но более свободный. Когда у пши родится дочь или сын, кто-либо из тхлукотлов брал на воспитание лет до 8-9 и получал потом звание ога и считался как родным (Апекова).

«Ог» – крестьянин, который работал у себя в поле и только привозил Кожоковым (тлекотлеш) просо и пшеницу.

И наконец «Ог» – слово абазехское [абадзехское] и значит наемный работник. По-кабардински, наемный работник лыжэ (лIыщIэ, досл. «мужчина-работник». – Авт.).

IX Пшыл – крепостной.

Жили они поселком вокруг дома князя, а вход один и охранялся часовыми из уорков. Хозяйство было общее с князем, своего не было. Пшитль мог иметь законную семью, но можно было их продать порознь (Кожоков). Пшитль жил во дворе хозяина или рядом, чтобы можно было сразу позвать. Убирал хлеб хозяину и тот выделял им долю (Тлигуров).

«Между пшитлями тоже было разные. Некоторые из них были любимцами пши, а других угнетали, если они не подчинялись, наказывали и продавали».

«Мы работали днем и ночью. Пасли скот, пахали, ездили за дровами, работали всю домашнюю работу. У нас было свое маленькое хозяйство и свой домик. Мы жили по соседству с хозяином и, если были нужны звали нас (бывший пшитль Исмел)». Подобный материал о жизни пшитлей дают и другие информаторы.

X УнэIут – раб.

Яснее всего вырисовывается фигура бесправного раба – унаута, достаточно полно обрисованного и в литературе.

В литературе упоминается термин лагъунэIут (лэгъунэIут, досл. «стоящий у помещения для невестки [лэгъунэ]» - Авт.) – который трактуется как крепостной. Однако, старики (Теунов, Тлигуров, Куашев, Исмел и др.) утверждают, что лагъунэут это тоже что унаут с тем различием, что первая ухаживала специально за нысажей, находившейся в лагъунэ исполняя при ней обязанности горничной, но пользуясь правами одинаковыми со всеми унэутами.

Интересное показание, требующее, однако, проверки дала 100 летняя Н. Апекова: «Когда дочери пши выходили замуж, их сопровождали – девушка и парень из их воспитателей – огов. Они находились при молодухе до года. Родные жениха дарили им 10 лошадей, 3 коров».

Упоминаемые в перечне лгъова (лъыгъавэ, досл. «мясовар». – Авт.), хэбзаншэ (хабзэншэ, досл. «бесправный», «безобрядный». – Авт.), пщафIэ (пщафIэ, досл. «готовящий пищу, повар». – Авт.), жемхагаса (жэмхэгъасэ, т.е. член семьи или прислужник(ца) невесты, находившийся с ней пока она не освоится в семье мужа. – К.З.), не являются обозначениями особых социальных категорий.

Лгъова – это пшитль, который ведет хозяйство, готовит пищу и распределяет его.

ПшафIэ – женщина, которая варит пасту (пIастэ, т.е. круто сваренная пшенная каша, использовавшаяся у черкесов вместо хлеба. – Авт.).

Жемхагаса – девушка, сопровождавшая княжну, которая выходила замуж и находилась при ней 2-4 месяца.

Хэбзаншэ – крестьянин, тот, кто не подчиняется хабзэ-обычаю, не почитает старших, не имеет стыда в глазах.

Из рассказов стариков вырисовывается и общая картина быта и труда крепостных и рабов.

Как видно из предыдущего изложения, работа затрагивала самые разнообразные темы и в различной степени неизбежно, поскольку, беседуя с информатором, естественно, постараться использовать его как можно полнее. Большая часть тем требует, конечно, значительной доработки, чему и будут посвящены экспедиции последующих годов [АРЭМ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 973].

Заключение

Как мы видим, в 1947 г. среди кабардинских информаторов были еще живы люди, чьи детство и юность прошли до крестьянской реформы и освобождения зависимых сословий в Кабарде (60-е гг. XIX в.). То есть они были органической частью отжившей традиции и имели о ней предметное знание. Собранные Е.Н. Студенецкой этнографические данные по традиционной адыгской сословной титулатуре имеют ряд особенностей. Во-первых, практически все информаторы – представители бывших зависимых сословий (унаут, пшитль). В условиях советской действительности 40-х гг. XX в. это естественно. Аристократические сословия в ходе советской модернизации подверглись массовым репрессиям, маргинализации и были вытеснены с ведущих позиций общественной жизни. Аристократический дискурс в стране победившего социализма не имел легитимности, и не мог фиксироваться даже в академических интересах. Именно поэтому общий тон нарратива откровенно антикняжеский, антидворянский, с отрицательными коннотациями в адрес бывших привилегированных сословий Кабарды, их образа жизни и т.д. Помимо оценочных суждений, содержащихся в тексте отчета, это привело к заметному искажению общей картины сословной структуры кабардинского общества. Так информаторы адекватно представляют все мельчайшие нюансы в правовом положении различных категорий непривилегированного населения Кабарды – от лично свободных крестьян, несущих необременительные натуральные повинности в пользу феодального владельца, до наиболее бесправных групп домашних рабов. В отчете Е.Н. Студенецкой нашли отражение практически все социальные термины, известные для обозначения различных категорий многочисленного кабардинского крестьянства по наиболее полным, адекватным историческим источникам и научным исследованиям [Ногмов 1994: 125-126, 152-169; Леонтович 1882: 223-241; Думанов 1990: 131-184; Кажаров 1994: 194-199 и др.].

Гораздо хуже информаторы Е.Н. Студенецкой знают иерархическую структуру привилегированного военно-служилого класса пши-уорков (пщы-уэркъ), что вполне объяснимо. Не будучи членами этой корпорации, информаторы, как внешние по отношению к объекту наблюдатели, не знали, либо уже не придавали значения многим нюансам внутренних отношений между различными категориями потомственной черкесской аристократии и служилыми группами незнатного дворянства Кабарды. Так, информаторы не упоминают целые группы среди привилегированных сословий Кабарды – потомственных дворян дижинуго (дыжьыныгъуэ), княжеских дворян беслен-уорк (беслэн-уэркъ), категории пшикеу (пщыкIэу, пщычо), бейгол (бейгуэл) [Сборник документов… 2003a: 76-95, 200; Думанов 1990: 131-184; Кажаров 1994: 178-199]. То есть этнографические данные, собранные Е.Н. Студенецкой, не лишены недостатков, неточностей и анахронизмов и требуют критического анализа с привлечением других, в первую очередь архивных письменных источников.

Достаточно свободно, судя по тексту отчета, информаторы Е.Н. Студенецкой понимают социальный термин пши (пщы) – князь. В их трактовке это не столько представитель высшего феодального сословия Кабарды – князь, сколько синоним феодального владельца вообще. Собственно основанием для подобного сближения может служить то, что социальный термин пши полисемантичен. Вне зависимости от своего конкретного сословного статуса, любой черкесский аристократ, владевший аулом, носившим, как правило, его личное или фамильное имя, считался по статусу дословно «князем села» (къуэжэпщ) [Кажаров 1994: 60-67]. Именно поэтому информаторы Е.Н. Студенецкой к категории пши произвольно относят не только собственно князей-Иналидов Кабарды – Атажукиных, Мисостовых, Хамурзиных (в тексте отчета Хамурзовы) и т.д., но и тлекотлешей (лэкъуэлIэш) Куденетовых, Тамбиевых и даже дижинуго (дыжьыныгъуэ) Кожоковых и Боташевых. Весьма произвольно трактуют информаторы происхождение сословия тлекотлеш, совершенно необоснованно сближая его с категорией неполноправных князей-бастардов – тума (тумэ). Хамурзины (отрасль линиджа князей Джамбулатовых) выделены информаторами как пшыапшыж (пщыапщыж) – князья князей, то есть верховные правители Кабарды, что не соответствует действительности, но объясняется тем, что этнографическая экспедиция Е.Н. Студенецкой проходила по преимуществу по Малой Кабарде и бывшим землям Джамбулатовского удела Большой Кабарды (Жамботей). Но эта неточность искупается самим упоминанием архаичного социального термина пщыапщыж. Он едва сохранился в устной традиции и фольклорных записях XIX-XX вв. Ш.Б. Ногмов в своей «Истории адыхейского народа» упоминает его русский перевод («князь из князей») в связи с высоким статусом кемиргоевских князей Болотоковых – старшего линиджа среди всех черкесских Иналидов [Ногмов 1994: 97]. В письменных источниках XVIII-XIX вв. социальный термин пщыапщыж, как титул верховного правителя крупных черкесских государственно-политических образований – княжеств, практически не находит отражения. Он вытесняется другими терминами черкесского и восточного происхождения – пшишхуа (пщышхуэ, досл. «великий князь»), пши-тхамада (пщы-тхьэмадэ, досл. «князь-старейшина»), уэлий или уалиипш (уэлиипщ, т.е. «князь-вали» - контаминация черкесского пши и восточного вали) [Кажаров 1994: 220-221]. Термин пщыапщыж нашел отражение в черкесской аристократической ономастике. Один из самых известных князей Кабарды XVI в., чьи потомки являются родоначальниками всех Иналидов Большой Кабарды XVIII-XIX вв. носил имя Пщыапщокъуэ (Пшеапшоко) (досл. «сын князя князей») [КРО 1957a: 383, 385-387; Налоева 2015: 5, 7-9]. Его отец Кайтуко Бесланов в середине XVI в. действительно был верховных правителем пщыапщыж или пщышхуэ Кабарды (в русских источниках «князь кабардинский») [КРО 1957a: 385; Налоева 2015: 5].

Заслуживают особенного внимания содержащиеся в тексте отчета Е.Н. Студенецкой версии происхождения и социального статуса категорий феодально-зависимых крестьян огов (Iуэгу), тхлукотлов (лъхукъуэлI), лъхукъэщауэ (лъхукъуэщауэ, лъхукъуэщо). В отечественном кавказоведении оценка их социального статуса и происхождения является одной из наиболее запутанных и спорных [Думанов 1990: 147-184]. Они относились к зависимым сословиям, но по имущественному положению сближались с незнатным служилым дворянством, имели свое хозяйство, а также могли сами обладать крепостными и рабами, о чем информаторы недвусмысленно сообщают Е.Н. Студенецкой. Это подтверждается и письменными источниками. Крупнейшее в XVIII в. антифеодальное выступление в Кабарде (1767 г.), было организовано именно верхушкой этих сословий. Причем одним из основных требований к кабардинской знати со стороны восставших было требование не вмешиваться в их отношения с собственными холопами [КРО 1957b: 269-273].

Таким образом, информация, собранная в селах Кабарды в середине XX в. в результате этнографической экспедиции Е.Н. Студенецкой, отражает не только уровень репрезентации отходившей в прошлое феодальной традиции, но и некоторые эксклюзивные термины, версии и трактовки происхождения тех или иных сословных страт, которые способны послужить дополнительным источником в исследовании доколониального прошлого Кабарды и ее традиционного общественного уклада.

¹ Авт.: Здесь имеется в виду хозяин дома, который по необходимости вышел из гостевого домика.

About the authors

Ritsa Sh. Zelnitskaya

Author for correspondence.
Email: riza81@yandex.ru

Zaurbek A. Kozhev

Email: zaurbek_k@mail.ru
ORCID iD: 0000-0002-6507-2406

References

Supplementary files