Optative constructions in Meadow Mari and Hill Mari

全文:

1. Введение

Согласно определению Дж. Байби и ее соавторов, оптативные формы и конструкции выражают пожелание или надежду говорящего [1, p. 179]. Эта статья посвящена способам выражения пожелания и надежды говорящего в четырех марийских идиомах – двух луговых марийских и двух горномарийских. В рассматриваемых идиомах нет специализированной синтетической формы оптатива, однако имеется несколько оптативных конструкций. В статье будут рассмотрены четыре такие конструкции, которые перечислены в таблице 1.

Таблица 1. Оптативные конструкции в марийских идиомах

Можно заметить, что конструкции в таблице 1 имеют параллельную структуру: они состоят из некоторой глагольной формы, основная функция которой отличается от оптативной, и показателя ретроспективного сдвига (в терминологии В.А. Плунгяна и Й. ван дер Ауверы [2]; [3]), который в большинстве этих конструкций опционален.

Примеры (1)–(4) иллюстрируют соответствующие конструкции. Заметим, что в (3) в оптативной конструкции с подлежащим 3 лица выступает именно форма непрошедшего времени 1-го лица единственного числа (npst.1sg).

(1) луговой марийский (моркинско-сернурские говоры)

oj, məj-əm pire kočk-ən kajə-že əl’e!

intj я-acc волк есть-cvb идти-imp.3sg retr1

‘Ой, хоть бы волк пришёл и съел меня!’ (корпус).

(2) луговой марийский (волжские говоры)

erla jür lij-aš-et (əl’e)!

завтра дождь становиться-inf-poss.2sg retr1

‘Вот бы завтра дождь был!’ (элиц.)

(3) луговой марийский (волжские говоры)

maksim erla tol-am əl’e!

Максим завтра приходить-npst.1sg retr1

‘Вот бы завтра Максим приехал!’ (элиц.)

(4) горномарийский (говор с. Микряково)

vot mə̈n’ mad-ə̑n näl-šäš (əl’e)!

вот я играть-cvb взять-deb retr1

‘Вот бы я выиграл(а)!’ (элиц.)

Оптативной зоне в описаниях марийских диалектов уделяется сравнительно немного внимания. Некоторое исключение представляет собой обзор оптатива в горномарийском говоре с. Кузнецово, проведенный Д.Д. Мордашовой и А.Н. Закировой [4], в котором описываются некоторые из обсуждаемых здесь оптативных конструкций. В настоящей работе мы частично опираемся на вышеупомянутый источник. При этом изложенные в этой статье данные кузнецовского говора были собраны автором настоящей статьи, если не указано обратное. Источники данных по остальным идиомам перечисляются в разделе 2.

Таким образом, описательная ценность настоящей статьи состоит в том, что в ней рассматриваются и сравниваются между собой способы выражения оптативного значения, которые прежде не были подробно описаны в литературе по марийским диалектам. Для некоторых из описанных оптативных конструкций мы фиксируем нетривиальные ограничения на выражение и признаки подлежащего. Как в дистрибуции конструкций по диалектам, так и в поведении подлежащего рассматриваемые диалекты обнаруживают некоторую вариативность.

Выражение оптатива в марийских диалектах не только ценно с точки зрения описания, но и представляет интерес для диахронической типологии, так как в изучаемых диалектах обнаруживаются разнообразные и подчас нетривиальные источники грамматикализации оптатива. Среди конструкций, перечисленных в таблице 1, особенно любопытной представляется конструкция с формой npst.1sg. В статье мы обсуждаем диахроническое развитие этих конструкций, используя для реконструкции данные междиалектного варьирования.

Статья имеет следующую структуру. Раздел 2 знакомит читателя с марийскими идиомами, на данных которых основывается исследование. Раздел 3 представляет собой теоретический обзор значений оптативной зоны в типологии и диахронии. Раздел 4 посвящен синхронному описанию оптативных конструкций в марийских идиомах. В разделе 5 рассматриваются возможные пути грамматикализации четырех рассматриваемых оптативных конструкций. В заключении подводятся итоги исследования.

2. Марийские идиомы, рассматриваемые в этом исследовании

Марийские диалекты относятся к финно-угор- ской ветви уральской языковой семьи. Они распространены главным образом в Республике Марий Эл (Российская Федерация), а также в Кировской области, Республике Башкортостан и Пермском крае. Некоторые диалектные классификации, например, приводимая в учебнике марийской диалектологии И.Г. Иванова [5], выделяют четыре диалектные группы – т.н. наречия: луговое, горное, восточное и северо-западное. В других классификациях выделяются две большие диалектные группы – восточная и западная, ср. работы П. Хайду [6] и Г. Берецки [7]. Взаимное соответствие этих классификаций показано в таблице 2.

Таблица 2. Диалектные классификации марийских идиомов и их взаимное соответствие

На основе марийских диалектов сложились два литературных марийских языка – луговой марийский, в основе которого лежит моркинско-сернурский диалект лугового наречия, и горномарийский, который основан на горном наречии и используется в качестве официального языка в Горномарийском районе. Всероссийская перепись населения учитывает только владение этими двумя литературными нормами. Согласно Переписи-2010, число владеющих луговой литературной нормой составляет около 365 тыс. человек, а число владеющих горномарийской литературной нормой – около 23 тыс. человек.

В этой статье рассматриваются данные двух луговых марийских (восточных по П. Хайду и Г. Берецки) и двух горномарийских (западных) идиомов.

Данные были получены методом элицитации и с помощью анализа текстов. В некоторых случаях мы также обращаемся к грамматическим описаниям, текстам на литературном луговом марийском языке и электронному словарю марийского языка МарлаМутер. В таблице 3 перечислены основные источники данных для каждого говора.

Таблица 3. Идиомы, рассматриваемые в этом исследовании

Можно заметить, что наша выборка не является максимально широкой: она включает только те луговые марийские и горномарийские диалекты, которые были нам доступны. Исследование оптативных конструкций в северо-западном и восточном наречиях, таким образом, остается делом будущего.

(5) багвалинский (< нахско-дагестанские)

den hanč’u-b b-as-inaː-χ b-is-a-naː, deː w-ič’a-be-la!

я.erg лгать-n n-говорить-impf-cvb n-найти-pot-cond я m-умереть-imp-opt

‘Чтобы я умер, если говорю неправду!’ [11, с. 328–329]

3. Типология и диахрония оптатива

Прежде чем перейти к рассмотрению марийских данных, в этом разделе мы приведём краткий обзор оптативной зоны. Нас будет интересовать, во-первых, семантическое устройство этой зоны, во-вторых, возможные способы выражения оптатива в языках мира, и, в-третьих, возможные диахронические источники оптативных форм и конструкций.

В общих работах, посвященных типологии TAM-значений, например, в работе Дж. Байби и соавторов, а также в работе Ф. Палмера [1]; [8], оптативное значение обычно рассматривается как единое и неделимое. Более дробная классификация представлена, например, в работе Н.Р. Добрушиной [9], в которой предлагается выделять два семантических типа оптатива – перформативный и дезидеративный оптатив. Перформативный оптатив понимается как форма, которая используется в ситуациях благословления или проклятия, причем сам речевой акт, в котором используются такие формы, концептуализуется как попытка изменить положение вещей в мире с помощью обращения к высшим силам. Произнося же форму дезидеративного оптатива, говорящий лишь выражает свое желание, но признает, что на исполнение этого желания он никаким образом не может повлиять. Выводы Н.Р. Добрушиной основаны в основном на материале языков Кавказа, но, судя по приводимым в той же работе примерам из индоевропейских языков, противопоставление перформативного и дезидеративного оптатива встречается также в других языках мира и типологически релевантно. В работе В.Ю. Гусева [10] к оппозиции перформативного и дезидеративного оптатива добавляется также ирреальный (контрфактивный) оптатив – значение, описывающее желаемую ситуацию, которая уже никоим образом не может иметь место.

В нашей статье мы лишь вскользь касаемся семантических противопоставлений внутри оптативной зоны, перечисленных выше. Основной фокус работы – на средствах выражения оптатива в марийских диалектах, их формальных свойствах и диахронических источниках.

В языках мира оптативное значение может выражаться с помощью как спрягаемых глагольных форм, так и целых конструкций. Специализированная форма оптатива представлена, например, в багвалинском языке:

Специализированные оптативные формы в язы- ках мира достаточно редки, за исключением двух ареалов – Кавказа и Непала [12]; [8]. В отсутствие специализированной формы оптативное значение может выражаться с помощью синтетических форм с более широкой функциональностью. Так, в уже упомянутой работе Н.Р. Добрушиной [9] показано, что в языках Дагестана перформативное оптативное значение и значение императива 3-го лица (юссива) нередко выражаются с помощью одних и тех же средств: например, такая картина наблюдается в агульском и лезгинском языках (< нахско-дагестанские).

Наконец, часто оптативное значение выражается с помощью особых конструкций, ср. английскую контрфактивную оптативную конструкцию if only + had + V_ed в примере (6), которая отличается от контрфактивного протасиса условной конструкции только на частицу only:

(6) английский

If only I had told them both a year ago!

‘Если бы я только сказал им обоим год назад!’ [13, p. 13]

В оптативных конструкциях иногда встречаются факультативные или обязательные частицы. Например, английская частица only в оптативных конструкциях обязательна:

(7) английский

1. If you only knew the power of the dark side
2. # If you knew the power of the dark side

‘Если бы ты только знал силу темной стороны!’[13, p. 20]

Конструкциям типа (6), (7) посвящена обширная формальная литература – ср. диссертацию П. Гроса [13], статьи Дж. Рифкина [14] и М. Бизмы [15], в которых поднимается вопрос о возможности композиционального анализа оптативных конструкций, формально совпадающих с протасисом условной конструкции или отличающихся от них одним элементом.

В то время как некоторые оптативные конструкции, такие как if only + had + V_ed, имеют внешне прозрачную этимологию, о происхождении других конструкций известно не так много.

В работе Дж. Байби и соавторов [1] источники оптатива не рассматриваются из-за недостаточного объема выборки. В обзоре Дж. Садока и А. Звики [16, p. 164] лишь кратко перечисляются несколько возможных источников оптативных форм, а именно футуральные, императивные и условные формы, а также показатели сослагательных наклонений.

В справочнике по грамматикализации авторства Т. Кутевой и соавторов [17] рассматриваются два случая грамматикализации оптатива: упоминается, что глагол ‘приходить’ в языке къора (< койсанские) развился в гортативно-оптативный маркер [17, p. 93], а также что глагол ‘останавливаться’ в кру (< семья кру < нигеро-конголезские) развился в отрицательный императив / отрицательный оптатив [17, p. 413].

Еще два возможных источника упоминаются в работе Й. ван дер Ауверы и В.А. Плунгяна [18]. Это показатели возможности (ср. английское may в примере (8)) и необходимости (ср. русский модальный инфинитив, который чаще всего имеет прочтение необходимости, но также встречается и в контекстах типа (9)).

(8) английский

May your dreams come true!

‘Пусть твои мечты исполнятся!’[18]

(9) русский

Жить вам до ста лет! [18]

В литературе, посвященной оптативному значению в отдельных языковых семьях и ареалах, также обсуждаются пути грамматикализации оптатива. В недавней статье М. Ванхове [19] иллюстрируется путь развития необходимость → оптатив в языке беджа (< кушитские).

В работе Н.Р. Добрушиной [9] об оптативе в языках Дагестана обсуждаются, среди прочего, паттерны полифункциональности оптативных форм. Хотя их обсуждение ведется в синхронном ключе, оно также позволяет сделать выводы о возможных диахронических переходах между ними. Выясняется, что формы перформативного оптатива в языках Дагестана часто выражаются теми же средствами, что и формы императива (в частности, юссива). Формы перформативного оптатива, с другой стороны, обычно совпадают с ирреальными, условными и сослагательными формами.

В дальнейшем изложении (раздел 5) мы попытаемся установить источники оптативных конструкций в марийских диалектах и таким образом дополнить набор сценариев грамматикализации оптатива, который обнаруживается в типологической литературе.

4. Марийские оптативные конструкции и их синхронное устройство

Как уже было сказано в разделе 1, в марийских диалектах нет специализированной синтетической формы оптатива. Значение пожелания выражается с помощью форм с более широкой функциональностью, а также специализированных конструкций. Для удобства читателя повторим еще раз таблицу 1, в которой перечислены средства выражения оптатива в марийских диалектах.

Таблица 1. Способы выражения оптативного значения в рассматриваемых идиомах

Список, представленный в таблице 1, не является исчерпывающим: так, по крайней мере в горномарийских диалектах существуют также оптативные конструкции, формально совпадающие с протасисом условного предложения (10). Этот тип конструкций в марийских идиомах не рассматривается в настоящей статье из-за нехватки данных; впрочем, его устройство типологически достаточно ожидаемо.

(10) горномарийский (говор с. Кузнецово)

mə̈n’ inst’itut-ə̑š pə̑r-en-äm ə̑lgecə̈!

Я институт-ill входить-pret-1sg cond

‘Вот бы мне поступить в институт!’ (букв.: ‘Если бы я поступил в институт’) [4, пример Д.Д. Мордашовой]

Все конструкции в таблице 1 содержат опциональный (или, в случае с конструкцией с формой npst.1sg, обязательный) показатель ретроспективного сдвига. Под показателями ретроспективного сдвига (англ. retrospective shift) в работах В.А. Плунгяна и Й. ван дер Ауверы [2]; [3] понимаются такие показатели, которые, сочетаясь с разными видовременными формами, «сдвигают» интерпретацию высказывания в прошлое, не меняя видовременных свойств глагольной формы. Показатели ретроспективного сдвига имеются во всех марийских идиомах, причем в каждом идиоме их два: один соответствует форме аориста, а другой – форме претерита вспомогательного глагола ulaš ‘быть’: ср. горномарийские ə̑l’ə̑ и ə̑lə̑n, луговые марийские əl’e и ulmaš. Показатели ретроспективного сдвига и их семантический вклад в прочтение индикативной глагольной формы иллюстрируются в примерах (11 a, b):

(11) горномарийский (говор с. Кузнецово)

mə̈n’ lə̑də̑š-vlä-m sir-em.

я стихотворение-pl-acc писать-npst.1sg

‘Я пишу стихи’ [20].

mə̈n’ lə̑də̑š-vlä-m sir-em ə̑l’ə̑ / ə̑lə̑n.

я стихотворение-pl-acc писать-npst.1sg retr1 / retr2

‘Я писал стихи’ [20].

В неиндикативных высказываниях в марийских идиомах ретроспективные показатели, по-видимому, вносят другой семантический вклад. Так, в оптативных высказываниях эти показатели «смягчают» высказывание, уменьшая его категоричность [4]; подобный эффект имеют и употребления показателей ретроспективного сдвига в императивных клаузах – ср. описание горномарийских императивных форм Д.Д. Мордашовой [21]. В этой статье мы не будем рассматривать подробно семантический вклад показателей ретроспективного сдвига в оптативных клаузах; заметим лишь, что ретроспективный показатель, восходящий к форме аориста от глагола ‘быть’ əl’e (г-мар. ə̑l’ə̑), чаще используется в оптативных конструкциях, чем ретроспективный показатель, восходящий к форме перфекта глагола ‘быть’. Конструкции с горномарийским ə̑lə̑n (перфект от глагола ‘быть’) имеют скорее контрфактивное прочтение [4], а луговой марийский показатель ретроспективного сдвига ulmaš, восходящий к нерегулярной форме перфекта от глагола ‘быть’, по нашим данным, в оптативных клаузах не употребляется вовсе.

Наконец, еще один вопрос, который необходимо обсудить, прежде чем мы перейдем к рассмотрению отдельных конструкций, – это выражение подлежащего в марийских оптативных конструкциях.

Как уже обсуждалось в разделе 1, оптативные конструкции передают желание говорящего, а не какого-то участника аргументной структуры клаузы¹. Таким образом, в принципе, говорящий вполне может желать, чтобы что-то случилось с любым референтом:

(12) русский

1. Вот бы ты выиграл завтра!
2. Вот бы я смог это сделать!
3. Вот бы дождь закончился!

Однако, несмотря на логическую совместимость с подлежащим любого лица, конструкции, перечисленные в таблице 1, могут накладывать некоторые ограничения на подлежащие разных лиц и чисел. В некоторых случаях эти ограничения варьируются по диалектам. Например, конструкция v-imp.3 + (retr) не может сочетаться с подлежащими 1-го лица, а конструкция v-inf-(poss.2sg) + (retr), напротив, в большинстве рассматриваемых идиомов, кроме волжских говоров, возможна только с подлежащими 1-го лица. В волжских говорах эта конструкция может иметь подлежащее любого лица.

В этой статье для каждой конструкции мы рассмотрим ее грамматичность с подлежащими 1sg и 3sg, а затем попытаемся сопоставить наблюдаемые ограничения с диахронией каждой конструкции. Выбор подлежащих 1sg и 3sg связан с тем, что как минимум две из перечисленных конструкций содержат формы, имеющие отношение к 1-му лицу: это форма npst.1sg и форма на -šaš, которая имеет особые употребления в 1-м лице – см. об этом доклады А.Н. Закировой [22]; [23] и описание Д.Д. Мордашовой и А.Н. Закировой [4]. Форма imp.3 является формой третьего лица. С другой стороны, рассмотрение форм 2-го лица с неизбежностью привело бы нас к необходимости включить в исследование формы императива 2-го лица и пытаться в этих случаях провести границу между императивом и оптативом, что осложнило бы и без того объемную задачу. Формы 2-го лица, таким образом, остаются предметом дальнейшего исследования.

4.1. Конструкция с императивом 3-го лица: v-imp.3 + retr

Как уже упоминалось в разделе 3, императив 3-го лица и перформативный оптатив могут выражаться в языках мира с помощью одних и тех же средств: такая полифункциональность встречается, например, в языках Дагестана [9]. Подобное совмещение функций имеет место и в марийских диалектах [24, с. 172]; [25, S. 123].

Так, в примере (13) из лугового марийского в функции императива 3-го лица используется синтетическая форма на -že[2]: говорящие передают своей дочери просьбу через посредника – председателя колхоза. Такая же форма есть и в волжских говорах.

(13) луговой марийский (моркинско-сернурские говоры)

{Председатель колхоза просит родителей отпустить свою дочь работать в другой колхоз. Родители отвечают:}

joča-ž-əm nəŋgajə-že, vara kajə-že

ребенок-3sg-acc приносить-imp.3sg потом идти-imp.3sg

‘Пусть детей заберёт, тогда пусть идёт!’ (т.е. говорящие не хотят, чтобы дети дочери остались с ними) (корпус).

Луговой марийской форме на -že соответствует горномарийская форма на -žə̑[3], которая используется в говорах с. Кузнецово и Микряково в аналогичных контекстах передачи просьбы или приказа:

(14) горномарийский (говор с. Кузнецово)

{Учитель сообщает родителю неуспевающего ученика условия, на которых он готов поставить ему удовлетворительную оценку за четверть}:

cilä to-nə̑-š päšä-vlä-m kandə̑-žə̑.

весь дом-in2-attr работа-pl-ac приносить-imp.3sg

‘Пусть принесёт все домашние работы’.

Формы, проиллюстрированные в примерах (13), (14), встречаются также в контекстах перформативного оптатива – ср. луговой марийский пример (15) из детского фольклора, в котором говорящий, обращаясь к высшим силам, желает быстрого выздоровления ребёнка:

(15) луговой марийский (литературный)

koršt-əm-əžo šem maska-lan lij-že,

болеть-nmz-poss.3sg черный медведь-dat становиться-imp.3sg

čer-že sur pir-əlan lij-že,

болезнь-poss.3sg серый волк-dat становиться-imp.3sg

izi tan’a vaške tör-lanə-že

маленький Таня скоро прямой-man-imp.3sg

‘Пусть боль чёрному медведю уйдёт, пусть болезнь серому волку уйдёт, пусть маленькая Таня быстрее поправляется’ [26, с. 219–220]

В горномарийских говорах в контекстах перформативного оптатива (например, в поздравлении на открытке) также используется форма на -žə̑:

(16) горномарийский (говор с. Кузнецово)

{Что же тебе пожелать?}

cäš-än li-žə̈ ə̈lə̈-mäš!

счастье-prop становиться-imp.3sg жить-nmz

‘Пусть будет счастливой жизнь!’ (корпус)

Дезидеративный оптатив, который отличается от перформативного оптатива субъективным отсутствием контроля со стороны говорящего, обычно выражается немного иначе: к форме на -že присоединяется частица ретроспективного сдвига [24, с. 172]; [25, S. 123]. Повторим пример (1), иллюстрирующий эту конструкцию (здесь цитируется как (17)):

(17) луговой марийский (моркинско-сернурские говоры)

oj, məj-əm pire kočk-ən kajə-že əl’e!

intj я-acc волк есть-cvb идти-imp.3sg retr1

‘Ой, хоть бы волк пришёл и съел меня!’ (корпус).

В горномарийском языке дезидеративный оп- татив выражается с помощью такой же конс- трукции:

(18) горномарийский (говор с. Кузнецово)

irgod-ə̑m jur li-žə̈ ə̑l’ə̑!

завтрашний_день-acc дождь быть-imp.3sg retr1

‘Был бы завтра дождь!’ (элиц.)

В оптативных контекстах, как и в юссивных, форма на -že во всех исследуемых диалектах сочетается только с подлежащими 3-го лица: так, с подлежащим 1sg эта форма оказывается неграмматичной. Таким образом, можно сказать, что форма на -že при оптативном прочтении сохраняет свои сочетаемостные свойства.

(19) луговой марийский (моркинско-сернурские говоры)

*məj seŋə-že əl’e!

я победить-imp.3sg retr1

Ожидаемое значение: ‘Вот бы я победил!’ (элиц.).

В таблице 4 суммируются данные рассматриваемых идиомов.

Таблица 4. Оптативная конструкция с императивом 3-го лица: сочетаемость с разными подлежащими

4.2. Конструкция с инфинитивом: v-inf-poss.2sg + (retr)

Вторая из рассматриваемых конструкций имеет в составе форму инфинитива на -aš, которая часто дополнительно маркируется посессивным суффиксом 2sg -et (20). Посессивный суффикс 2sg в этой конструкции не указывает на лицо аргументов глагола; мы предполагаем, что его появление здесь диахронически связано с дискурсивными употреблениями показателя 2sg. Более подробно об этом см. раздел 5(b).

(20) луговой марийский (волжские говоры)

erla ava-j tol-aš-et!

завтра мама-kin прийти-inf-poss.2sg

‘Вот бы завтра мама приехала!’ (элиц.)

Вне оптативной конструкции во всех рассматриваемых идиомах форма на -aš используется в типичных функциях инфинитивов: как нефинитная форма при некоторых матричных предикатах (21), в контекстах цели (22) и в некоторых других функциях.

(21) луговой марийский (моркинско-сернурские говоры)

tu-što vara pörjeŋ-šaməč dotovo tumanl-aš təŋal’-əč

этот-loc потом мужчина-pl до_того ругаться-inf начинать-aor.3pl

‘А там мужики начали очень сильно ругаться’ (корпус).

(22) луговой марийский (моркинско-сернурские говоры)

a tide ver-əške kö il-aš tol-ən?

conj этот место-ill кто жить-inf прийти-pret

‘А в это место кто пришёл жить?’ (корпус)

Форма инфинитива в марийских диалектах обычно не может иметь своего подлежащего в номинативе. Возможность же оптативной конструкции с инфинитивом иметь номинативное подлежащее варьируется по диалектам. Так, во всех рассмотренных говорах возможна оптативная конструкция с невыраженным подлежащим 1-го лица:

(23) горномарийский (говор с. Кузнецово)

kogo li-äš-et!

большой становиться-inf-poss.2sg

‘Вот бы {мне} стать взрослым!’ (элиц.)

(24) луговой марийский (волжские говоры)

ex seŋ-aš-et!

intj победить-inf-poss.2sg

‘Эх, вот бы {мне} победить!’ (элиц.)

Однако в волжских говорах лугового марийского языка форма на -aš-et может употребляться также при выраженных субъектах с другими лично-числовыми признаками, например, при субъекте 3sg (20), (25):

(25) луговой марийский (волжские говоры)

erla jür lij-aš-et (əl’e)!

завтра дождь становиться-inf-poss.2sg retr1

‘Вот бы завтра дождь был!’ (элиц.)

В обоих горномарийских говорах (26), а также в моркинско-сернурских идиомах (27) форма на -aš-et при субъекте 3sg, по-видимому, невозможна:

(26) горномарийский (говор с. Кузнецово)

*irgod-ə̑m jur li-äš-et!

завтра-acc дождь становиться-inf-poss.2sg

Ожид. знач.: ‘Вот бы завтра был дождь!’ (элиц.)

(27) луговой марийский (моркинско-сернурские говоры)

*jür tol-aš-et!

дождь прийти-inf-poss.2sg

Ожид. знач.: ‘Вот бы дождь пришел!’ (элиц.)

Данные о конструкции с инфинитивом суммированы в таблице 5, из которой можно увидеть, что волжские говоры лугового марийского в отношении этой конструкции отличаются от остальных: в них конструкция с инфинитивом может иметь выраженное подлежащее по крайней мере 3-го лица.

Таблица 5. Оптативная конструкция с формой инфинтива на -aš: сочетаемость с разными подлежащими

Конструкция с формой непрошедшего времени 1-го лица: V-NPST.1SG + RETR

Третья конструкция, которую мы рассмотрим, – это конструкция с глаголом в застывшей форме npst.1sg и показателем ретроспективного сдвига əl’e. Эта конструкция практически не упоминается в литературе, кроме работы Л.П. Васиковой [27], в которой приводятся примеры такой конструкции в литературном луговом марийском.

Рассмотрим подробнее форму лексического глагола в этой конструкции. Вне оптативной конструкции форма npst.1sg маркирует действие, относящееся к плану настоящего (28) или будущего (29). Выбор между алломорфами -am и -em зависит от спряжения глагола, которое является его лексической характеристикой: глаголы первого спряжения присоединяют алломорф -am, глаголы второго спряжения – алломорф -em.

(28) луговой марийский (моркинско-сернурские говоры, с. Старый Торъял)

zina, šog-al-∅, məj ul-am man-am

Зина остановиться-att-imp.2sg я быть-npst.1sg говорить-npst.1sg

‘Зина, стой, это я, – говорю’ (корпус).

(29) луговой марийский (моркинско-сернурские говоры, с. Старый Торъял)

dvacatyj mart-əšte kandašlu kandaš ij-əm tem-em

двадцатый март-in восемьдесят восемь год-acc наполнить-npst.1sg

‘Двадцатого марта восемьдесят восемь лет мне исполнится’ (корпус).

В трех из рассматриваемых диалектов – то есть во всех, кроме говора с. Кузнецово, – форма npst.1sg в сочетании с показателем ретроспективного сдвига также используется в оптативных контекстах. При этом форма npst.1sg в оптативной конструкции является «застывшей», т.е. сохраняется в виде -am / -em с подлежащими другого лица и числа, например, с подлежащими 3sg (30), (31). В говоре с. Кузнецово, как мы увидим в разделе 5, форма npst.1sg тоже может использоваться с подлежащими 3sg, но в несколько отличных контекстах. В оптативных контекстах типа (30), (31) в кузнецовском говоре форма npst.1sg не используется.

(30) луговой марийский (моркинско-сернурские говоры)

erla jür lij-am əl’e!

завтра дождь становиться-npst.1sg retr1

‘Вот бы завтра был дождь!’ (элиц.)

(31) луговой марийский (волжские говоры)

maksim erla tol-am əl’e!

Максим завтра приходить-npst.1sg retr1

‘Вот бы завтра Максим приехал!’ (элиц.)

То, что перед нами действительно застывшая форма npst.1sg, а не случайно совпавшая с ней другая модальная форма, подтверждается следующим фактом: отрицание в этой конструкции совпадает с отрицанием формы npst.1sg: л. мар. o-m [neg.npst-1sg], г-мар. a-m [neg.npst-1sg] (32). При этом ни в каких других TAM-формах глагола отрицательный показатель не совпадает с отрицанием формы npst.1sg.

(32) луговой марийский (моркинско-сернурские говоры)

jür o-m lij əl’e!

дождь neg.npst-1sg становиться retr1

‘Вот бы дождя не было!’ (элиц.)

Любопытно, что подлежащее 1-го лица единственного числа в оптативной конструкции с формой npst.1sg по крайней мере в некоторых диалектах невозможно. Так, конструкция в примере (33) интерпретируется не как оптативная, а как контрфактивная или ирреальная:

(33) луговой марийский (моркинско-сернурские говоры)

seŋ-em əl’e

победить-npst.1sg retr1

‘Я бы победил / я должен был победить {но по какой-то причине не победил}.

#‘Вот бы я победил!’ (элиц.)

Таблица 6. Оптативная конструкция с формой на -am / -em: сочетаемость с разными подлежащими

4.4. Конструкция с дебитивной формой на -šaš: V-šaš + (retr)

Наконец, четвертая оптативная конструкция, которую мы рассмотрим, содержит полифункциональную форму на -šaš. Форма на -šaš имеет множество разных употреблений, причем в луговых марийских и горномарийских идиомах ее дистрибуция различается.

Достаточно частотный класс употреблений показателя -šaš – это употребления в роли футурального / дебитивного причастия, которые возможны как в атрибутивной, так и в предикативной позиции. В луговом марийском в таких контекстах выступает ничем не осложненный показатель -šaš (34), (35):

(34) литературный луговой марийский (моркинско-сернурские говоры)

əštə-šaš paša

делать-deb работа

‘работа, которая должна быть выполнена’ [28]

(35) литературный луговой марийский (моркинско-сернурские говоры)

məj čerke orol dene ške kutərə-šaš ul-am

я церковь сторож с сам говорить-deb быть-npst.1sg

‘С церковным сторожем я должен поговорить сам’ (Марла Мутер)

В горномарийских идиомах футуральное причастие образуется с помощью сложного показателя -šašlə̑k[4], который представляет собой сочетание показателя -šaš с дестинативным суффиксом (суффиксом предназначения) -lə̑k.

(36) горномарийский (говор с. Кузнецово)

ke-šäšlə̑k sola

идти-ptcp.deb деревня

‘деревня, в которую нужно пойти’ (элиц.)

(37) горномарийский (говор с. Кузнецово)

mə̈n’ tol-šašlə̑k ə̑l-am.

я приходить-ptcp.deb быть-npst.1sg

‘Я должен прийти’ (элиц.).

Кроме того, у формы на -šaš в луговых марийских и горномарийских диалектах имеются употребления в качестве вершины независимой клаузы. Это, в частности, интенциональные / побудительные употребления, которые возможны только с подлежащим 1sg:

(38) луговой марийский (моркинско-сернурские говоры)

kajə-šaš

идти-deb

‘Пойду-ка я’ (элиц.).

(39) горномарийский (говор с. Кузнецово)

lapkaš ke-šäš

магазин-ill идти-deb

‘Пойду-ка я в магазин’ (элиц.).

Наконец, во всех рассматриваемых идиомах имеются оптативные употребления формы на -šaš с факультативной частицей ретроспективного сдвига.

В горномарийских идиомах с. Кузнецово и Микряково такая конструкция может иметь подлежащее любого лица и числа, в том числе 1sg и 3sg:

(40) горномарийский (говор с. Микряково)

vot mə̈n’ mad-ə̑n näl-šäš (ə̑l’ə̑)!

вот я играть-cvb взять-deb retr1

‘Вот бы я выиграл(а)!’ (элиц.)

(41) горномарийский (говор с. Микряково)

jur cärnə̈-šäš (ə̑l’ə̑)!

дождь остановиться-deb retr1

‘Вот бы дождь перестал!’ (элиц.)

С другой стороны, в луговых марийских идиомах эта форма используется только с подлежащим 1sg:

(42) луговой марийский (литературный)

keč tora gəč pel šinča dene už-šaš əl’e

хоть расстояние из половина глаз с видеть-deb retr1

‘Увидеть бы хоть издалека одним глазом’ [28]

(43) луговой марийский (моркинско-сернурские говоры)

*jür lij-šaš əl’e!

дождь становиться-deb retr1

Ожид. знач.: ‘Вот бы дождь пошел!’ (элиц.)

В таблице 7 обобщены данные о конструкции с формой на -šaš: из нее видно, что в горномарийских идиомах эта конструкция возможна с более широким кругом подлежащих, чем в луговых марийских идиомах.

Таблица 7. Оптативная конструкция с формой на -šaš: сочетаемость с разными подлежащими

4.5. Синхронные данные оптативных конструкций: обобщение

Таблица 8 суммирует данные разделов 4.1–4.4.

Таблица 8. Оптативные конструкции в марийских идиомах: обобщение

В каждом из рассмотренных марийских идиомов имеется по меньшей мере по 3–4 способа выражения оптативного значения. В частности, во всех идиомах в оптативных контекстах используется конструкция с формой императива 3-го лица. Подлежащее в этой конструкции может быть только 3-го лица. Конструкция с инфинитивом на -aš и опциональным посессивным показателем -et также встречается во всех рассмотренных диалектах. В большинстве диалектов она возможна с подлежащим 1-го лица, но в волжских говорах сочетается и с подлежащим 3-го лица. Конструкция с «застывшей» формой npst.1sg присутствует в трех из рассмотренных идиомов и сочетается с подлежащим 3-го лица. Наконец, конструкция с формой на -šaš присутствует во всех рассмотренных идиомах; в луговых она возможна только с подлежащим 1-го лица, а в горномарийских имеет более широкую сочетаемость и возможна также с подлежащими 3-го лица.

5. Диахрония оптативных конструкций

В предыдущем разделе мы рассмотрели синхронные данные оптативных конструкций в марийских языках. Рассмотрим теперь возможную диахроническую мотивацию, которая может стоять за развитием этих конструкций.

а. Конструкция с императивом 3-го лица: v-imp.3 + (retr)

Повторим пример (1), иллюстрирующий эту кон- струкцию (здесь цитируется как (44)):

(44) луговой марийский (моркинско-сернурские говоры)

oj, məj-əm pire kočk-ən kajə-že əl’e!

intj я-acc волк есть-cvb идти-imp.3sg retr1

‘Ой, хоть бы волк пришёл и съел меня!’ (корпус).

Оптативная конструкция с императивом 3-го ли-ца, судя по ее паттернам полифункциональности, представляет собой расширенное употребление юссивной формы на -že. Для формы перформативного оптатива, судя по обсуждению в статье Н.Р. Добрушиной [9], это закономерно.

В контекстах дезидеративного оптатива форма на -že дополнительно маркируется ретроспективным показателем. Использование ретроспективного показателя как способ уменьшения категоричности высказывания обнаруживается в марийских диалектах не только в оптативных конструкциях, но и в императивных (см. раздел 4.1). Таким образом, хотя случаи грамматикализации дезидеративного оптатива из формы императива 3-го лица не описаны в известной нам литературе, развитие дезидеративного оптатива из императива 3-го лица и ретроспективной частицы для марийских идиомов преставляется правдоподобным.

b. Конструкция с инфинитивом на -aš: v-inf-poss.2sg + (retr)

Повторим пример такой конструкции (20), цитируемый здесь как (45).

(45) луговой марийский (волжские говоры)

erla ava-j tol-aš-et!

завтра мама-kin прийти-inf-poss.2sg

‘Вот бы завтра мама приехала!’

Употребление инфинитива в оптативной конструкции имеет параллель в русском языке – сослагательный инфинитив [29, с. 81–89]; [30], ср. пример (46), цитируемый в статье Е.В. Падучевой [30]:

(46) русский

Провалиться вам! – сердито сказал Гейгер. [А. Стругацкий, Б. Стругацкий. Град обреченный (1972)]

Отличие марийской оптативной конструкции от сослагательного инфинитива в русском языке состоит, во-первых, в том, что подлежащее кодируется в нем номинативом, а не дативом, а во-вторых, в том, что в марийской конструкции, помимо субъекта и глагола в инфинитиве, присутствует дополнительный морфологический материал – суффикс -et.

Основная функция показателя -et в марийских диалектах – это маркирование посессивного отношения 2sg (‘твой’). Собственно посессивные употребления иллюстрируются в примерах из марийской грамматики А. Алхониеми [25, S. 72–75]: л. мар. vüd-et [вода-poss.2sg] ‘твоя вода’, kepk-et [кепка-poss.2sg] ‘твоя кепка’, г-мар. ə̈lə̈-mäš-et [жить-nzr-poss.2sg] ‘твоя жизнь’. К посессивным восходят также употребления -et на нефинитных формах, которые маркируют лицо и число одного из аргументов этой формы: ср. л. мар. kaj-aš-et žap [уйти-inf-poss.2sg время] ‘время тебе уйти’ [25, S. 72–75].

Помимо маркирования собственно посессивных отношений показатель -et также имеет дискурсивные употребления, в которых этот показатель может присоединяться к именным группам, не имеющим посессора 2-го лица единственного числа. В частности, в грамматике Алхониеми [25, S. 75] предлагается считать, что суффикс poss.2sg маркирует определенность, хотя чаще в этой функции в марийских диалектах выступает суффикс 3sg [31]. Дискурсивные употребления посессивного суффикса 2sg также есть в других уральских языках – например, в хантыйском и нганасанском [32]; [33]. В работе Г.М. Тужарова [34, с. 66–67] говорится об употреблении суффиксов 2sg и 3sg как «указательно-выделительных, эмфатических, эмоционально-экспрессивных частиц», которые «выражают обсуждаемый предмет более наглядно, ощутимо и эмоционально». Суффиксы 2sg и 3sg, согласно Тужарову, «в роли частиц могут присоединяться ко всем склоняемым частям речи <…>, к инфинитиву, причастию, деепричастию, в редких случаях даже к личной форме глагола».

Показатель -et в оптативной конструкции оказывается затруднительно трактовать как посессивный показатель, указывающий на лицо и число аргумента, как в цитируемом выше примере kaj-aš-et žap [уйти-inf-poss.2sg время] ‘время тебе уйти’. Трудность состоит в том, что в таком случае мы бы не наблюдали показатель 2sg, например, при субъекте 3sg. Однако пример (45) показывает обратное: показатель -et в нем употребляется с подлежащим 3sg. На наш взгляд, использование посессивного суффикса 2sg -et в оптативной конструкции скорее может быть связано с его дискурсивными употреблениями. В частности, описанное выше «эмоционально-экспрессивное» прочтение суффикса -et может иметь отношение к оптативной семантике изучаемой конструкции. Впрочем, это предположение нуждается в большей формализации и дальнейшем изучении.

с. Конструкция V-NPST.1SG + RETR

Повторим для удобства читателя пример (30), цитируемый как (47).

(47) луговой марийский (моркинско-сернурские говоры)

erla jür lij-am əl’e!

завтра дождь становиться-npst.1sg retr1

‘Вот бы завтра был дождь!’ (элиц.)

Использование формы npst.1sg в оптативных конструкциях с подлежащим 3sg, как в (47), представляется неожиданным и требует объяснения. Нам не известно других случаев, когда формы с оптативным значением восходят к формам npst.1sg, однако известны случаи, когда в различных языках мира другие TAM-формы содержат в себе показатели 1sg.

Например, в тюркских языках встречаются проспективные конструкции, содержащие глагол в форме 1sg [35]. По всей видимости, диахронически они восходят к конструкциям передачи чужой речи. Об этом свидетельствует наличие в составе этих конструкций деепричастия от глагола ‘говорить’, ср. примеры (48), (49) из турецкого и татарского:

(48) турецкий

kiremit düş-eceǧ-im di-yip / de-yip dur-u(r)

кирпич падать-fut-1sg сказать-cvb сказать-cvb стоять-aor

‘Кирпич вот-вот упадет.’ (букв.: ‘Кирпич стоит, говоря: «Я упаду»’) [35]

(49) татарский⁵

bu agač awa-m awa-m di-p tor-a

этот дерево упасть-prs.1sg упасть-prs.1sg сказать-cvb стоять-prs.3sg

‘Это дерево вот-вот упадет’ (букв.: ‘Это дерево стоит, говоря: «Я упаду-упаду»’, элиц.)

Конструкция, калькирующая татарскую, теоретически могла появиться в марийских идиомах в результате интенсивных языковых контактов с татарским языком, которые и в самом деле имели место [36]. По аналогии с ситуацией в турецком и татарском можно представить, что и марийская форма npst.1sg претерпела развитие из конструкции передачи чужой речи в проспектив. Затем проспективное значение (возможно, через стадию более общего значения будущего времени) могло развиться в оптативное: вспомним, что среди возможных источников оптативных форм, перечисленных в обзоре Дж. Садока и А. Звики [16, p. 164], упоминаются формы будущего времени.

Однако это рассуждение оказывается проблематичным. Во-первых, в марийских идиомах не засвидетельствовано конструкций, в которых застывшие формы 1sg функционировали бы как показатели намерения или ближайшего будущего. Во-вторых, в тюркских языках проспективные конструкции содержат дополнительный морфологический материал – деепричастие от глагола ‘говорить’ и матричный глагол ‘стоять’. Марийская же оптативная конструкция v-npst.1sg + retr не содержит материала, свидетельствующего о происхождении этой конструкции из конструкции передачи чужой речи. Таким образом, предложенная выше гипотеза о развитии оптативной конструкции из конструкций типа (48) (49) представляется нам маловероятной.

Вторая параллель обнаруживается в коптском языке⁶, где есть глагольная форма, которая выражает следствие какого-либо события (50). Показатель этой формы, который здесь глоссируется как prom (промиссив), восходит к морфеме каузатива 1sg, то есть буквально форма tare-tn-cine [prom-2pl-найти] означает ‘я заставлю вас найти’ или ‘я позволю вам найти’.

(50) коптский

ʃine tare-tn-cine

искать.imp prom-2pl-найти

‘Ищите и обрящете’ [37, p. 284, глоссы Э. Гроссмана]

(51) горномарийский (говор с. Кузнецово)

irgod-ə̑m ə̑škal-ə̑m a-m orolə̑ ə̑l’ə̑ / *ə̑lə̑n

завтрашний_день-acc корова-acc neg.npst-1sg пасти retr1 retr2

gə̈n’, mə̈n’ tä don-da päšä-l-em ə̑l’ə̑ / *ə̑lə̑n.

если я вы с-poss.2pl работа-denom-npst.1sg retr1 retr2

‘Если бы я завтра не пасла коров, я бы с вами поработала’ [38]

Форма промиссива, по-видимому, имеет футуральную референцию, как и тюркские проспективные формы. Однако сложно представить себе, как коптский сценарий мог бы быть применен к марийскому материалу: в частности, нет оснований полагать, что марийские показатели npst.1sg имеют отношение к каузативу.

Мы предлагаем другой сценарий развития оптативной конструкции с формой npst.1sg. Согласно этому сценарию, грамматикализации подверглась не отдельная форма npst.1sg, а целое сочетание npst.1sg + retr.

Сочетание формы npst с показателем ретроспективного сдвига как в луговых марийских, так и в горномарийских диалектах имеет ирреальную или контрфактивную интерпретацию [25, S. 117, 38]. В примере (51) это сочетание выступает в протасисе и аподосисе условной конструкции, в (52) – в ирреальном контексте.

(52) луговой марийский (моркинско-сернурские говоры)

pazar-əš kaj-em əl’e, oksa-m uke

базар-ill идти-npst.1sg retr1 деньги-poss.1sg neg.ex

‘Пошёл бы на базар, да у меня денег нет’ (Марла Мутер)

В примерах типа (51), (52) формы 1sg согласуются с подлежащим 1sg. Однако существуют контрфактивные употребления сочетания npst.1sg + retr, в которых форма 1sg неожиданно выступает с подлежащими 3sg. Так, в примере (53), выражающем контрфактивное предпочтение, обе глагольные словоформы семантически относятся к одному и тому же подлежащему 3sg. Однако вторая форма глагола, которая выражает предпочтительное действие, маркируется в нем показателем 1sg.

(53) луговой марийский (моркинско-сернурские говоры)

∅_3sg əš šiž-tar-e vet, ∅_3sg keč šinča-m

neg.aor.3sg чувствовать-caus-aor ptcl ptcl глаз-acc

püjal-am əl’e!

подмигнуть-npst.1sg быть.aor.3sg

[Она] не предупредила же, [она] хоть глазом подмигнула бы! (Марла Мутер)

(54) горномарийский (говор с. Кузнецово)

tə̈də̈ mə̈läm ni-mat popə̑de, iziš xot’ anzə̑c-rak

тот я.dat neg-что.add сказать-neg.pret.3sg немного ptcl перед-cmpr

keles-äl-äm ə̑l’ə̑

сказать-att-npst.1sg retr1

‘Она мне ничего не сказала, хоть заранее немножко рассказала бы’ (элиц.)

Примеры типа (53) грамматичны как в луговых марийских диалектах, так и в горномарийских, в том числе в говоре с. Кузнецово.

Пример (53) отличается от оптативных примеров типа (47) по меньшей мере в двух отношениях. Во-первых, он имеет контрфактивное прочтение (предпочтительное событие не произошло), во-вторых, подлежащее в нем одушевленное. Мы не располагаем данными, которые позволили бы точнее определить, каким из этих различий обусловлена разница грамматичности примеров (53) и (47) в кузнецовском говоре.

Однако исходя из того, что конструкции типа (53) имеются во всех рассматриваемых идиомах, можно предположить, что в (53) представлена исходная конструкция, которая затем во всех диалектах, кроме кузнецовского говора, дала оптативные употребления типа (47). Мы предполагаем, что в исходной конструкции имеет место сдвиг перспективы при переходе ко второй клаузе (perspective shift, см. статью С. Спронка и соавторов [39]). Таким образом, по нашему предположению, буквально пример (53) устроен следующим образом:

(55) Она не предупредила, {на ее месте я} хоть глазом бы подмигнула.

Дальнейшее развитие этой конструкции может, по нашему предположению, заключаться в инсубординации второй клаузы, которая при этом начинает употребляться в большем числе контекстов. В частности, она теряет элемент контрфактивности и /или расширяется на неодушевленные субъекты. Чтобы более точно описать развитие конструкций типа (53) в оптативную конструкцию, необходимо более тщательное исследование.

d. Конструкция с дебитивным показателем -šaš: V-šaš + (RETR)

Повторим пример конструкции с формой на -šaš (40), далее цитируемый как (56), а также примеры (35) и (37) с дебитивным причастием в предикативной позиции (далее (57), (58)).

(56) горномарийский (говор с. Микряково)

vot mə̈n’ mad-ə̑n näl-šäš (ə̑l’ə̑)!

вот я играть-cvb взять-deb retr1

‘Вот бы я победил!’ (элиц.)

(57) литературный луговой марийский (моркинско-сернурские говоры)

məj čerke orol dene ške kutərə-šaš ul-am

я церковь сторож с сам говорить-deb быть-npst.1sg

‘С церковным сторожем я должен поговорить сам’ (Марла Мутер)

(58) горномарийский (говор с. Кузнецово)

mə̈n’ tol-šašlə̑k ə̑l-am.

я приходить-ptcp.deb быть-npst.1sg

‘Я должен прийти’ (элиц.)

Развитие оптативной конструкции типа (56) из формы на -šaš, у которой имеются некоторые дебитивные употребления, с одной стороны, типологически кажется возможным, ср. путь грамматикализации из дебитивных форм в оптативные, упомянутый в статье Й. ван дер Ауверы и В.А. Плунгяна [18].

Однако объяснение, при котором дебитивные употребления типа (57), (58) развиваются в оптативные употребления типа (56), сталкиваются со следующими возражениями. Во-первых, если возводить примеры типа (56) к предикативным употреблениям причастий (‘Я тот, который должен выиграть’), то нужно объяснить отсутствие в (56) глагола-связки: в предполагаемой исходной структуре он обязателен, ср. горномарийский пример (59); то же верно для луговых марийских идиомов. Во-вторых, в горномарийском в функции причастия выступает форма с показателем -šašlə̑k (58), в то время как в оптативной конструкции используется форма на -šaš.

(59) горномарийский (говор с. Кузнецово)

*mə̈n’ tol-šašlə̑k

я приходить-ptcp.deb

‘Я должен прийти’ (элиц.)

Таким образом, нам кажется маловероятным, что оптативные конструкции с формой на -šaš развились из дебитивных причастий в позиции предиката. Однако, как уже упоминалось в разделе 4.4, формы на -šaš имеют также употребления в качестве вершины независимой клаузы, ср. пример (38), цитируемый как (60).

(60) луговой марийский (моркинско-сернурские говоры)

kajə-šaš

идти-deb

‘Пойду-ка я’. (элиц.)

В луговых марийских диалектах форма на -šaš используется в оптативной функции в сочетании с частицей ретроспективного сдвига, ср. пример (42), далее цитируемый как (61). Как уже было сказано в разделе 4.4, в луговых марийских диалектах в этой конструкции может выступать только подлежащее 1sg. Можно предположить, что в сочетании с интенциональными / побудительными употреблениями 1-го лица типа (60) семантический вклад ретроспективной частицы состоит в «смягчении», уменьшении категоричности формы. Таким образом интенциональная / побудительная форма получает оптативное прочтение, как мы уже видели ранее с формами императива 2-го и 3-го лица.

(61) литературный луговой марийский (моркинско-сернурские говоры)

keč tora gəč pel šinča dene už-šaš əl’e

хоть расстояние из половина глаз с видеть-deb retr1

‘Увидеть бы хоть издалека одним глазом’ [28]

В горномарийских идиомах с. Микряково и с. Кузнецово форма на -šaš в независимых клаузах имеет более широкую дистрибуцию, чем в луговых марийских. Так, в горномарийских диалектах она может использоваться в контекстах «контрфактивного предпочтения» (62). В таком случае она относится не к первому лицу, а к другим лицам, например, 3sg. В рассматриваемых луговых диалектах таких употреблений нет.

(62) горномарийский (говор с. Кузнецово)

(*tə̈də̈) ə̈škə̈-län-žə̈ kačk-aš šoltə̑-šaš.

тот refl-dat-poss.3sg есть-inf готовить-deb

{Что он ходит голодный?} ‘Готовил бы себе еду’ (элиц.)

Можно представить себе, что горномарийские оптативные употребления, которые совместимы с любыми подлежащими, возникли из употреблений типа (62). Такое развитие было бы параллелью к сценарию развития конструкции с формой npst.3sg, который был предложен выше. Дополнительный аргумент в пользу такого пути развития конструкции с формой на -šaš заключается в том, что оптативные конструкции с подлежащими любого лица существуют только в тех диалектах, где имеются употребления типа (62).

Наконец, обсудим происхождение самого маркера -šaš. В имеющейся литературе оно не установлено с достаточной степенью надежности. В исторической грамматике И.С. Галкина [40, с. 166] предлагается следующая этимология: показатель -šaš состоит из двух показателей, а именно -še и -aš. Первый показатель, -še, является показателем причастия настоящего времени. Второй, -aš, встречается в атрибутивизованных формах типа ikijaš ‘одногодка, годовалый’. Не вполне ясно, впрочем, почему эта комбинация должна давать значение долженствования или будущего времени. Не встречается в языках Поволжья и параллелей такого развития.

Можно предложить другую этимологию, указанием на которую мы обязаны А.В. Савельеву: форма на -šaš – это морфологическое заимствование из чувашского языка. В чувашском языке имеется условно-временное деепричастие на -sassən (стяженная форма -san): [41, с. 248]

(63) литературный чувашский

Çумăр çу-сассăн

дождь идти-cond.cvb

‘если пойдёт дождь,…’ (пример А.В. Савельева)

Деепричастие на -sassən имеет в своем составе адвербиализатор -(ə)n, который регулярно присоединяется к причастным формам. В таком случае можно предполагать на некоторой более ранней стадии развития чувашского языка причастный суффикс *-sas, который при заимствовании в марийские диалекты дал бы -šaš, ср. регулярный переход s > š [7, S. 53]. Показатель -sas в чувашском, по-видимому, восходит к сочетанию оптативного расширителя глагольной основы *-sa- (который в чувашском в других контекстах не зафиксирован) [42, с. 435] и показателя причастия будущего времени -as. Структурной параллелью к данной форме является общетюркское причастие долженствования на -sar [42, с. 351], восходящее к сочетанию того же оптативного -sa- и аориста на -ar.

Чувашская форма на -sassən (-san) в сочетании с копулой =čče также может использоваться в оптативном значении, ср. в работе И.П. Павлова [41]: «Как сказуемое простого предложения, оно выражает сильное, даже невыполнимое желание говорящего лица в совершении того или иного действия-условия» (64).

(64) литературный чувашский

Эх, Николай Петрович, пĕл-сен=ччĕ эсир…

intj Николай Петрович знать-cond.cvb=retr вы

‘Эх, Николай Петрович, знали бы вы…’ [41]

Путь грамматикализации, который мы предложили в этом разделе для марийского -šaš, совместим с идеей, что -šaš – это заимствованный из чувашского причастный показатель *-sas. Однако примеры типа (64) структурно отличаются от оптативных употреблений марийского -šaš. Таким образом, мы предполагаем, что оптативная конструкция с формой на -šaš развилась другим путем, чем чувашская конструкция в (64): марийские диалекты заимствовали из чувашского языка морфему, но не ее оптативные употребления.

6. Заключение

В статье мы рассмотрели оптативные конструкции в четырех марийских диалектах. Все эти конструкции состоят из формы лексического глагола и частицы ретроспективного сдвига. Большинство из них ранее не были подробно описаны в литературе.

Мы определили формы лексического глагола, входящие в состав рассмотренных оптативных конструкций, и рассмотрели возможные механизмы их грамматикализации.

Выяснилось, что форма императива 3-го лица (юссива) в оптативных контекстах ведет себя предсказуемо как с формальной точки зрения, так и с семантической. Так, она сочетается только с подлежащими 3-го лица, то есть сохраняет сочетаемость формы юссива. Без ретроспективного показателя она имеет скорее перформативное прочтение, а с ретроспективным показателем – дезидеративное: по-видимому, ретроспективный показатель имеет в оптативной конструкции функцию «смягчения категоричности». Таким образом, применительно к форме юссива оказывается необязательно постулировать особую оптативную конструкцию.

Остальные рассмотренные случаи оказались менее прозрачными. Так, форма инфинитива на -aš в большинстве идиомов не имеет выраженного подлежащего и может относиться только к подлежащему 1sg. Однако в волжских говорах при ней возможно выраженное подлежащее других лиц и чисел. Форма npst.1sg имеет особое, оптативное прочтение с подлежащими 3-го лица, что позволяет считать такое сочетание оптативной конструкцией. Наконец, форма на -šaš в независимом употреблении не имеет выраженного подлежащего (кроме подлежащего 1sg), но в горномарийских диалектах оказывается совместимой с подлежащими 3sg. На наш взгляд, это также аргумент в пользу статуса конструкции.

Настоящее исследование также расширяет и дополняет список потенциальных источников грамматикализации оптатива. Так, форма npst.1sg и форма на -šaš, по нашему предположению, иллюстрируют похожие пути развития оптативной конструкции из глагольных форм, маркирующих предпочтительное действие. При этом других примеров грамматикализации конструкции с формой npst.1sg в оптатив нам не известно.

Выводы, к которым мы пришли в этой статье, основаны на междиалектном сравнении оптативных конструкций: реконструкция способов выражения оптативного значения главным образом основана на дистрибуции форм и конструкций в диалектах. Для того, чтобы подтвердить или опровергнуть предложенные пути развития, следует рассмотреть данные еще нескольких марийских диалектов.

Любопытно, что по крайней мере в некоторых диалектах чувашского языка, который находится в ситуации языкового контакта с марийскими идиомами [43], оптативные конструкции выглядят похожим образом. Например, в малокарачкинском диалекте [44]; [45] футурально-причастные, инфинитивные и финитные презентные формы глагола могут в сочетании с ретроспективной клитикой =ʨə/ʨë иметь оптативные прочтения. В дальнейшем исследовании марийские оптативные конструкции имеет смысл подробнее сравнить с чувашскими.

Список сокращений

1 – 1-е лицо, 2 – 2-е лицо, 3 – 3-е лицо, ACC – аккузатив, ADD – аддитив, AOR – аорист, ATT – аттенуатив, ATTR – аттрибутивизатор, CAUS – каузатив, COND – кондиционал, CONJ – союз, CMPR – компаратив, CVB – конверб, DAT – датив, DEB – дебитив, DES – дезидератив, ERG – эргатив, EX – бытийная копула, FUT – будущее время, ILL – иллатив, IMP – императив, IMPF – имперфектив, IN – инессив, INF – инфинитив, INTJ – местоимение, KIN – показатель родства, LOC – локатив, M – мужской класс, MAN – суффикс, образующий глаголы способа, N – средний класс, NEG – отрицание, NMZ – номинализация, NPST – непрошедшее время, OPT – оптатив, PL – множественное число, POSS – посессив, POT – потенциалис, PRET – претерит, PROM – промиссив, PROP – проприетив, PRS – презенс, PTCL – частица, PTCP – причастие, RETR – ретроспективный сдвиг, SG – единственное число, SIM – симилятив.

Источники

Устный корпус лугового марийского языка [электронный ресурс, 11647 словоупотреблений] // URL: http://lingconlab.ru/spoken_meadow_mari/, дата обращения 6.12.2023

Корпус горномарийских экспедиций в с. Микряково [частная коллекция, ок. 22700 словоупотреблений]

Корпус горномарийских экспедиций в с. Кузнецово [электронный ресурс, 63522 словоупотребления] // URL: http://hillmari-exp.tilda.ws/corpus, дата обращения 6.12.2023

Агрегатор онлайн словарей марийского языка МарлаМутер [электронный ресурс] // URL: https://marlamuter.com/muter/ru/%D0%9F%D0%BE%D0% B8%D1%81%D0%BA, дата обращения 6.12.2023

Sources

Spoken corpus of Meadow Mari (11647 tokens). URL: http://lingconlab.ru/spoken_meadow_mari/search, accessed 6.12.2023

Mikryakovo Hill Mari field corpus [private collection, appr. 22700 tokens]

Kuznetsovo Hill Mari field corpus (63522 tokens). URL: http://hillmari-exp.tilda.ws/corpus, accessed 6.12.2023

Aggregator of online dictionaries of Mari MarlaMuter. URL: https://marlamuter.com/muter/ru/%D0%9F%D 0%BE%D0%B8%D1%81%D0%BA, accessed 6.12.2023

¹ Этим оптатив отличается, например, от формы дезидератива (желательного наклонения) на -ne-, которая передает желание субъекта клаузы и таким образом возможна только с подлежащим, денотат которого является мыслящим существом:

(i) горномарийский (говор с. Кузнецово)

xoza-na mäm-nä–m šə̈šk-ə̈l-ne-žə̈

хозяин-poss.1pl мы-poss.1pl-acc бить-sem-des-3sg

‘Хозяйка нас хочет зарезать’ (корпус).

# ‘Вот бы хозяйка нас зарезала!’

² При подлежащем множественного числа в форме imp.3 в луговых диалектах выступает алломорф -əšt; в горномарийских – алломорф -ə̑štə̑.

³ После основ, в которых последний гласный – передний, выступает алломорф -žə̈.

⁴ После основы с последним передним гласным показатель имеет вид -šäšlə̑k; ə̑ не гармонирует.

⁵ Пример получен автором от носителей литературного татарского языка.

⁶ Автор благодарит Эйтана Гроссмана, который указал на существование в коптском языке формы на -tare, а также поделился примерами, нужными ссылками и своим взглядом на диахронию этой формы. В статье мы придерживаемся его анализа и используем предложенный им типологический ярлык «промиссив».

作者简介

Aigul Zakirova

编辑信件的主要联系方式.
Email: aigul.n.zakirova@gmail.com

Junior Research Fellow

参考