How did the Chinese Russianists interpretate the leading theme in “The Tale of Igor’s Campaign”

Full Text

Интерпретация идейного содержания «Слова о полку Игореве» занимает особое место в китайских исследованиях по древнерусской литературе. В частности, полемика об оценке авторской идеи «Слова», возникшая в первой половине 1980-х годов, является единственной в Китае опубликованной дискуссией по проблематике изучения древнерусского памятника. В ней участвовали исследователи, стоящие на совершенно противоположных позициях, и их полемика дает интересный материал для раскрытия специфики восприятия «Слова» в Китае.

***

Доминирующее в китайской науке мнение по поводу идейного содержания древнерусского памятника было впервые предложено в 1955 г. при переводе на китайский язык русскоязычного учебника «История русской литературы» под редакцией Н.Л. Бродского ¹. В переводе четко передается характерное для оригинала представление о том, что «Слово» «пронизано патриотизмом» ².

Затем в 1957 г. в послесловии к первому полному переводу «Слова» на китайский язык переводчик – преподаватель Пекинского университета Вэй Хуанну – более подробно и обосновано раскрыл патриотическую тему произведения [1, с. 52–66]. Суждение китайского литературоведа основывалось на ряде русскоязычных материалов по «Слову», в первую очередь – на трактовке «Слова» в учебном пособии «Литература» под редакцией Л.И. Тимофеева ³ с учетом знаменитого «Золотого слова русской литературы» Д.С. Лихачева ⁴.

Во всех исходных источниках отмечается патриотический характер памятника. Советские авторы считают, что художественные образы и поэтическое повествование в «Слове» служат выражению патриотической идеи произведения. Китайский литературовед-переводчик, следуя за их мыслью, также характеризует автора «Слова» как патриота и объясняет причину популярности древнерусской поэмы во всем мире его патриотической темой: «Горячее чувство любви к земле Русской, одухотворяющее каждое слово поэмы неизвестного нам поэта-патриота XII века, делает “Слово о полку Игореве” близким и дорогим не только народам СССР, но и всем людям, любящим родину и мирное сосуществование» [1, с. 66] ⁵. Переводчик отмечает, что в художественных образах, особенно в образе Русской земли, «наиболее ярко выражена автором мысль о необходимости объединения родной земли, об устранении политической разобщенности ее земель» [1, с. 55] ⁶.

Главные положения, отраженные в послесловии к китайскому переводу «Слова», в основном соответствуют господствующим взглядам в русской науке. Они довольно сильно повлияли на интерпретацию древнерусского текста в более поздних учебниках по истории зарубежной литературы, написанных на китайском языке. Так, в учебном пособии «История европейской литературы» (1964) читаем: «Патриотизм, отраженный в “Слове”, имел актуальное значение для той эпохи» ⁷; в «Хрестоматии зарубежной литературы» (1979): «Эпопея полна патриотизма» ⁸; в «Пятидесяти пяти лекциях по зарубежной литературе» под редакцией специалистов из 19 китайских вузов (1980): «Данное произведение… прославляет патриотизм» ⁹.

Следует обратить внимание на то, что слова К. Маркса («Смысл поэмы – призыв русских князей к единению как раз перед нашествием монголов» ¹⁰) цитируются в качестве аргумента как в русскоязычных источниках, так и в работах китайских исследователей.

Первая попытка оспорить мнение о патриотическом характере древнерусского шедевра относится к 1982 г., когда молодой преподаватель Юньнаньского педагогического университета Лю Вэньсяо опубликовал свою статью «К определению “патриотизма” в “Слове о полку Игореве”» [2]. По его мнению, призыв к объединению родной земли не всегда означает патриотизм, иногда он может служить предпосылкой для начала агрессии против других народов [2, с. 55–56]. Из истории событий, описанных в «Слове», известно, что Игорь и его войска вторглись в Половецкую степь после того, как пленный половецкий хан Кобяк был убит в Киеве на Святославовом дворе, что, по мысли исследователя, указывает на несправедливость описываемого «агрессивного» похода [2, с. 54]. Более того, после победы они занимались насилием и грабежом («Съ зарания въ пятъкъ … помчаша красныя дѣвкы половецкыя, а съ ними злато, и паволокы, и драгыя оксамиты»), что также якобы подтверждает агрессивный характер похода [2, с. 55].

Обращая особое внимание на приведенную выше цитату Маркса, Лю Вэньсяо предполагает, что в ней лишь отмечается историческое совпадение: половцы, которых атаковало войско Игоря, как раз были одной из ветвей монголов, впоследствии вторгшихся на Русскую землю [2, с. 56–57]. Поэтому, как утверждает исследователь, заключение о присутствии в ней «антиагрессивной патриотической мысли» оказывается необоснованным. По его мнению, Маркс и Энгельс заинтересовались «Словом» как раз потому, что «в тот же период панслависты в качестве свидетельств начали собирать и изучать материалы на славянских языках в разных областях, особенно в сфере языкознания и художественной литературы». Из этого следует, что они изучали «Слово» «из необходимости критиковать русскую царскую диктатуру и панславизм, а не для того, чтобы найти и утвердить в нем русский патриотизм», и говорили именно об «экспансионизме» и «непатриотическом характере» «Слова» [2, с. 57, 58–59].

Такая точка зрения, резко отличающаяся от общепринятых взглядов на древнерусский памятник, сразу же встретила жесткое сопротивление. Значительной фигурой в этом споре был Вэй Хуанну. Он не только еще более четко подчеркнул патриотическую тему произведения в первом же абзаце предисловия к второму изданию (1983) своего перевода «Слова» ¹¹, но и призвал своих коллег совместно отстаивать позицию о патриотическом характере древнерусского шедевра.

В 1984 г. в ответ на статью Лю Вэньсяо преподаватель исторического факультета Пекинского университета Бао Лянцзюнь опубликовал работу «“Слово о полку Игореве” – патриотическое произведение» [3]. В заголовке уже была заявлена позиция автора. Отталкиваясь от общественно-исторических предпосылок конфликтов и войн между русскими и половцами, китайский историк указывает на то, что на протяжении двух столетий они не переставали нападать друг на друга, что доказывает двустороннюю ответственность в долговременных конфликтах. Он пишет: «...термин патриотизм имеет разные коннотации в разные эпохи. Мы не можем мерить древних по сегодняшним стандартам. В силу исторических условий неудивительно, что патриотизм в “Слове” является исторически ограниченным» [3, с. 36].

В 1985 г. русист из Пекинского университета Лу Цяюй перевел «Золотое слово русской литературы» Д.С. Лихачева на китайский язык ¹². В переводе, как и в оригинале, многократно повторяются такие выражения, как «любовь к родине» и «патриотическая идея» произведения. По воспоминаниям Вэй Хуанну, перевод также был создан в целях опровержения тезисов Лю Вэньсяо, так как Лу Цяюй «осознал, что некоторые читатели в нашей стране <в Китае – Ц.Л.> все еще недостаточно глубоко уловили смысл «Слова»» [4, с. 19]. Переводчик стремился познакомить китайских читателей с «изложенными в статье <Д.С. Лихачева> передовыми идеями и мнениями», которые «отражают основные тенденции, принятые в слововедении советского периода» [Там же].

Статья «“Слово о полку Игореве” в Китае», написанная Вэй Хуанну позже в этом же году [4], считается подведением итогов полемики. В статье он обобщил все затронутые китайскими исследователями проблемы. В отдельном разделе статьи автор подробно представлял аргументы Лю Вэньсяо и Бао Лянцзюня, упоминая перевод Лу Цяюя [4, с. 17–19]. Вэй Хуанну в конце раздела утверждал: «Следует признать, что работа товарища Бао Лянцзюня, оспаривающая мнение Лю Вэньсяо, выполненная с учетом неопровержимых исторических фактов и стремлением к поиску истины, убедительна» [4, с. 19]. В этом пассаже еще раз отражается его твердая позиция относительно патриотического характера «Слова».

Обращения к этой теме в новом столетии дают любопытный сопоставительный материал для интерпретации этих дебатов. К проблеме темы «Слова» в 1999 г. еще раз обратился преподаватель-русист Ван Жэньфа, откликнувшийся на гипотезу А.Л. Никитина ¹³. Китайский русист предполагает, что квалификация А.Л. Никитиным Игорева похода как свадебного предприятия является «наиболее блестящим выходом» ¹⁴. Она хорошо объясняет ряд темных мест, связанных с мотивировкой похода Игоря [5, с. 24–25] ¹⁵. Ван Жэньфа считает, что предположение Никитина «открывает перед нами новые возможности для изучения “Слова”» [5, с. 25], так как оно не только доказывает ложность суждений обеих рассмотренных выше сторон, но даже лишает смысла само обсуждение, возникающее при патриотическо-героической трактовке «полка Игорева» [5, с. 26].

Работа Ван Жэньфа не отличается логической строгостью, так как она опирается лишь на одну научно-популярную статью и не учитывает точки зрения других исследователей ¹⁶. Однако эти недостатки не лишают значения его трактовку полемики о патриотической теме «Слова» в Китае. По его наблюдениям, то, какую идейную суть «Слова» видит конкретный исследователь, обуславливается точкой зрения, с которой он рассматривает проблему: некоторые истолковывают намерения, симпатии и антипатии автора произведения, другие рассматривают идеи, вытекающие из его содержания, а третьи изучают исторические события, описываемые в нем [Там же]. Именно поэтому Ван Жэньфа считает, что исследователь должен скептически рассматривать все мнения об идейном субстрате «Слова» [5, с. 22].

В 2002 г. молодой исследователь Чжу Хунвэнь в своей работе отметил, что ни патриотизм, ни агрессия не охватывают идеологического содержания «Слова» полностью, по сути, поэма содержит смесь патриотической и агрессивной идей ¹⁷. Как и Ван Жэньфа, Чжу Хунвэнь также отталкивается от отрицания изначальных односторонних определений идеологической трактовки похода, описываемого в древнерусском памятнике.

***

В обсуждении китайской аудиторией патриотической темы древнерусского эпоса заметны некоторые общие черты, характерные для рецепции «Слова» в Китае. Их можно проанализировать в деталях с точки зрения рецептивной теории.

Основные тезисы рецептивной эстетики заключаются в том, что литературное произведение не существует отдельно от его читателя, а чтение представляет собой диалог или встречу читателя и литературного произведения. Несмотря на то, что данная теоретическая система «еще далека от завершения» ¹⁸, она дает нам возможность разработать проблему восприятия «Слова» китайскими реципиентами в рамках процесса художественной коммуникации, концентрируя внимание не на литературном шедевре как таковом, а на «эстетической дистанции» не столько между автором произведения и читателями, сколько между разными категориями читателей.

По словам В.Е. Хализева, эстетические эмоции неизменно включаются во «внеположные им сферы» и «соединяются с человеческим опытом совсем иного рода», в том числе, «физиологическими ощущениями», «самоутверждением человека в обществе», «межличностным общением» [6, с. 29]. Х.Л. Борхес писал, что «одна и та же книга меняется уже потому, что меняемся мы…» ¹⁹. Эстетическое – понятие субъективной природы. Его субъективность определяется и обстановкой жизни индивида, и общими социально-историческими условиями. В исследуемом нами процессе она отражается как в макроскопическом (коллективном) плане, так и в микроскопическом (индивидуальном).

Выбор аспектов восприятия древнерусского памятника объединяет всех китайских интерпретаторов. Китайских читателей в первую очередь волнуют культурно-литературные и историко-литературные аспекты восприятия «Слова». Так, помимо патриотической темы произведения, в «Слове» их интересуют еще образы князей и женщин, языческие и христианские традиции, изображение природы и т.д. Кроме того, трактовка китайскими русистами «Слова» в значительной степени опирается в основном на советские и новейшие российские труды.

Сложно обвинять китайских читателей в неоригинальности большинства их интерпретаций. Фокус на общих, менее специфических вопросах и пассивный (а не активный) характер восприятия «Слова» связаны, прежде всего, со статусом китайцев как иностранных читателей. «Своеобразие языка, – пишет В. фон Гумбольдт, – влияет на сущность нации» [7, с. 377]. «Различные языки являются для наций органами их оригинального мышления и восприятия» [8, с. 324]. Китайский и русский – совершенно разные языки, они «по своей сути, по своему влиянию на разные чувства являются в действительности различными мировидениями» [7, с. 370]. Это объясняет, почему эстетическое как составная часть национального мышления также имеет «свою специфику в сознании людей разных <…> народов» [6, с. 32]. Своеобразие национальных картин мира создает между китайским и русским народами естественные культурные барьеры. Как отмечает В.Н. Топоров, «соотнесение-сравнение того и этого, своего и чужого составляет одну из основных и вековечных работ культуры» [9, с. 7]. Восприятие «Слова» в Китае довольно часто и вполне логично облегчается интерпретациями русских ученых и акцентом на более общих проблемах. В нем раскрывается понимание сравнения в более широком плане: в него включаются переводы «с языка на язык», «с пространства на пространство», «с времени на время», и в конце концов, «с культуры на культуру» [Там же].

Комплементарный отклик китайской аудитории на «Слово» обусловлен не только высокой оценкой этого памятника русскими исследователями. Симпатии к русской литературе как таковой в значительной степени определяются историческими условиями. Любой художественный процесс, в том числе и литературный, и литературоведческий, представляет собой развивающуюся систему. Ее внешняя движущая сила – историческая действительность. Начиная с движения 4 мая, в Китае развернулись энергичные социальные реформы. Русская культура входила в кругозор китайской элиты вместе с марксизмом. Переводы русской и советской литературы стали модными и популярными, так как «красная революция русских большевиков <…> оказывала влияние на воззрения всего мира <…>; китайцы, которые давно желали открыть новый путь в жизни, тоже не могут не испытывать интереса к ним. Поэтому все рассуждают о России, <…> хотят проследить исторические причины событий, рассмотреть культуру страны» ²⁰. Пристрастие к российской и советской литературе присуще китайским интеллектуалам даже в 1970–1980-е годы, когда отношения между Китаем и СССР ухудшились. Об этом свидетельствуют описания древнерусского эпоса в ряде китайских учебных пособий, появившихся в этот период.

Субъективность эстетических ценностей обусловлена тем, что разные китайские читатели понимают «Слово» совершенно по-разному. В их интерпретациях несложно заметить некоторую ограниченность, в которой отражается внешняя движущая сила, влияющая на восприятие «Слова» отдельными китайскими русистами.

Так, критика Лю Вэньсяо не совсем объективна и даже искажает некоторые факты. Маркс и Энгельс действительно обращали внимание на «Слово» из интереса к русской царской диктатуре и панславизму. Но контекст оригинального письма Маркса показывает, что он критикует панславистскую идею, которой пронизаны многие произведения, противопоставляя русский эпос чешскому. Он дал «Слову» поистине комплиментарную оценку ²¹. Вывод, что Маркс критикует «Слово» за его экспансивную идею, явно необоснован. Сложно игнорировать и публицистическую окраску суждений Лю Вэньсяо, когда он пишет: «В самом деле, в истории нет ни одного агрессора, большого или малого, который не осуществил бы сначала “великое дело” внутреннего “единства” и “объединения”. Александр Македонский в Древней Греции, правитель Восточно-Римской империи Юстиниан, Петр Великий в новой России, Вильгельм II, развязавший Первую мировую войну, а также хулиганская группа Ле Зуан на Востоке, разве не все они сначала работали над внутренним “единством” и объединением страны перед тем, как начали агрессию? Разве “объединение”, за которое ратует автор “Слова”, не было заявлено в целях покорения чужих народов? Что это за патриотизм?» [2, с. 56] (курсив мой – Ц.Л.)

Встает вопрос, по какой причине у Лю Вэньсяо сложилось такое ярко враждебное произведению мнение в отличие от общей дружественной атмосферы?

Очевидную логическую ошибку, скорее всего, невозможно объяснить без представления текста как «продукта исторической ситуации, зависящей от позиции интерпретирующего читателя» ²². Напомним, что в 1979 г. грянула Китайско-вьетнамская война. Провинция Юньнань, где Лю Вэньсяо начал работать преподавателем с 1960-х годов ²³, как раз находилась на переднем крае во время войны. Война разразилась на фоне того, что вьетнамская армия начала полномасштабную интервенцию в Камбоджу в 1978 г. после воссоединения двух частей Вьетнама в 1975 г. Стремление Вьетнама к созданию нового индокитайского союза сильно обеспокоило китайское руководство. Интенсификация советско-вьетнамского военного сотрудничества также считалась одним из толчков к войне, так как именно поддержка из СССР способствовала тому, что Вьетнам активно провел кампанию по выдавливанию этнических китайцев со своей территории, вызвав конфликты на китайско-вьетнамской границе. Вполне логично предполагать, что, увидев страдания народа своими глазами, Лю Вэньсяо выдвигает обвинение в адрес тех общественных сил, действия которых приводят к различным народным бедствиям.

То, что размышления Лю Вэньсяо, в отличие от русистов из Пекинского университета, вышли за пределы литературоведческого анализа, обусловлено его особым жизненным опытом. Молодой ученый стоит вне позиции автора и размышляет о мотивации Игоря, упоминая «честолюбие и жадность феодальной знати» [2, с. 54], которая не только побудила Игоря покорить половцев, но и привела к «туге и тоске» в Русской земле. Работа имеет скорее социологический и философский характер. Его взгляды совпадают с мнениями как русских и советских ученых, так и китайских. В журнале «Хундоу» (1934), где был опубликован перевод отрывков ряд эпосов, в том числе и «Слова», китайские авторы замечают: «...даже на сегодняшний день мы не можем похвастаться миролюбием этих народов <…> Эти “мировые исторические эпосы” <…> полны крови, убийств и жестокости. Они не такие “нежные” или “цивилизованные”, как в наше время» [10, с. 2]. Русские историки тоже отмечают, как в период раздробленности в русских княжествах постепенно образовалась собственная знать, которая отстаивала свои права вместо того, чтобы поддерживать великого князя Киевского (см. например: [11, с. 365–378]). Научный статус работы Лю Вэньсяо оказывается спорным из-за ее публицистической окраски. Но его работа в определенной степени восполняет пробел в философских трактовках идеи об исторической ограниченности человека, заложенной в рассказе о походе Игоря, на которое советские и русские слововеды редко обращали внимание.

***

Г.В. Плеханов недаром заявляет, что «человек сначала смотрит на предметы и явления с точки зрения утилитарной и только впоследствии становится в своем отношении к ним на эстетическую точку зрения» ²⁴. Если «произведение “возникает” и “реализуется” только в процессе “встречи”, контакта литературного текста с читателем» ²⁵, то катализатор встречи неизменно находится в самой жизни. Утилитарная природа литературы и литературоведения ярко отражается в восприятии патриотической темы «Слова» в Китае в XX в. Концепция, изложенная в статье Лю Вэньсяо, возникла из его собственного жизненного опыта. При всех ее крайностях и нелогичностях она стала наиболее значимой в рассматриваемой полемике в целом. Благодаря этому суждению нарушалась ситуация полного единогласия в процессе пассивного восприятия произведения. Было спровоцировано более глубокое осмысление тематики древнерусского шедевра китайской аудиторией. Таким образом, соприкасаясь с китайским контекстом, текст «Слова» приобщается к диалогу, освещающему и прошлое (исторические тайны) и будущее (перспективу обмена между китайской и русской культурами).

¹ См.: История русской литературы / Перев. Цян Лу, Сунь Вэя. Пекин, 1954. Часть I. С. 1216. (俄国文学史 / 蒋璐, 孙玮译. 北京, 1954. 上卷. 1216页.); ср.: Русская литература: учебник для VIII класса сред. школы / Н.И. Поспелов, П.В. Шаблиовский, А.А. Зерчанинов; под. общ. ред. Н.Л. Бродского. 10-е изд. М., 1950. С. 343.

² История русской литературы. 1954. С. 44; Русская литература. 1950. С. 31. В тех случаях, где цитаты идут на китайском и русском языках параллельно, мы выделяем их курсивом и приводим сначала китайские источники в качестве оригиналов цитат, а потом русские – для сопоставления.

³ См.: Литература: учеб. пособие для сред. спец. учеб. заведений / М.А. Беляев, К.Я. Гарницкая, Е.В. Квятковский, Н.В. Колокольцев; под ред. Л.И. Тимофеева. М., 1954. С. 10–20.

⁴ Работа Д.С. Лихачева «Золотое слово русской литературы» публиковалась много раз. Скорее всего, Вэй Хуанну опирался на издание «Слова» 1954 года (см.: Слово о полку Игореве. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1954 (обл. 1955). С. 5–42.), так как сам перевод был осуществлен на основании текста на современном русском языке именно из этого издания.

⁵ См. также: Литература: учеб. пособие для сред. спец. учеб. заведений. 1954. С. 19–20.

⁶ См.: Там же. С. 14.

⁷ История европейской литературы / Под ред. Ян Чжоуханя, У Да, Чжао Ложуй. Пекин, 1964. Часть I. С. 96. (欧洲文学史 / 杨周翰, 吴达, 赵萝蕤著. 北京, 1964. 上卷. 96页.)

⁸ Хрестоматия по зарубежной литературе / Под ред. Чжоу Сюйляна и др. Шанхай, 1979. Т. I. Древняя литература. 316 с. (外国文学作品选 / 周煦良 等著. 上海, 1979. 第一卷 古代文学部分. 316页.)

⁹ Пятьдесят пять лекций по зарубежной литературе. 贵州, 1980. Часть I. 130页. (外国文学五十五讲. 贵州, 1980. 上. 130页.)

¹⁰ Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 22. Переписка 1954–1860. М.; Л., 1929. С. 122.

¹¹ Вэй Хуанну. Предисловие // Слово о полку Игореве. Пекин, 1983. С. 1. (魏荒弩. 前言 // 伊戈尔远征记. 北京, 1983. 1页.)

¹² Лихачев Д.C. Золотое слово русской литературы / Перев. Лу Цяюя // Зарубежная литература. 1984. № 2. С. 63–98. (利哈乔夫. 俄罗斯文学的金言 / 陆嘉玉译 // 外国文学. 1984. № 2. 63-98页.)

¹³ Гипотеза была впервые предложена статье: Никитин А.Л. Поход Игоря: Поэзия и реальность // Герменевтика древнерусской литературы. Сб. 1. М., 1989. С. 123–134. Но Ван Жэньфа узнал о ней из статьи И.Н. Данилевского в научно-популярном журнале «Знание – сила» (см.: Данилевский И.Н. В поисках «Слова» // Знание – сила. 1997. № 4. С. 76–83.).

¹⁴ Прилагательное «блестящий» употребляется И.Н. Данилевским, описывающим гипотезу А.Л. Никитина (Данилевский И.Н. В поисках «Слова». С. 80). Эпитет был процитирован и переведен в статье Ван Жэньфа как «令人瞩目的» [5, с. 24].

¹⁵ См. также: Данилевский И.Н. В поисках «Слова». С. 79–82.

¹⁶ Так, как признает И.Н. Данилевский, «идея Никитина дает явные сбои в попытке распространить ее на описание в “Слове” первой стычки с половцами» (Данилевский И.Н. В поисках «Слова». С. 81.). Более того, трактовка Никитиным «Слова» в целом вызвала немало сомнений. Например, Д.С. Лихачев довольно жестко критикует концепцию Никитина не только за «многословность» и «непроясненность», но также за его ложное представление о древнерусской литературе в целом («отрицание вообще древней литературы домонгольского периода»). Подробнее см.: Лихачев Д.С. Против дилетантизма в изучении «Слова о полку Игореве» // Исследования «Слова о полку Игореве»: сборник. Л.: Наука, 1986. С. 184–189.)

¹⁷ Чжу Хунвэнь. Дуэт патриотизма и экспансионизма – по поводу темы «Слова о полку Игореве» // Русская литература и искусство. 2002. № 5. С. 3–7. (朱洪文. 爱国主义与扩张主义的二重奏——关于《伊戈尔远征记》的主题 // 俄罗斯文艺. 2002. № 5. 3-7页.)

¹⁸ Дранов А.В. Рецептивная эстетика // Современное зарубежное литературоведение (страны Западной Европы и США): концепции, школы, термины. М., 1999. С. 127.

¹⁹ Борхес Х.Л. Поэзия // Человек читающий, Homo Legens. М., 1989. С. 602.

²⁰ Цюй Цювай. Собрание сочинений Цюй Цювая. Т. 2. Пекин, 1953. C. 543–544. (瞿秋白. 瞿秋白文集. 第二卷. 北京, 1953. 543-544页.)

²¹ Стоит отметить, что советские ученые тоже достаточно подробно анализировали слова Маркса, см.: Изучение «Слова» в 50–60-е годы XIX в. // Ученые записки МГПИ им. В.И. Ленина. Т. 82. Вып. 6. М., 1955. С. 129–130.

²² Дранов А.В. Рецептивная эстетика. С. 118.

²³ См. краткое резюме Лю Вэньсяо «История Высшей школы экономики: Расскажу Вам о своей специальности на факультете языков и литературы» (商院故事 | 我在语言文学学院把我的专业讲给你听) (URL: https://www.027art.com/yunnanbenke/HTML/8039709.html (дата обращения: 20 июля 2022)).

²⁴ Плеханов Г.В. Письма без адреса // Плеханов Г.В. Искусство и литература. М., 1948. С. 108.

²⁵ Дранов А.В. Рецептивная эстетика. С. 118.

About the authors

Ziwei Li

Author for correspondence.
Email: zwli1563107653@outlook.com

Postgraduate student of the Department of the History of Russian Literature, Faculty of Philology

References