Forgotten name: Lostanbi Guruzhevich Afashagov

全文:

Всякое произведение рождается с прицелом на взаимодействие с некоей си-стемой ценностей, будь то соответствие ей или противостояние. На раннем эта-пе развития советской литературы, а именно с 1928–1929 гг., когда началась «метаморфоза отечественной культуры в культуру государственно-тоталитарного толка» (А.И. Мазаев), вариации взаимодействия оказались упразднены, ведь отклонение от провозглашаемой сверху системы ценностей могло закончиться для художника трагически. Все, что с этого времени пред-ставляло официальную ветвь литературы, пусть и с разной степенью художе-ственного мастерства, но должно было попадать в общий смысловой лад. Одна-ко старательное вхождение художника в общий лад не всегда говорит о том, что его личность этому ладу созвучна. И здесь открывается богатое поле для раз-мышлений о подтексте, иной раз зашифрованном в официозном орнаменте, о малоизвестных фактах и личностях. Представители раннесоветской культуры национальных областей вызывают особый интерес, поскольку им выпало развиваться на непривычной почве, уско-ренно воспринимая политическую, языковую, этическую и эстетическую новь. В этом смысле каждый был первопроходцем. В северокавказской среде творче-ская интеллигенция была немногочисленной, и уже это не позволяет пройти мимо кого-либо, кто может казаться второстепенным, малоизвестным или оди-озным. Последнее, имея фоном жесткую идеологическую нормативность того времени, только усиливает интерес к подобным личностям. На сегодняшний день набралось немало свидетельств того, что одним из них в определенный момент оказался кабардинский поэт и публицист Лостанби Гуружевич Афаша-гов (1909 – дата смерти не известна). Для нас важно, осмысливая доступную информацию, взглянуть на Л.Г. Афашагова с позиции его времени, оценить в контексте этого времени аксиоло-гическую структуру его произведений. Иными словами, попытаться прочесть в его творчестве то, что думала о себе его современность, и то, что мы думаем о том времени с позиции нашего настоящего. Сразу скажем, что ценностное измерение творческого и биографического портрета Л.Г. Афашагова с точки зрения нынешнего момента окрашено тем, что мы имеем дело с возвращенным именем, ведь долгое время оно не фигурирова-ло ни в одном из академических трудов – ни в очерках, ни в историях кабардин-ской литературы. Зародившееся лишь в советский период, и по инерции обере-гающее многие его устои, повествование о развитии кабардинской литературы в основном сосредоточено на феноменах непротиворечивых. Все это побуждает пристальнее отнестись к истории Л.Г. Афашагова. Не может не удивлять отсутствие имени Афашагова в научных обзорах ка-бардинской литературы, освещающих 1930–1940-е гг. Во-первых, потому что, как сказано, национальная творческая интеллигенция была не столь многочис-ленна, во-вторых, «Л.Г. Афашагов не должен был затеряться, пропасть из виду еще и потому, что его имя запечатлено в первом сборнике кабардинских совет-ских поэтов. Ведь выход в 1933 г., накануне первого Съезда советских писате-лей, сборника «Первый шаг» сам по себе был событием заметным, и, казалось бы, обойти стороной состав лиц, участвовавших в нем, невозможно» [Кажарова 2018: 142]. Отдельные сведения о деятельности Л. Афашагова восстанавливаются по материалам архивных фондов КБР и печатным изданиям 1930–40-х гг. Если си-стематизировать разрозненные материалы, то первым окажется упомянутый сборник 1933 г. [Архив ИГИ КБНЦ РАН. Ф. 11. Оп. 1. Д. 13. Л. 1а]. В том же году и в связи с тем же сборником его имя прозвучало в статье Джансоха Нало-ева «От мертвого к живому», критик назвал его в ряду «молодых, подающих надежду авторов»: Пшеноков, Карданов, Канукаев и Афашагов – поэты «до-вольно даровитые, но не достигшие еще той степени мастерства, на которой до-вольно прочно стоят Шекихачев и Шогенцуков» [Налоев 2004: 121]. В 1934 г. в Москве выходит антология «Поэзия горцев Кавказа», и в кабардинской подбор-ке значится произведение Л. Афашагова [Поэзия… 1934: 247]. В 1940 г. он вме-сте с Н.Х. Хабировым работает над составлением трехтомной хрестоматии по литературе для 6 класса [УЦГА АС КБР. Ф. Р-276. Оп. 1. Д. 281. Л. 282, 283]. В том же 1940, при подготовке к печати эпического произведения Мухажа Кану-коева «Андемиркан» (в итоге так и не изданного), не раз фигурирует имя Афа-шагова: в январе месяце он участвует в обсуждении романа [Социалистическая Кабардино-Балкария 1940], в октябре ему поручают редактирование «Андемир-кана», к той поре переработанного Канукоевым в повесть [УЦГА АС КБР. Ф. Р-276. Оп. 1, 2. Д. 342. Л. 312], и уже в первых числах ноября Афашагов опове-щает читателей «Социалистической Кабардино-Балкарии» о готовности «Анде-миркана» к печати. «Он сообщает, среди прочего, о скором выходе в свет пове-сти М. Канукоева, анонсирует публикацию нескольких ее фрагментов на стра-ницах газеты и призывает читателей присылать в редакцию свои пожелания и замечания» [Кажарова 2018: 144]. О публицистической ипостаси писателя дают представление его статьи в газете «Социалистическая Кабардино-Балкария» за 1940–41 гг. Бесценную возможность взглянуть на «неофициальный портрет» Лостанби Афашагова и понять причины, по которым его имя исчезло из плеяды кабардинских писателей раннесоветской поры, подарил изданный в 2012 г. ав-тобиографический роман пасынка поэта – Михаила Семеновича Серебро (1931–2020), актера, режиссера и драматурга. В настоящее время об Афашагове сказано немного: в 2018 г., опираясь на доступные материалы, мы постарались дать представление о писателе в статье «Обретение письменности как сюжет духовной культуры адыгов и личность Л.Г. Афашагова» [Кажарова 2018: 142] (материал лег в основу статьи для биобиблиографического словаря «Адыгские писатели ХΙХ–ХХΙ вв.» [Кажарова 2021a: 100-105]. В 2019 г. вышел сборник А.Х. Хакуашева «Этюды об адыгской истории и литературе», куда вошла интересная статья о Л. Афашагове – «Одно стихотворение неизвестного нам автора» [Хакуашев 2019: 124-131]. Из новей-шего – размещенные на интернет-платформе «Живой журнал» размышления А.С. Дзагалова о стихотворении «Баксан» и судьбе его автора. Добавим к пере-численному архивную справку о Л.Г. Афашагове из УФСБ России по КБР, по-лученную нами в 2018 г., уже после того, как была опубликована статья о нем. Составляя сейчас этот обзор, мы нисколько не сомневаемся, что в скором вре-мени он пополнится новыми источниками. Начиная с наиболее ранних свидетельств присутствия Л.Г. Афашагова в культурной жизни края, можно говорить о его востребованности, способности откликаться на бурные изменения, происходящие в масштабах страны и малой родины. Не удивительно: годы установления новой власти приходятся на его отрочество, и, вероятно, ломка прежнего уклада не стала для него потрясением, каким она была для представителей более старшего поколения. Скорее даже, нарастающая новь была привычной реальностью, оформлявшей его мировос-приятие. Документальные сведения о Лостанби Афашагове берут начало с 31 января 1938 г. «Тогда шла речь о восстановлении его в рядах партии. Он был ее канди-датом [УЦДНИ АС КБР. Ф. 1. Оп. 1. Д. 195. Л. 53]. Уже в феврале Л. Афашагов принимает заведование отделом народного образования в родном ему Баксан-ском районе, и осенью того же года становится членом ВКП(б). В 1939 г. его назначают лектором отдела партпропаганды и агитации обкома ВКП(б). Лекто-ром, однако, он проработал недолго, всего два месяца, так как вскоре был осво-божден от этой должности в связи с выездом на учебу [УЦДНИ АС КБР. Ф. 1. Оп. 1. Д. 22. Л. 16]. Произошло это в августе 1939 года» [Кажарова 2018: 146]. Но вся эта активность будет в конце 1930-х, а до того он заявил о себе как поэт. В 1933 г. его произведения публикуются в первом сборнике кабардинских советских поэтов, а в 1934 г. – в Москве, однако можно предположить, что пе-чататься он стал гораздо раньше. Судя по содержанию стихотворения «Партизанская», подшитом в материа-лах, которые в свое время собрала Е. Машитлова для научного издания «Япэу лъэбакъуэ зычахэр» («Первые писатели Кабарды», 1968), он пробует свое перо в 1920-х, будучи еще совсем юным. Выявить источник, из которого Е. Машит-лова извлекла это произведение, нам пока не удалось, но если отталкиваться от того, с какой стремительностью менялась раннесоветская действительность, а поэзия обязана была откликаться на нее «здесь и сейчас», то будет резонно от-нести «Партизанскую» Л. Афашагова к пореволюционным годам: Карахалк, горишь ты бедный, Как дубняк горит в костре, Не горюй, придут обратно Братья к нам – большевикам. Коль врага мы одолеем Будет доля всех светлей Храбрецы, смелей боритесь, Ведь под бурей мы живем [Архив ИГИ КБНЦ РАН. Ф 11. Оп. 1. Д. 87. Л. 7]. Произведение представлено на русском, и судя по характерным семантиче-ским и синтаксическим неровностям, перед нами не перевод, а оригинал: Не сегодня – завтра, скоро Город Нальчик будет взят: То не плечи золотеют То алеет звездный лоб. Скоро мы врагов нагоним И покажем прыть коней, С боем опрокинем белых, Завоюем власть себе! Карахалк! Держись, мужества! Партизаны идут в лесу. Их клинки отбиты остро Быстры в скачке кони их [Архив ИГИ КБНЦ РАН. Ф 11. Оп. 1. Д. 87. Л. 7]. Не будем касаться отсутствия рифмы и упорядоченного ритма – одолеть эти вещи на начальных этапах освоения адыгской поэзией силлабо-тонической системы стихосложения было дано не каждому. Главное, что бросается в глаза – наивные и, прямо скажем, неуклюжие образы, выдающие автора, не вполне вла-деющего русским языком, зато стоящего «на верных идеологических позици-ях». В упомянутой выше статье А.Х. Хакуашева исследователь замечает, что в различных печатных изданиях тех лет почему-то не встречаются стихотворения Л. Афашагова на родном языке. Между тем, как можно убедиться, два таких попали в «Первый шаг» (1933) – это «Майский день» и «Буквы нового языка». Оба стихотворения ответствуют времени тематикой, образностью и настро-ением. На первый взгляд заметны лишь характерные для адыгской поэзии тех лет (в чем убеждают и другие стихотворения «Первого шага») топосы: много-обещающее настоящее как решительный противовес мрачному прошлому, вос-хваление творцов настоящего и будущего, политическая агитация и все это – от лица коллективного субъекта сознания. Но, безусловно, есть моменты, которые задерживают внимание. Прежде мы этого касались [Кажарова 2021b: 138–150], и сейчас лишь вернемся к сказанному. Казалось бы, название «Майский день» должно предопределить разверты-вание популярного сюжета эпохи – празднование Первомая, тем более что в этом ключе представлено не одно произведение сборника («Мая первый день!» Т. Шакова, «1 мая» А. Шогенцукова, «1 мая» Х. Карданова). Подобные вещи обычно пишутся как отклик на уже прошедшее или ожидаемое событие. Однако майский день Афашагова большей частью ассоциирован с избавлением от же-стокой зимней стужи. Поэт наблюдает неспешное, но неуклонное возвращение радости жизни. Л. Афашагов воспринимает май так, словно тот приходится не на конец весны, а граничит непосредственно с зимними месяцами: Уей! Май мазэ, мазэ лъапΙэ, ЛъапΙэныгъэр къызыхэкΙ. КΙэ имыΙэу дигугъати, ЩΙымахуэжьыр кΙуэдыжащ. КъакΙуэ, къакΙуэ мазэ лъапΙэ, Дэ пΙэ хуабэм дигъэфащ, Фэншэ бзаджэу щΙымахуэжьыр Дэ цΙыху цΙыкΙум дужэгъуащ. [Архив ИГИ КБНЦ РАН. Ф. 11. Оп. 1. Д. 13. Л. 47]. (Здесь и далее орфография оригинальных текстов сохранена. – И.К.). Эй! Май месяц, месяц ценный, Ценностей источник (ты), Мы ведь думали, она бесконечна, (А все ж) сгинула проклятая зима. Иди к нам, иди, любимый месяц, Обленились мы (уже) в теплых койках. Бледна и свирепа негожая зима Нам, всем людям, надоела (она). (Пер. подстр. – И.К.) В центре сюжета вовсе не праздник труда, а животворящее чудо весны: ЩΙымахуэжьым игъэщтауэ Къуалэ бзухэр къэкΙуэжащ, Жэщ кΙэщΙ тΙэкΙум емызэгъуэ Пщэдыджьыжьым пэушащ. ПцΙащхъуэ цΙыкΙухэу Уэрэд усхэм я гуфΙэгъуэу ежьэжащ, Щабэ щхъуантΙэм май удзыщΙэм Ди Ιэщ цΙыкΙухэр игъэнщΙащ. Ар, уэсыжьыр щытекΙыжым Жыгуэ щыΙэр къэтΙэпΙащ, Ди бжьэ цΙыкΙухэм хъугъуэфΙыгъуэр Къызэпахуэ къэгъэгъащ. Щынэ цΙыкΙухэу щΙэжьей цΙыкΙухэр Май хъун Ιувым егъэлъей, Ар лъэ-пкΙэхэу пщэджыжьыпэм Дыгъэ нурхэм пофэрэз. [Архив ИГИ КБНЦ РАН. Ф. 11. Оп. 1. Д. 13. Л. 47]. Изгнанные негожей зимой Перелетные птицы вернулись, С ночью короткой не ладя, Утро встречая, проснулись. Ласточки, Щебеча, оживленно взметнулись, Мягкой зеленью майской Живность насытилась наша. Вслед за сошедшим снегом Почки деревьев раскрылись, Пчелки сокровища Делят среди их цветенья. Малыши-ягнята Подскакивают на лугу, Их прыжки ранним утром В солнца лучах мелькают. (Пер. подстр. – И.К.) Почти пасторальный пейзаж. Лишь в самом конце Афашагов словно спохватывается и решает восполнить упущенное. И снабжает финал необходи-мыми штампами: прошлое, ассоциированное с беспросветным мраком, призывы к классовой борьбе и полуфольклорные образы недюжинной мощи, которой надлежит в этой борьбе пробудиться: Пащтыхьыжьым и зэманым Жэщ мазэгъуэр кΙыфΙ тщыхъуащ, Абы властыр иΙыгъыхукΙи ЩΙэныгъэншэу дыщΙэтащ. ЩтыΙэ щтаблэу фыщымыту Благъуэ хабзэу фыпэув, Вий я гуащΙэу ди къарухэр ЩΙэныгъэншэм пэдвгъэгъув. В проклятое царское время Лунная ночь казалась нам темной, Пока держалась эта власть Мы были безграмотны. Не робея Восстаньте, дракону подобно, Будто мощь восьмерых волов сила (каждого из) нас Пусть против безграмотности встанет. Второе произведение – «БзэщΙэ хьэрфхэр» («Буквы нового языка») при-влекает уже тем, что в тематике кабардинской поэзии того периода сложно встретить нечто подобное. Видимо, оно должно было художественно обосно-вать «восприятие нового алфавита как символа нового бытия и отказа от пред-шествующих традиций. Закономерно, что и этнос, обретший новый алфавит, уже не тот, что прежде, отсюда и характерное обращение – новые адыги» [Кажарова 2018: 144]. Правда, не очень понятно, почему сам язык определен как новый – бзэщΙэ: Уей, адыгэ-адыгэщΙэ! ЩΙыпΙэ Ιэджэм и хьэрф лъыхъу, Къэфлъыхъуауэ дэ хьэрфыщΙэр АдыгэщΙэм дывохъуэхъу. АдыгэщΙэ ди хьэрфыщΙэр ЩΙыпΙэ Ιэджэм дыщыΙуащ, Ιэщэ-фащэу къэрал куэдым Я бзэ къуэпсыр дэ дгъэуващ. [Архив ИГИ КБНЦ РАН. Ф. 11. Оп. 1. Д. 13. Л. 47]. Эй, адыги, адыги новые! Искатели своих букв в разных частях света, Вас, отыскавших новые буквы, Вас, новых адыгов, чествуем мы. Новые адыги, мы, обладающие новым алфавитом Зазвучали во многих краях, В качестве боевого снаряжения много стран (объединившее) Языковое ответвление мы избрали. (Пер. подстр. – И.К.) «Чтобы прояснить подтекст «боевого снаряжения», которым стало для адыгов «языковое ответвление, объединившее много стран», необходимо пом-нить, что в период написания стихотворения адыгская письменность базирова-лась на латинской графической основе. Такое положение сохранялось с 1924 по 1936 гг. Причины, по которым была избрана именно латинская графика, под-черкивает в своем исследовании В.Г. Шнайдер: «Чрезвычайно важным представляется мотив, руководствуясь которым было принято решение использовать именно латинскую основу, а не какую-либо другую. В качестве пока-зательного примера приведем решение, утвержденное на заседании адыгейско-кабардинской комиссии по принятию нового алфавита для адыгских народов (адыгейцы, ка-бардинцы, черкесы). Участники заседания пришли к выводу, что, принимая во внимание ко-лониальное прошлое, жесткую политику самодержавия, приведшую к национальной траге-дии адыгов, будет правильным перейти на использование латинских букв для национально-го алфавита. Как отмечалось в решении комиссии “использование русских букв нежела-тельно по мотивам политического порядка”» [Шнайдер 2015: 88]. Совершенно в духе времени негативный образ самодержавной политики оказывается в одной связке со всеми предшествующими образами письма, в том числе арабским, графическая основа которого ассоциировалась с религиозно-стью. Здесь же проступают аллюзии к персидскому и турецкому языкам, кото-рыми владели образованные адыги» [Кажарова 2018: 145]: Хамэ хэкум Я бзэ куэдым Ди бзэгупэр яукъуэншащ Пащтыхьыжьуэ залым зехьэм дэубыдауэ диΙыгъащ. Ди бзэ псалъэм делэжьыну Дэубыдауэ дыщытащ, Благъуэ хабзэу зыкъытхуищΙурэ Дэ хамэбзэм дырипхащ. [Архив ИГИ КБНЦ РАН. Ф. 11. Оп. 1. Д. 13. Л. 48]. Чужих стран Языки многие Покривили нам кончик языка Царь негодный, зло творящий, в притеснении нас держал. Служить слову родного языка Нас права лишал, Драконьи повадки свои демонстрируя Он к чужому языку нас привязал. (Пер. подстр. – И.К.) Л. Афашагов отразил период, в котором кабардинская письменность пере-стает быть делом энтузиастов-одиночек, к ее разработке стягивается вся интел-лигенция, независимо от социальных и иных различий. С позиции сегодняшнего дня ценно, что, восторженно поэтизируя их, он не забывает о подвижниках из числа черкесских иммигрантов (Н. Цагов, Х. Тлецерук, С. Нагуч, И. Хидзетль, Х. Бесленей). Политические преследования в их отношении начнутся спустя не-долгое время, а пока, пусть через собирательный образ, Афашагов успевает воспеть их участие в благородном и прогрессивном деле – разработке письмен-ности и организации печатного дела на своей исторической родине: Адыгэбзэм елэжьахэр Хы фΙыцΙэжьым къелъэжащ, Дунеижьым къыщигъазэм Кавказ щΙыгум къихьэжащ. Ди бзэ лъапΙэр къырагъэкΙыуэ ГэзэтыщΙэр традзащ, ЛэжьэкΙуэфΙыуэ насыпыфΙэр НафΙэгуфΙэу къеджэжащ. [Архив ИГИ КБНЦ РАН. Ф. 11. Оп. 1. Д. 13. Л. 48]. Разрабатывавшие адыгскую письменность Через Черное море (к нам) перемахнули обратно, Когда мир стал меняться, На кавказскую землю вернулись (они). На нашем дорогом языке зазвучавшие Новые газеты основали, Трудящиеся счастливые С радостью их читали. (Пер. подстр. – И.К.) Однако, «к 1936 году графические предпочтения изменятся, будет принята за основу кириллица, но стихотворение Л.Г. Афашагова уникально тем, что вы-хватывает и запечатлевает настроение именно «латинского» отрезка в истории адыгской письменности. Оно освещает непростые аспекты, определявшие в 1930-х годах духовный статус национальной письменности» [Кажарова 2018: 145]. Почему-то исследователи кабардинской литературы раннесоветских лет нигде не упоминают изданную в Москве антологию переводных произведений «Поэзия горцев Кавказа» (1934). Составил ее и снабдил комментариями Дзахо Гатуев (1892–1938), осетинский писатель, революционер и общественный дея-тель, а предисловие написал дагестанский ученый, революционер и политик Алибек Тахо-Годи (1892–1937). В кабардинской подборке есть стихотворение Л. Афашагова «Кабарда». Надо сказать, поэт оказался в очень представительном окружении: Абдул Пше-ноков, Пшикан Шекихачев, Тута Борукаев, Али Шогенцуков, Пшимахо Кешо-ков. Символично, что открывают подборку самые молодые – Абдул Пшеноков и Афашагов. В предисловии к сборнику А.А. Тахо-Годи не раз обращается к строкам из произведения Л. Афашагова, отмечая его среди молодых горских авторов, что высоко ценят звание поэта и «для своего «возраста» неплохо применяют поэти-ческое оружие, довольно искусно его оттачивая» [Поэзия… 1934: 12]. «Кабарда» Л. Афашагова представлена в литературной обработке поэта и переводчика А.И. Шпирта (1903 (1904?)–1983). Довольно трудно судить о том, что недоступно нам в оригинале, но несомненно, что в «первые ряды» кабар-динской подборки это стихотворение привело соответствие темой и пафосом злобе дня. Несмотря на многообещающее название – «Кабарда» – сюжет стихо-творения сводится лишь к реалиям коллективизации, в которой есть место как трудовым достижениям, так и вражьим проискам. От строфы к строфе труд крестьян-бедняков становится все стройнее и стройнее, вливаются в эту гармонию и середняки: Вместе с верными волами Мы дошли к середине дня… Поглядите – с бедняками Вышел также середняк. Всех волов объединили, Лошадей пригнали все И с такою новой силой Новый начали посев. [Поэзия… 1934: 247]. Злоба дня изливается в злобных же обещаниях сокрушить в ближайшее время вражескую силу в лице кулака: Но… винтовку поднимая, Стал наш верный часовой, Наша армия родная, Наш помощник боевой. Жизнь иную мы построим Под защитою его, Мы нору кулачью взроем, Не бояся никого! [Поэзия… 1934: 248]. Одно из переводных стихотворений Л. Афашагова извлечено историком А.С. Дзагаловым из газеты «Молодой сталинец» за июнь 1941 г. Стихотворение называется «Баксан», перевел его поэт Николай Столяров. Достаточно взгля-нуть на стихотворения «Баксанстрой» (1931), «Баксанская ГЭС» (1936) Али Шогенцукова, «Песнь Кавказа» (1934) Алима Кешокова, «Баксан» Абдула Пшенокова, «Баксан» М. Бзаджева, и тема реки Баксан начинает восприниматься как общее место кабардинской поэзии тех лет. На 1930-е гг. приходится строительство и введение в эксплуатацию Баксан-ской гидроэлектростанции. Художественных проекций этого события у кабар-динцев, действительно, сохранилось немало: бурная река Баксан – в прошлом дикий, а ныне оседланный скакун; тысячами электрических «звезд» он озаряет новую действительность; это аксакал, который должен отбросить свой незави-симый нрав и стать посговорчивей; это плененный свободолюбец и т.д. Гранди-озное событие не могло не поражать воображение, поэты охотно и восторженно откликались на него, но, похоже, Лостанби Афашагов воздержался. Его восторги иного рода. Его Баксан – Баксан неприрученный, неистовый, прекрасный. Ни о каких ГЭС и пользе служения отечеству нет и намека: Берега круты – простора В беге злобном ищет он, У подножья Харо-Коро Слышен шум и дикий стон. То он спорит с берегами То волной о скалы бьёт, То подхватит амбра-камень И как щепку понесёт. Песня старого Баксана Между скал века живёт, Он, подобно великану, Рушит скалы, камни бьёт . Кратковременная умиротворенность Баксана, очутившегося на равнине, возникает не как мотив его обуздания, а всего лишь как передышка, гармонич-ная настроению лирического героя, перенесшегося мыслями в детство, о чем го-ворят последние строфы стихотворения: А когда шуметь устанет В берега свои войдёт – Продолжая путь свой дальний, Тихо песню запоёт. Я у скал его отвесных Годы детства проводил, И его седые песни Все, что слышал, сохранил . Как пишет А.Х. Хакуашев, перу Л. Афашагова, возможно, принадлежит и сохранившееся в русском переводе стихотворение «Соловей». Исследователь случайно обнаружил его в личном архиве Хачима Теунова. Его тоже перевел Николай Столяров. По словам А. Хакуашева, ни этот перевод, ни, тем более, оригинал в изданиях тех лет не встречаются. Что же касается авторства, то оно пока под вопросом, поскольку фамилия «Афашагов» указана от руки в правом верхнем углу листа, на котором записан перевод, причем почерк того, кто ука-зал фамилию, определенно не совпадает ни с почерком самого Н. Столярова, ни с почерком Х. Теунова [Хакуашев 2019: 124]. Стихотворение «Соловей» датировано 1939 г. Трудно не согласиться с предположением А. Хакуашева о том, что вероятной причиной непопадания «Соловья» в печать послужила его полная свобода от идеологических рамок. Как видится нам, в этом есть хоть и слабый, но все же аргумент в пользу того, что стихотворение принадлежит Л. Афашагову. Ведь насколько безудержным могло становиться его упоение образами природы, убеждает и «Майский день», и вышеприведенный «Баксан». А. Хакуашев улавливает в этом стихотворении интересную аллюзию на «Соловья» А.А. Алябьева. Нас же поразила удивительная перекличка (чуть ли не диалог) тополя, показанного в начале произведения, с тополем из стихотво-рения И.Б. Клишбиева (1896–1974) «Ιуэдыщэ» («Золотая Гряда», 1917). Если принять такое предположение, то и прилетающий к тополю соловей Афашагова явно «отвечает» ангелам, спускавшимся к тополю Клишбиева, а гнущийся под вьюгой обнаженный тополь, грезящий о весне и возвращении соловья, – это упорная вера в судьбу этноса, более радостную, чем та, что воплотилась в пере-ломленном молнией, ослепшем и утратившем волю к жизни тополе И. Клишби-ева. Сложно догадаться о художественном уровне оригинала, но хочется ду-мать, что перевод, подобный этому, едва ли мог быть навеян неодухотворенным источником: Соловей Саклю нашу украшая, Серебристый тополь рос, Головой своей касаясь В синем небе ясных звезд. Листья тихо трепетали На густых его ветвях, – Словно золото, сверкали В ярких солнечных лучах. Каждый день весной и летом, В тень серебряных ветвей, Прилетал на тополь этот С песней звонкой соловей. И на дереве любимом Распевал на все лады, И никто ни разу мимо Песни той не проходил… Так, невидимый, известный Пел для нас певец садов, И будили звуки песни В сердце светлую любовь. И несла та песня часто Наши юные сердца В бестревожный мир, где счастью И веселью нет конца!.. Но не вечно так бывает: Совершая жизни круг, Лепестки с цветов спадают, Соловьи летят на юг. И на крыльях ветра осень Прилетает, вьюги вой Раздается всюду, – носит Хлопья снега над землей… Обнаженный тополь гнется И качает тень ветвей, – Ждет, когда весна вернется, Возвратится соловей! 1939 [Цит. по: Хакуашев 2019: 130–131]. Начало 1940-х гг. оставило нам свидетельства публицистической и пере-водческой работы Л. Афашагова. Судя по адыгоязычной подшивке «Социали-стической Кабардино-Балкарии» за 1940 г., «периодически он «курирует» круг-лые даты, связанные с особо значимыми в идеологическом контексте времени именами русской литературы. Так появляются статьи, посвященные тридцати-летию со дня смерти Л. Толстого, десятилетию со дня смерти В. Маяковского. Важно сказать, что он всячески избегает сухого констатирующего стиля и ав-торской дистанцированности, казалось бы, вполне допустимых для газетного материала о личностях, заслуги которых не нуждаются в излишних представле-ниях. Заметно, что статья о В. Маяковском явно переходит пределы газетного очерка, обнаруживая глубокую заинтересованность автора в передаче оттенков неординарности творческого портрета «лучшего, талантливейшего поэта совет-ской эпохи». Высвечивая отдельные факты биографии и идейного становления, он заостряет внимание на вопросах языка Маяковского, цитирует ряд его произ-ведений в интересных переводах на кабардинский язык. Надо сказать, что и язы-ковая манера самого Л. Г. Афашагова заметно отдалена от суконного стиля га-зетных публикаций, перенасыщавшихся в тот период калькированными с русского языка терминами и речевыми оборотами» [Кажарова 2018: 144]. Те же переведенные Афашаговым стихотворения Маяковского, что помещены в этой статье, войдут и в упомянутую выше хрестоматию по родной литературе. Об одном из публицистических материалов Афашагова пишет А.Х. Хакуа-шев. Это статья о Шоре Ногмове в номере 15 за январь 1941 г. Как подчеркива-ет исследователь, сам факт обращения к Ногмову необычен – он вопреки тради-циям времени, которое умалчивало имена первых адыгских просветителей, при-числив их к враждебному классу. О Шоре Ногмове, продолжает Хакуашев, за-говорят лишь в 1944 г. Тем не менее, Афашагов обнаруживает здесь осведом-ленность о ранних шагах адыгской письменной культуры [Хакуашев 2019: 127]. Таким образом, можно видеть, что в начале 1940-х гг. – времени, за кото-рым жизнь Л. Афашагова разделится на до и после, – он творчески активен: ста-тьи, поэзия, переводы, составление учебной литературы… Все переменится с началом войны, когда обнажится противоречивость его политических убежде-ний. И платой за эти убеждения окажутся его свобода, страдания близких, дол-гие годы забвения его имени в истории адыгской культуры. Согласно архивной справке УФСБ по КБР его социальное положение в 1943 г. характеризовалось так: «Афашагов Лостанби Гуружевич, 1909 г.р., уро-женец с. Кызбурун-1 Баксанского района КБАССР (в период, на который попа-дает год рождения, селение именовалось Атажукино ΙΙ Нальчикского округа Терской области Российской империи, а ныне – селение Атажукино Баксанского района КБР – И.К.), кабардинец, гражданин СССР, член ВКП(б), образование высшее, по специальности учитель, из крестьян-батраков, заведующий сектором школ Кабардино-Балкарского научно-исследовательского института, ранее не судим, женат» [Личный архив И.А. Кажаровой]. Далее указан состав его семьи: жена и две дочери. Здесь надо уточнить, что обе дочери от первого брака Л. Афашагова. Также в сведениях о семье упущено одно лицо – это пасынок поэта, Михаил Афашагов (по отцу Серебро), будущий автор воспоминаний, в которых прозвучит история Лостанби. Хоть и был Михаил очень юн, когда разворачивалась драма судьбы его от-чима и матери (в дни оккупации Нальчика ему одиннадцати лет), суть произо-шедшего запомнил верно. «Один из образованнейших людей своей республики, он был в оппозиции к обоим режимам – оккупационному фашистскому и, как бы – освободительному советскому. Те не остались в долгу и поочередно сажа-ли его в тюрьмы» , – это кратко о произошедшем с Лостанби Афашаговым, «мечтателем и романтиком», каким помнил его пасынок. Вышеупомянутая справка проливает свет лишь на то, что происходило в 1943–1944 гг.: «Афашагов Лостанби Гуружевич 12 июля 1943 года арестован НКВД КБАССР по подозрению в совершении преступления, предусмотренного ст.ст. 58-1б, 58-11 УК РСФСР. Постановлением Особого Совещания при НКВД СССР от 15 июля 1944 г. за совершение преступлений, предусмотренных ст.ст. 58-1б, 58-11 УК РСФСР Афашагов Лостанби Гуружевич приговорен к заключению в исправительно-трудовой лагерь сроком на 10 лет. Срок исполнения наказания с 14 июля 1943 года» [Личный архив И.А. Кажаровой]. О более ранних событиях узнаем из воспоминаний М. Серебро, приведем некоторые выдержки: «Но лейтенант запаса Лостанби Афашагов уклонился от службы в Красной армии, по-тому что, как оказалось, принадлежал к сторонникам отделения Кабарды от России. Он по-просту стал дезертиром. Гулял он недолго. Его поймали и посадили в тюрьму. <…> …Когда фашисты вплотную подошли к Нальчику, все партийные и государственные учреждения эвакуировались в Грузию. Немцы без сопротивления вошли в столицу Кабарди-но-Балкарской АССР. Первое, что они сделали – освободили всех политических заключён-ных, в том числе и моего дезертира-отчима. А он, от греха подальше, увёз нас с мамой в своё родовое селение Кызбурун. <…> …Через три дня он ушёл. До нас доносились слухи: «Лостанби служит немцам», «Ло-станби назначен министром образования Кабарды»… Последняя новость ошеломила: «Ло-станби арестован». Теперь это сделали немцы. Ранее расположенные к молодому, образо-ванному горцу, и возлагавшие на него большие надежды в пропагандистском плане, посади-ли его в тюрьму за стихотворение, опубликованное в руководимой им газете «Родина». Сти-хотворение называлось «Свободу народу моему», в нем он призывал кабардинцев восставать против любого оккупанта. А потом он со своими сторонниками вышел на площадь и читал свои патриотические стихи, пока его не арестовали» [Серебро 2012: 36–38]. Исходя из вышеизложенного сложно подойти к герою повествования с од-нозначной оценкой, но хотя бы становится ясно, что им руководила не трусость, а собственные убеждения, и только их он ставил во главу угла: уклонившись от гражданского долга перед своей страной, он, тем не менее, не соглашается при-нять и сторону врага. А. Дзагалов, рассуждая о фактах, изложенных М. Серебро, ставит под сомнение правдивость его воспоминаний, и причин, по его словам, несколько. Во-первых, сложно поверить в то, что человек партийный, достигший хорошего положения в обществе, мог что-то иметь против коммунистов и советской власти, которой он был многим обязан. Далее вызывает сомнение его арест. Процитируем: «Дезертиров в то время, как правило, отправляли в Орджоникидзе, подальше от линии фронта, где их судил Военный трибунал. Множество такого рода документов хранится на сайте ОБД Мемориал. Документального подтверждения его ареста здесь не обнаружено. Кроме того, автор не пишет, где он «советами» был арестован и содержался. На сайте име-ются лишь сведения о том, что Афашагов Л.Г. после освобождения Кабардино-Балкарии от фашистов, вместе с группой бойцов и командиров Красной армии направлен 21 февраля 1943 года из Нальчика в 212-й Армейский запасной стрелковый полк в г. Георгиевск. Речь о судебном преследовании также не идёт» . Между тем, как уже ясно из архивной справки УФСБ, арест Афашагова со-ветскими органами все-таки был, обвинили его в измене Родине и организаци-онной контрреволюционной деятельности. Скорее всего, и арест немцами имел место быть. Во всяком случае, можно найти косвенное подтверждение тому, что во время оккупации Афашагов находился на территории республики. Согласно протоколу заседания Кабардино-Балкарского областного комитета ВКП (б) за февраль 1944 г., его супруга, советский служащий, будет исключена из КПСС за недостойное поведение на занятой врагом территории. Выходит, была и причи-на, по которой она на этой территории оставалась, отказавшись от эвакуации в Грузию. Что касается сведений о службе Л. Афашагова в 212-м Армейском за-пасном стрелковом полку, то по времени она как раз «укладывается» между уходом немцев из Нальчика (январь 1943), благодаря чему Л. Афашагов ока-зался на свободе, и его арестом советскими органами (июль 1943). На самом деле, неточности есть в других деталях воспоминаний М. Сереб-ро, и это неудивительно, ведь автор описывает события давно минувших дней. К слову, он рассказывает о драматических событиях его семьи в период оккупа-ции так, будто это имело место в 1943 г., хотя известно, что уже в первых чис-лах этого года оккупация была снята; представляя читателю Али Шогенцукова, он говорит, что поэт одним из первых был награжден орденом Ленина, хотя мы знаем, что на самом деле он – один из первых заслуженных деятелей искусств КБАССР. Но еще раз повторим, подобные неточности объяснимы. А. Дзагалова настораживает также эпизод, в котором мама Михаила гово-рит, что Али Шогенцуков обещал добиться скорого освобождения Афашагова, обещал помочь. Понятно, что здесь всего лишь путаница в воспоминаниях. Несомненно, что мать Михаила возлагала на Али Шогенцукова большие надеж-ды: его нахождение в тот момент на фронте не отменяло того, что он был самый авторитетный, самый влиятельный из друзей ее супруга. И несомненно, что в ее разговорах с сыном это имя, как надежда на спасение, звучало постоянно. А то, что оставшиеся в оккупации партийцы собирались в квартире Шогенцукова, чтобы обсудить положение на фронте – по сути лишь предположение мальчика одиннадцати лет. Возвращаясь к документам, скажем также, что во многом проливает свет на место и положение, в котором находился Л.Г. Афашагов в 1943 г., справка за подписью замминистра госбезобасности КАССР Хапова на Шогенцукова Али Асхадовича. Документ опубликован М.А. и В.Н. Котляровыми в книге» Ты со-здал мир. И он велик» [Котлярова, Котляров 2003: 80-82]. Отступая на мгновение от истории Афашагова, обратим сначала внимание на то, насколько тенденциозно в этой справке выстроены сведения об Али Шо-генцукове. Факты интерпретированы именно так, «как нужно», чтобы наверняка уничтожить характеризуемого. На это работают и сведения о том, что его брат «служил по мобилизации в белой армии», и религиозное образование Шогенцу-кова, в истории которого выискиваются нежелательные идеологические акцен-ты, в частности, что школа в Махачкале, куда Шогенцукова направили как пре-успевающего ученика, готовила «кадры для туркизации народностей Кавказа». Так, последовательно наслаиваются краски, создающие образ крайне ненадеж-ного гражданина. Что касается героя нашего повествования, он появляется там, где речь идет об «антисоветских настроениях» Али Шогенцукова: «Будучи в 1932 г. инспектором Баксанского районо, Шогенцуков высказывал антикол-хозные настроения. Шогенцуков имел связи с участником ликвидированной в 1937 г. контрреволюционной буржуазно-националистической организации – Налоевым Д. Арест врагов народа в 1937–38 гг. он рассматривал как уничтожение передовых слоев общества – молодежи. Выражая взгляды буржуазной интеллигенции, Шогенцуков в близком кругу высказы-вал в 1938 г. антисоветские настроения, он заявлял: «Я уверен в том, что стал бы поэтом с мировым именем, если бы у нас существовала действительная свобода, если бы можно было писать то, что хочется сердцу. …Думают ли руководители Советской власти методом запугивания и беспощадного подавления всякой живой мысли сделать что-либо полезное для России». В 1943 г. органами МГБ вскрыта и ликвидирована существовавшая с 1938 г. в г. Наль-чике буржуазно-националистическая группировка Бацежева А.Б., Афашагова Л.Г. и др., ста-вившая своей задачей организованный переход на сторону немцев и образование самостоя-тельного Кабардино-Балкарского государства под протекторатом Германии. Из показаний арестованных Бацежева и других видно, что одним из активнейших ор-ганизаторов и руководителей этой группы являлся Али Шогенцуков. Арестованный по делу руководитель этой группы Лостанби Гуружевич Афашагов на допросе 21 июля 1943 г. пока-зал, что он установил связь с Шогенцуковым в 1938 г., так как точка зрения у них в области националистических взглядов совпадала. Шогенцуков открыто говорил: «сейчас, после Октябрьской революции, несмотря на законы и Конституцию, еще продолжаются притеснения нашего народа…». Далее Афашагов показал, что вместе с ним Шогенцуков являлся вдохновителем этой группы. В сентябре 1939 г. я ушел на учебу в институт. Перед уходом Шогенцуков дал мне установку создать националистическую группу из числа новых кадров литературных работ-ников, находящихся в институте, среди которых вести работу в духе буржуазного национа-лизма…» (Из показаний арестованного Л.Г. Афашагова от 21 июля 1943 г.)» [Котлярова, Котляров 2003: 81–82]. Установить достоверно, о чем именно говорилось, и говорилось ли вооб-ще, нам уже не удастся, но полагать, что перегибы коллективизации, уничтоже-ние передовых представителей интеллигенции, отсутствие свободы слова и про-чие «издержки» нового строя могли вызывать сплошной восторг лучших умов того времени, было бы наивно. Были ли взгляды Лостанби Афашагова на самом деле националистическими, мы тоже вряд ли узнаем: ярлыки навешивались за любое, даже справедливое высказывание против существующего строя, и обви-нения в групповщине были традиционны –упомянутая в связи с Д. Налоевым «контрреволюционная буржуазно-националистическая организация» – тому яр-кое доказательство. Несколько слов надо сказать о жене Лостанби, Фаине Наумовне Афашаго-вой (Кейсерман). Как мы уже упомянули, это был второй брак Афашагова. Вот как пишет об этом М. Серебро: «…Лостанби, учился на рабфаке, где преподава-ла моя мама. Там они и познакомились. Он влюбился в мою мать, а она полю-била его. Он разошёлся со своей женой-кабардинкой, которую оставил с двумя детьми в горном ауле, и они с мамой поженились» [Серебро: 2012: 34]. Среди документов Кабардинского педагогического рабфака сохранился личный листок Фаины Афашаговой. Уроженка г. Николаева, еврейка по нацио-нальности, из семьи рабочих, партийная (причем, согласно протоколам заседа-ний Кабардино-Балкарского областного комитета ВКП (б), ряды КПСС она по-полнила в 1938, уже будучи работником образования КБАССР). Получила высшее педагогическое образование – выпускница Академии Коммунистическо-го Востока (г. Ленинград). В 1931–1932 гг. работала учительницей в родном го-роде. На Кавказ ее направили в 1936 г. Год она проработала инспектором край-ОНО в г. Пятигорске, в 1937–1939 гг. – учителем языка и литературы в 8–10-х классах с. Баксан КБАССР [УЦГА АС КБР. Ф. Р-202. Оп. 1. Д. 236. Л. 3]. Дальнейшие события восстанавливаются по протоколам заседаний Кабар-дино-Балкарского областного комитета ВКП (б). В 1941 г. она становится ди-ректором школы № 8 г. Нальчика, в апреле 1942 г. ее утверждают заведующим Нальчикским горОНО, в сентябре 1943 г. освобождают от этой работы, а в 1944 г. исключают из партии. «Похожая на кабардинских женщин как две капли воды» Фаина Афашаго-ва, убежденный коммунист, в роковые дни принимает решение быть рядом с мужем: «Перед мамой встала дилемма – либо выполнить указания партии, либо быть верной слову, которое она дала Лостанби, – вместе и в горе, и в радости. Она выбирает последнее. <…> её любили, чтили, и не нашлось никого, кто бы выдал, донёс в гестапо, что по улицам, совершенно открыто, ходит известный советской служащий» [Серебро 2012: 41]. В 1944 г., лишившись всех должно-стей и исключенная из партии, она возвращается вместе с сыном в Николаев. О дальнейшей судьбе отчима М. Серебро пишет так: «Что касается Лостанби Гу-ружевича Афашагова, поэта и патриота своей родины, то из тюрьмы он так и не вышел. Его расстреляли. Мы не узнали, кто это сделал: отступающие немцы или наступающие наши» [Серебро 2012: 59]. Могла ли Фаина Афашагова не знать о суде над мужем, о заключении? Сомнительно. Возможно, что расстрел – это лишь догадка самого М. Серебро, либо «версия», которой настойчиво придер-живалась Фаина, чтобы избежать лишних расспросов после возвращения в Ни-колаев. «Мы вернулись в Николаев. Она долго добивалась реабилитации. Его и своей. Надорвалась в борьбе за справедливость и умерла в городе, где роди-лась» . Вряд ли Фаина Афашагова стала бы добиваться справедливости, не имея для этого весомых аргументов. И судя по всему, таковые на самом деле были: согласно справке УФСБ, «18 октября 1991 года на основании заключения Про-курора КБАССР в соответствии с п. «а» ст. 3 и п. 5 Закона РСФСР «О реабили-тации жертв политических репрессий» от 18 октября 1991 г. Афашагов Лостан-би Гуружевич реабилитирован. Справка о реабилитации от 07 мая 2004 года № 13-1093-2004» [Личный архив И.А. Кажаровой]. Подписано начальником под-разделения Р.С. Варзиевым. Нет сомнений в том, что со временем картина жизни и творчества Лостанби Афашагова обнаружит новые штрихи, станет еще отчетливей. Мы, как и прежде, считаем, что «восстановление фактов биографии Л.Г. Афашагова проливает свет на причины отсутствия его имени в истории адыгской культуры, однако не ума-ляет роли его активного участия в деле культурного строительства первых деся-тилетий советского строя» [Кажарова 2018: 147]. Не говоря уже о тех уровнях, на которые нас выводит восстановление литературных феноменов и размышле-ние о зачастую драматических судьбах, с ними связанных, немаловажно откры-вающееся за всем этим понимание, что всякий разговор о ценностном измерении культуры становится ущербным, если упускать из виду актуальную в любую эпоху способность человека к пересмотру ценностных парадигм.

作者简介

Inna Kazharova

The Institute for the Humanities Research – Affiliated Kabardian-Balkarian Sci-entific Center of the Russian Academy of Sciences

Email: barsello@rambler.ru
ORCID iD: 0000-0002-7431-0840

参考

补充文件