Irony in the emotive vocabulary of the Kabardian-Circassian language

Full Text

Ирония не относится психологами к базовым эмоциям и практически не описывается в специальной литературе [Додонов 1978; Изард 1980]. Однако тот очевидный факт, что ирония включает в себя определенный эмоциональный компонент, активно используемый в речи (как устной, так и письменной), связан с эмоциями, позволяет нам рассматривать ее в рамках эмотивной лексики. «Ирония как эмоция, – пишет Т.А. Желватых, – формируется в процессе мысли-тельной творческой деятельности, психофизиологическое исследование которой только зарождается» [Желватых 2006: 8]. В отличие от остальных эмоций, в иронии «эмоциональная рефлексия дополняется логической, сравнением цен-ностных потенциалов субъекта иронии и объекта» [Пивоев 1982: 55]. По определению И.В. Арнольда, иронией называется «выражение насмеш-ки путем употребления слова в значении, прямо противоположном его основ-ному значению, и с прямо противоположными коннотациями, притворное вос-хваление, за которым в действительности стоит порицание» [Арнольд 2002: 128]. Здесь возникающий эмоциональный компонент вытесняет предметно-логическое значение или значительно его модифицирует [Арнольд 2002: 152]. Ирония используется не только в повседневной жизни, в разговорной речи, также это часто применяемый стилистический прием в художественных произ-ведениях, литературной критике, журналистике и т.д. В языкознании иронии по-священы работы С.И. Походни [Походня 1989], О.П. Ермаковой [Ермакова 2011], Е.А. Иванцовой [Иванцова 2016], Г.В. Барышниковой, И.И. Дубининой [Барышникова, Дубинина 2016], Ю.Н. Эбзеевой, Г.Н. Ленько [Эбзеева, Ленько 2016] и др., раскрывающие виды, средства выражения данного явления. Актуальность работы обусловливается важностью полиаспектного анализа эмотивной лексики, к которому относится и исследование иронии как эмоцио-нальной составляющей, отражающей специфику адыгской этнической культуры. Научная новизна работы заключается в том, что в ней впервые рассматриваются способы выражения и восприятия иронии в кабардино-черкесском языке через призму испытываемых эмоций. Цель данной статьи – исследовать явление иро-нии в кабардино-черкесском языке, а именно проанализировать эмоциональные ситуации, обозначив основные языковые средства реализации иронии. В работе были использованы методы обобщения, конкретизации и следующие виды ана-лиза: словарных дефиниций, компонентный, описательный и контекстуальный. Одной из основных проблем эмотивной лексики является определение иронии как положительной или отрицательной эмоции. По мнению Э.А. Ну-шикяна, ирония, как и удивление «могут быть использованы как для выражения положительных, так и отрицательных эмоций…» [Нушикян 1986: 29]. В сущно-сти, как он отмечает, в реальной жизни встречаются больше смешанные формы проявления эмоциональных реакций, нежели только положительные или отри-цательные [Нушикян 1986: 30]. Двойственная оценка иронии, по наблюдениям Т.А. Желватых, объясняется отчасти структурой эмоции ироники, объединяю-щей «элементы как отрицательных переживаний, вызванных несоответствием объекта оценки заданным критериям, так и положительных, обусловленных осознанием собственного превосходства над ним и чувством эстетического наслаждения продуктом своего речетворчества» [Желватых 2006: 8]. При этом она отмечает, что, как правило, ирония используется как отрицательная эмоция, нежели как положительная – «возможно, это связано с тем, что носители рус-ского языка при дружеском расположении к собеседнику редко допускают при-менение насмешки в непосредственном общении» [Желватых 2006: 8]. Вслед-ствие с данным суждением встает вопрос о взаимосвязи иронии и культуры – может ли национальная культура влиять на выражение и восприятие иронии? Как отмечает В.М. Пивоев, ошибочно было бы рассматривать иронию в рамках узкого функционального контекста, «ирония — сложное явление куль-туры» [Пивоев 1982: 60], «в своих истоках она не столь отчетливо выражена как индивидуально-интеллектуальные типы, ибо спонтанна, эмоциональна и харак-теризует массовое самосознание» [Пигулевский 2002: 4]. Несомненно, что иро-ния отражает самобытность той или иной культуры и для понимания ее необхо-дим, как пишет З.А. Заврумов, «так называемый «вертикальный контекст», под-ключающий к толкованию текста социокультурные и историколитературные глубинные смыслы» [Заврумов 2016: 54]. «В определенном смысле каждый народ существует в своем собственном измерении, в собственной системе коор-динат…» [Бгажноков 2010: 80], что отражается, в свою очередь, на его языке, который является средой «культурного обитания» его носителей [Фесенко 2004]. «Способы категоризации мира, а также то, какие моменты действительно-сти служат семантическими ключами в конкретных лексических и грамматиче-ских формах, обусловлены общей культурной ориентацией общества/социума», – пишет С.Л. Фесенко [Фесенко 2004: 51]. Несомненно, сам механизм выражения и восприятия иронии представите-лями разных культур имеет сходства. Однако также как одно и то же блюдо по-разному готовится у разных народов (с добавлением отличных специй, или раз-нящихся способом, порядком приготовления и т.д.), ирония в каждой нацио-нальной культуре, по нашему мнению, явление специфическое. Так, вместе с юмором и сатирой, как видами смеха, ирония, также как и иносказательность, является неотъемлемой частью традиционной народной культуры адыгов, сви-детельством чему являются созданные веками пословицы, поговорки: про иро-нию и шутку – гушыIэр тхьэм и щIасэщ букв. «шутка (юмор) – любимица бо-га», ауаныр сыт щыгъуи гушыIэм и щIыбым къыдэтщ букв. «ирония (насмеш-ка) всегда за шуткой стоит», гушыIэкIэ зымыщIэр IэштIымкIэ мауэ букв. «кто не умеет шутить, тот бьет кулаком» и т.д.; иронические высказывания – гуащэ мыхъу жьантIакIуэщ «плохая хозяйка старается занять почетное место», жылэм емыщхьым бабыщыщхьэ къыфIокIэ «у непохожего на других утиная голова отрастает», напэншэм уеубжьытхмэ, уэсэпс къыфIощI «если плюнешь на бессовестного, ему росой это кажется», кхъуэл сшхынщи жылэр фызгъэунэхъунщ «я съем свинину и вас, сельчан, погублю» и т.д.; а также шу-точные, ироничные пожелания, как правило, адресованные детям, молодежи [Нало 2008: 165-166, 176-177]. Здесь уместно привести слова известного кабар-динского поэта, писателя, драматурга и публициста Б. Утижева: «ГушыIэр – цIыхугум и гъуэгу гъуэмылапхъэщ. Ауаныр – ар гъащIэм и пщIантIэ жы-хапхъэщ. ГушыIэм къыредз ди гъуэгуанэм пкIэлъей. Ауаным епхъэнкI, егъэкъабзэ дунейр» [IутIыж 2003: 6], которые можно перевести как «Шутка (юмор) – пища путника. Ирония (насмешка) – дворовый веник жизни. Шутка сбрасывает на нашу дорогу лестницу (т.е. облегчает путь). Ирония подметает, делает мир чище» [здесь и далее переводы с кабардино-черкесского языка авто-ров статьи – М.Х. Токмаковой, Б.Ч. Бижоева]. Сатирические и юмористические жанры в произведениях адыгских литера-тур занимают значительное место [БакIуу 2013], при этом большинство этих произведений демонстрирует в большей или меньшей степени прочную связь с фольклорной традицией [Чуякова 2008; Паштова 2007]. Представителями и но-сителями смеховой культуры адыгов испокон веков были джегуако «у адыгских народов: скоморох, общее название артистов и певцов-импровизаторов» [CКЧЯ 1999: 134], ажагафы «шут, скоморох, ряженый» [CКЧЯ 1999: 23] и т.д. [Нало-ев 2011], сферой, или объектом их народной смеховой поэзии являлся весь мир: «социальные и бытовые отношения, политика, моральные и физические недо-статки и даже достоинства человека и т.д.» [Налоев 2011: 326]. Никто не мог обижаться, злиться на них – их юмор, ирония были частью обрядовых игр. Бо-лее того, в рамках обрядовых празднеств адыги практиковали смеховые состя-зания, где молодые люди состязались своим острословием между собой или даже с джегуако. Как отмечает З.М. Налоев, джегуако являлись порождением «народной культуры и составляли ту благодатную почву, на которой взрастали нетрадиционная литература, музыка, театр и цирк» [Налоев 2011: 15]. В эмотивной лексике ирония выполняет двоякую функцию: с одной сторо-ны, обозначая эмоциональное отношение (например, презрение, осуждение, недовольство, сочувствие и т.д.) и эмоциональное воздействие, с другой сторо-ны, представляя реакцию на сказанное – эмоциональное состояние, становление эмоционального состояния, внешнее выражение эмоций (здесь может быть не только смех, или, к примеру, бранная лексика, но и изменение цвета лица, под-жатие губ и т.д.) [Токмакова 2017: 22-37]. Как правило, ирония, произнесенная прилюдно, вызывает смех у окружающих, но часто совсем противоположные чувства у того, на кого она направлена. При этом адресат вынужден скрывать свое недовольство, чтобы не стать посмешищем еще больше, как человек, непо-нимающий шутки (гушыIэкIэ зымыщIэр IэштIымкIэ мауэ букв. «кто не умеет шутить, тот бьет кулаком» – народная пословица). Приведем пример иронии и как реакцию на нее – стыд и злость: (БлутI:) Си Iуэхур зыIутыр Гъумар къыгу-рыIуауэ къыщIокIри, мэдыхьэшх: – Ау-уей, жи, – МуIэед, ягъэ кIакъым: БлутIэ шы къыхуэмыцIыхужу аращ, ахъумэ фи шитIыр къидыгъуакъым... Си Iупэхэр сапэмылъэщу гъырIупэ сфIохъу, си нэпсхэр къысфIыщIожри пщIантIэри пщIантIэм дэтри щIелъафэ… Нобэр къыздэсым цIыхум ящызгъэпщкIуа си хъуэныр къащIащ… сызэрымыхьэнэншэр, лIы хьэлу зыри зэрысхэмылъыр къыщIэща мыгъуэщ. Асыхьэтым, сэ слъэкIамэ, Гъумар псэууэ щIэзгъэлъэдэнут! Мы зи жьэ ущIауэ дыхьэшх цIыкIу къомыр кIуэцIрызгъэхунут! А дакъикъэм ду-ней псор си бийуэ къысфIэщIырт… [Нало 1981: 226] «Блут: Гумар понял при-чину моего поведения и смеется: – Да нет же, – говорит, – Муаед, ничего плохо-го не случилось: Блут просто не узнал лошадей, а так он не крал ваших лоша-дей… Мои губы неконтролируемо искривляются для плача, мои слезы навора-чиваются, заволакивая двор и всех, кто был во дворе… До сих пор недостаток, который мне удавалось скрывать, открылся… то, что я никчемный, что во мне нет никакого мужского характера обнаружилось. В тот час, если бы мне было подвластно, Гумара живьем загнал бы под землю! Всех смеющихся детей про-валил бы сквозь землю! В ту минуту весь мир мне казался враждебным…». Какие эмоции вызовет ирония зависит не только от содержания сказанного но и, во-первых, от того в каких взаимоотношениях состоят адресат и адресант (насколько допустимо подобное в их общении), во-вторых, насколько адресат готов к восприятию шутки – близко принять иронию в виде критики и испытать отрицательные эмоции, либо, обладая достаточной степенью самоиронии, испы-тать положительные эмоции, например, смех. Приведем пример: – Мы мыхьэ-нэншэр, – жи Хьэмуд Хьэрун щхьэкIэ – сэращ къэзыгъэувар, игъащIэкIэ доху-тыри нэгъуэщIи хъунутэкъым, сэрмырамэ. – ЖиIэнщ иджы, уэлэхьи, сыхъунуи сыхуэмейт, сыт мы дызыхэт къомыр? Сыбгъэуна уи гугъэж! - Уэлэхьи, уу-намэ, узыгъэунари сэрамэ, а Iийм жиIэм еплъ. Убыд уи жьэр, джаур!.. Зэдо-гушыIэ. Зым жиIэр адрейм и жагъуэ ищIыркъым, зэныбжьэгъущ. Хьэрун фIыуэ ещIэ Хьэмуд и фIагъ къызэрекIар. ЗдыжиIэм, зыхыбощIэ пщIэ зэрыхуищIыр, гъуэгу къезытар зэрыарар зэрыщымыгъупщэр [Хьэх 2008: 172]. «– Этого ник-чемного, – говорит Хамуд про Харуна, – я сюда устроил, никогда доктором или кем-нибудь еще он не стал бы, если бы не я. – Скажет теперь, ей-богу, я и стать не хотел, с чем мы только не возимся? Думаешь, осчастливил меня! – Ей-богу, ты счастлив, и это благодаря мне, смотри, что этот дурной говорит. Закрой свой рот, негодник!... Шутят, один другого не обижает, они друзья. Харун прекрасно знает о благотворном влиянии на его судьбу Хамуда. По разговору видно, как Харун уважает того, кто дал ему дорогу, что он не забывает об этом». Следует отметить, что смех тоже не однозначно маркированное выражение эмоций. В случаях с иронией смех может быть ложным, притворным, делан-ным, чтобы скрыть вызванные сказанным отрицательные эмоции. Исследующие иронию лингвисты выделяют различные ее типы, классифи-цируя по лексическим, синтаксическим, стилистическим признакам (С.И. По-ходня [Походня 1989], Е.А. Иванцова [Иванцова 2016], Г.В. Барышникова, И.И. Дубинина [Барышникова, Дубинина 2016], Ю.Н. Эбзеева, Г.Н. Ленько [Эбзеева, Ленько 2016] и др.). О.П. Ермакова отмечает, что ни одна классификация иро-нии не может охватить весь языковой материал [Ермакова 2011], в связи с чем делит иронию «по признаку занимаемого словесного пространства: на вербали-зованную – иначе – локализованную в слове – и текстовую – не ограниченную словом или словосочетанием» [Ермакова 2011: 9]. Как правило, слова и словосочетания, используемые для иронии, предстают в необычных для них смыслах, приобретают дополнительные оттенки, выража-ющие эмоциональные состояния адресантов. Так, в рассказе С. Хахова «Сыз-эрыщытауэ сыкъэнэжынущ» («Каким я был, таким и останусь») к работающе-му герою приходит ничем незанятый пенсионер, бывший милиционер, любитель поболтать: Езым (мылицэм) еуэ щIекъутыкI, еуэ щIекъутыкI. Дауи хагъэта мыбы фIэкIа номыр зимыIэр мылицэм… абы къыкIуэцIыкIыр, абы псалъэу къыкъуэцIыкI жыхуэпIэр! Пенсым зэрытIысыжрэ кIуауэ жыхуиIэ илъэситIрэ ныкъуэм кIуэцIиубыда псор иджыпсту къыкIуэцIымыкIыжмэ, сщIэртэкъым. А къомым уедэIуэфрэт? [Хьэх 2008: 40] «Сам он (милиционер) давай навали-вает, давай наваливает (букв. «подламывает» [СКЧЯ 1999: 477]. Как только его, такое ничтожество, взяли в милицию… сколько из него пёрло, сколько слов пёрло (букв. «оказаться, обнаружиться в ком-чем-л.» [СКЧЯ 1999: 435]! За прошедшие после выхода на пенсию, по его словам, два с половиной года, все, что он накопил в себе (букв. «поймать, схватить кого-л. внутри чего-л. свернутого» [СКЧЯ 1999: 354] как будто сейчас все выперет (букв. «оказаться, обнаружиться в ком-чем-л.» [СКЧЯ 1999: 435]. Разве возможно было все это слушать?». В результате, в высшей степени раздраженный надоедливым пусто-словом, герой (это видно по словам, которые он выбирает, описывая ситуацию) получает непроходящую головную боль, последствием которой стали неприят-ности на работе и дома. Используемые автором слова, как мы можем видеть, как нельзя лучше отражают становление эмоционального состояния героя. Ирония может содержаться в уточнениях, дополнительных замечаниях ввиде скобок, а также в кавычках и других графических обозначениях: ГъущIыр, пхъэр, хъыданыр, ятIэр (ари ящэрт, хущхъуэу жаIэу), абджыр, къэкIыгъэр, лыр, цыр, пшахъуэр, псыр… мывэр! ЗищIысми къызыхэщIыкIами – зыми зыкIи емылъытауэ зэхэтщ, зэхэлъщ ящэр, лъэувыпIэ иIэкъым. [Хьэх 2008: 149]. «Же-лезо, дрова, тряпки, грязь (и её продают, говоря, что это лекарство), стекло, растения, мясо, шерсть, песок, вода… камни! Что собой представляет и из чего сделано – независимо ни от чего все, что продают, располагается друг с другом, все лежит вперемешку, негде шагу ступить». Щхьэгъусэр къилъыну хьэзырщ, ауэ дадэрэ нанэрэ щоукIытэри и Iупэм къэса псалъэ «гъэщIэрэщIахэр» ирекъу-хыж [ШэджыхьэщIэ 1980: 189]. «Супруга была готова вспылить, но, постес-нявшись дедушки с бабушкой, проглотила готовые сорваться с языка «цвети-стые» слова». Примеры из публицистических статей: АтIэми мы «ди зэманым и лIыхъужь» гуэрхэр нэсауэ си гугъэщ къикIуэти укIыти хэмылъу апхуэдэ псалъэ гурыуэхэр («ТхьэмыщкIэфI щыIэкъым», «ТхьэмыщкIэр лъагъугъуейщ») тхьэмыщкIэ ящIахэм щыхужаIэфыну щытыкIэм [IутIыж 2007: 343]. «К тому же некоторые из этих «героев нашего времени», мне думается, дошли до того состояния, что, не зная ни стыда ни совести, такие жестокие слова («нет хоро-ших бедных», «бедные неприглядны») могут сказать о тех, кого они превратили в бедняков». ПрозэмкIэ зыкъэбгъазэми, нэм занщIэу къыщIоуэ цIэрыIуэ хъуным хуэнэхъуейуэ мазэ-мазитIым къриубыдэу тхылъ пIащэ къыщIезыгъэдз «рома-нистхэр» [Гъут 2021: 40]. «Если обратишься к прозе, сразу бросаются в глаза жаждующие стать известными «романисты», которые в течение одного-двух месяцев варганят толстую книгу». Для передачи иронии может использоваться удлинение согласных, когда персонаж или автор намеренно растягивает звуки. Например: Щауэжьыр – тхьэмыщщщкIэ! – къыпэщылъ псор имыщIэрэ мыпхуэдэу ефэ-ешхэ зэпыту екIуэкIын и гугъэжу, щауэефэм гъэкъауэ яхэст. [IутIыж 2003: 51]. «Женишок-то – бедолаггга! – не знает, что его ждет, думает, что этот пир будет продол-жаться вечно, сидит важный среди друзей». Растягивание переднеязычного сви-стяще-щипящего щ в слове тхьэмыщкIэ «бедолага» выражает крайнее презре-ние иронизирующего. В кабардино-черкесском языке часто для придания речи иронии использу-ются заимствованные слова из русского языка. Например: «Лъагъуныгъэр хэт дежкIи къалэнышхуэу щытщ, ауэ и пIалъэр къэмысу абыкIэ планыр щагъэза-щIэр зэзэмызэххэщ. А планыр гъэзэщIэным псэемыблэжу хэтахэм отчет щатыж хабзэри бжьыхьэрщ [IутIыж 2003: 18]. «Любовь для всех является большим заданием, только редко кто выполняет такой план раньше срока. Те, кто самоотверженно занимался выполнением плана, отчет обычно сдают осе-нью». Здесь комичность достигается применением в разговорной речи, в част-ности в лирической теме, словосочетаний, характерных для официально-делового стиля. Другой пример: Радикулитыр пIастхъэрт, зэрытыпIэхэр кIыргът, Га-стритри, Панкреатитри, Холециститри, нэгъуэщI «…тит» зыбжани кIуэцIыкIыщIэм щызэхуэсауэ зэIущIэшхуэ щрагъэкIуэкIт, Мухьэжид и дуней тетыкIэ зэхуэмыхъум теухуауэ. Псоми жаIэр зыт: «Мухьэжид, ефэн щумыгъэтынумэ!..» [IутIыж 2003: 49]. «Радикулит царапался, суставы скрипе-ли, и гастрит, и панкреатит, и холецистит, и некоторые другие «…циты», со-бравшись во внутренностях, проводили большое собрание, посвященное невер-ному образу жизни Мухажида. Все они говорили одно: «Мухажид, если ты не перестанешь пить!..». Как мы можем видеть, автор, иронизируя над состоянием героя, использует также прием олицетворения. В тех случаях, когда ирония заключена в одном слове, может развиваться внутрисловная антонимия, другими словами, энантиосемия [Ермакова 2011: 173; Токмакова 2008]. Например, слово с положительной оценочной семанти-кой в иронических высказываниях может использоваться с отрицательным зна-чением. Так в рассказе Х. Шекихачева «Минрэ щибгъурэ…» («В тысяча девять-сот…») студент, сдающий экзамен по истории, не отвечает по существу, а несет околесицу, на что преподаватель ему говорит: … а упщIэм теухуауэ жыпIар ирикъунщ. Адрей упщIэми апхуэдэу дэгъуэу зэхуэбгъэхьэзыра? [ШэджыхьэщIэ 1980: 207]. «… по этому вопросу хватит, что ты сказал. На следующий вопрос ты также великолепно подготовился?». Здесь следует упомянуть о многознач-ном суффиксе –жь, который может нейтральным словам придавать положи-тельный или отрицательный оттенок, а также поддерживать, усугублять уже имеющуюся в слове эмотивную семантику, либо противоречить ей [Токмакова 2017: 45-49]. Особое место в средствах выражения иронии в кабардино-черкесском язы-ке занимает гиперболическое сравнение. Его часто используют не только с це-лью показать сходство, но и для передачи испытываемой эмоции, например пре-зрения: … Чэрим къишар сытым ещхь! … тыкуэным пIамыхыж кIэпIейкIитI упIэщIа фIэкIа умыщIэн ар (хъыджэбзыр), зэкIуэцIыгъуэжауэ… Мыр!.. Модэ. Модэ мыгъуэ!.. Сытым ещхь а зышэри! Дагъэ мащIэкIэ ягъэжьа лэкъум хуэдэ, фагъуэжь цIыкIу гуэрщ [IутIыж 2003: 37]. «…На кого похожа невеста Черима! … она как настолько истончившиеся две копейки, что в магазине не примут, иссохшая… А этот! Вон! Смотри, боже мой!.. Сам на кого похож! Как лакум, пожаренный на малом количе-стве масла, бледненький какой-то». Одной из средств выражения иронии является зевгма - «стилистическая фи-гура, состоящая в соединении двух слов (или двух предложений), которые по содержанию не подходят друг к другу; употребляется для создания комическо-го эффекта» [см. Липустина 2023: 246]. Например: Ди дохутырыр ди дохуты-рыжтэкъым. ЗэрахъуэкIауэ срихьэлIат сыщыкIуам. НэгъуэщIт иджы дяпэкIэ си узхэм я унафэщIу щытынур. [Хьэх 2008: 42]. «Наш доктор уже не был нашим. Его поменяли до моего прихода. Теперь другой будет начальником моих болезней». Другой пример: «А пщыхьэщхьэм Джырандыкъуи и ныбжьэгъу лIыжьхэр и гъусэу куэбжэпэм щызэхэтт, хэт баш иупсу, хэти пцIы иупсу…» [Нало 1981: 112]. «В тот вечер и Джырандоко и его друзья-старики сидели перед во-ротами, кто палку строгал, кто рассказывал небылицы…». Здесь ирония пе-редается с помощью того, что автор совмещает прямое значение слова упсын «строгать» и фразеологическое с его участием - пцIы упсын «лгать, врать». Ирония строится автором на основе семантической неоднородности. Синтаксическая конвергенция как средство создания иронического эффекта было введено И.В. Арнольдом: «Синтаксической конвергенцией называется группа из нескольких совпадающих по функции элементов, объединённых оди-наковым синтаксическим отношением к подчиняющему их слову или предло-жению» [Арнольд 1981: 192]. По наблюдениям О.М. Липустиной, «синтаксиче-ская конвергенция очень часто основана на использовании эффекта обманутого ожидания» [Липустина 2023: 247], например, когда вместо ожидаемого осужде-ния мы получаем восхищение: Пщэдджыжьым зы дакъикъэ сыкъыкIэрыхуу мыхъуу, сыхьэтибгъу дыдэм сыкъокIуэри, хы хъуху солажьэ. Уэ (начальникыр) аракъым. Уэ зэи лэжьыгъэм тебгъэкIуадэркъым апхуэдиз зэман. Пщэд-джыжьыпэ-пщыхьэщхьэпэхэм укъыкъуокI, сыхьэтитI-щы уолажьэри, абыкIи псори зэфIокI. Ар уи акъыл нэхумрэ зэфIэкIышхуэ, егъэлеяуэ акъылышхуэ убгъэдэлъымрэ я фIыщIэщ. [Хьэх 2008: 118]. «Утром, не смея опоздать ни на одну минуту, ровно в девять прихожу и работаю до шести. Ты же нет. Ты нико-гда столько времени на работу не тратишь. В начале утра-вечера появляешься, два-три часа работаешь и этим все заканчивается. Это все благодаря большим возможностям твоего светлого ума, твоего исключительно большого ума». Парадокс, создаваемый противоречащими по семантике словами, также может применяться для иронизирования, к примеру: Тхылъ къызатахэм зэри-тымкIэ, зыкIэ фIыт мы узыщIэ къысхуеблэгъар – лIэкIэ тынш уиIэнкIэ хъунут. КIокъумокъу куэд хэмыту, занщIэу пхуIуиудынут уи псэ тIэкIур. [Хьэх 2008: 42] «Согласно данным мне книгам, пожаловавшая ко мне болезнь хороша тем, что я могу, не мучаясь, умереть. Без особого шума мигом отлетит моя ду-ша». Хъаний апхуэдизкIэ Iэзэу бгэрти ар гыбзэм нэхърэ хъуэхъум нэхъ ещхьт… [Нало 1981: 196]. «Ханий до того искусно проклинала, что ее проклятия боль-ше были похожи на здравицу…». Часто авторы, иронизируя над своими героями, над ситуациями, в которые они попадают, используют абсурдные, утрированные высказывания. Так, в но-велле З. Налоева «ГъукIэжьитIым я хъыбар» («История двух старых кузне-цов») милиционер, пришедший арестовать Алия и Хажи, не смея отказать ува-жаемым старикам, садится с ними за накрытый стол и, опьянев, переполняемый «чувствами», произносит тост: Илъэс мини сыпсэуну сыхуейкъым фэ фызи-мыгъусэу! Фэ фызикъуэшщ, сэ сывикъуэшщ! Бын сиIэмэ, фи бынщ, бын фиIэмэ си бынщ! Фи фызхэр си фызщ, си фызыр фи фызщ! Фи унэр си унэщ, си унэр фи унэщ! Фи цIэкIэ софэ! [Нало 1981: 132] «Я не хочу и тысячу лет жить без вас! Вы мои братья – я ваш брат! Мои дети – ваши дети! Ваши дети – мои дети! Ваши жены – мои жены, моя жена – ваша жена! Ваш дом – мой дом, мой дом – ваш дом! Пью за вас!». Зачастую для выражения иронии используется повтор. Например, «Абы щIэмылъыр укIуэдыжт: мыстри, мыстри, Мыст щыгъым щыщи, а Мыст имыгъуэтым хуэди, а Мыст зытраукIэ пэтам ещхьыркъабзи гъунэжт» [IутIыж 2003: 13]. «Чего там только не было: и это самое, и это самое, и что Этот самый носит, и что Этот самый не может найти, и точно такого же, из-за чего чуть было не убили Этого самого, было вдоволь». Здесь Б. Утижев, иро-низируя над происходящим, использует действительно многофункциональное и часто используемое в кабардинской речи слово мыст «это самое», обозначаю-щее одновременно и нарицательные имена (различные вещи) и собственные имена. Как пишет С.И. Походня, «вся умственная деятельность человека непре-менно сопровождается эмоциями» [Походня 1989: 8]. И ирония не является ис-ключением, многие лингвисты называют ее «интеллектуальной» эмоцией [Бого-словский и др. 1981; Походня 1989: 4; Желватых 2006: 9], а некоторые – одним из видов языковой манипуляции [Ермакова 2011: 5]. В подобных случаях адре-сант, преследуя какие-то свои цели, использует иронию. Приведем пример: – Уэлэхьи, си къуэш, – жери кърегъажьэ (Далым), – уэлэхьи, гува-щIэхами Хьэмзэт и мэз бжэныр дымышхыу… (БлутI:) – Уэлей, фIэкIам а зи гугъу пщIыр, Далым! – жызоIэри Iэпызоуд. – Нейзэман Хьэмзэт и мэз бжэныр зэрытшхрэ! – ПцIы соупс, ауэ, хьэлэмэтыракъэ, плъыжь сыхъужыркъым, атIэ ауан хэлъу лIыжьым и нэ гъуабжитIым сыщIоплъэ. Далым занщIэу и нэщхъыр къызэхоуэри Iэнкун хъуауэ IуокIыж. [Нало 1981: 81]. «– Ей-богу, мой брат, – начинает Далим, – ей-богу, рано или поздно косулю Хамзата не съев… (Блут:) – Право, прошло уже, о чем ты говоришь, Далим! – говорю, перебивая. – Уже сколько прошло, как мы съели косулю Хамзата! – обманываю я, и вот что инте-ресно, совсем не краснею, а с иронией смотрю в серые глаза старика. Далим сра-зу мрачнеет и огорченный отходит». В данном примере, Далим вместе с Хамза-том так надоели Блуту с разговорами об обещанной ему косуле, что он, пытаясь пресечь дальнейшие разговоры по поводу этого, используя ложь, с иронией го-ворит, что косуля уже съедена. На что Далым, поверив Блуту, обидившись (на то, что это сделали без него), наконец-то уходит. Приведенный пример демонстрирует частое соседство иронии с ложью, ко-торых объединяет, по словам О.П. Ермаковой, неистинность [Ермакова 2011: 14]. Иронизируя над собеседником, адресант может прибегать к заведомой лжи, облекаемой в шутку, чтобы достичь определенного результата, а в некоторых случаях, чтобы показать свое превосходство, продемонстрировать глупость ад-ресата и т.д. Другой пример – встретив односельчанку, автор, иронизируя над готовно-стью адресата к сплетням, над ее глупостью, и глупостью тех, кто действитель-но способен на подобное безрассудство (например, вставить золотые зубы своей собачке и т.д.), откровенно лжет, придумывая историю о местонахождении про-павшей собачки известного обоим владельца: – Хьэщыр унэ лъэгум и щIагъым къыщIэтщ. – Ар дауэ, на-а-а!.. – ИгъащIэкIэ гу лъумытэну мо паркет унэ лъэ-гум бжэ щэху цIыкIу къэпIэт хъууэ хэлъщ. А бжэ щэху цIыкIум току къокIуалIэ, абы къекIуалIэ токур къызыбгъэдэкI кIнопкIэр нэхъ щэхужу гъэпщкIуащи, ар къыпхуэгъуэтрэ тепкъузэмэ, бжэ щэхум зыкъеIэтри, и дыщэдзэхэр къыпхуIуигъэпсу, Шурикыу сыкъэплъагъур и гъуэм къокI. [IутIыж 2003: 47]. «– Собачья конура находится под полом комнаты. – Это как, боже!.. – В том пар-кетном полу есть тайно открывающаяся дверца, которую вовеки не заметишь. К этой потайной дверце ток подведен, а кнопка, от которой подведенный ток идет, еще больше захоронена, если ее найдешь и нажмешь, потайная дверь поднима-ется и, сверкая золотыми зубами, Шурик собственной персоной вылезает из но-ры». Следует отметить, что использование иронии в целях манипуляции получа-ет крайне негативное ее восприятие у адресата в случаях ее обнаружения. Так, у гордых кабардинцев считается оскорбительным, когда его дурачат, водят за нос, обманом пытаются использовать. Существует даже пословица делафэ еплъын «принимать кого-л. за дурака, за глупого», применимая и в подобных случаях тоже, отражающая состояние, в котором ощущает себя адресат при манипуля-ции. В современной лингвистике иронию квалифицируют как одну из форм им-пликации (З.А. Заврумов [Заврумов 2016], Ю.А. Карпова [Карпова 2011]), так как она «обнаруживает асимметрию содержания и формы, когда план выраже-ния не вполне отражает план содержания» [Заврумов 2016: 52]. При этом иро-ния может быть явной или скрытой. В первом случае адресат и окружающие понимают, о чем идет речь, что именно высмеивается, порицается, во втором – только адресант понимает, что это ирония, и испытывает при этом также чув-ство интеллектуального превосходства (сюда можно отнести приведенные выше примеры манипуляции). К скрытой иронии возможно отнести и случаи, когда адресант и адресат понимают иронию, но она остается недоступной для окру-жающих. «Чем яснее и откровеннее намек, пишет В.М. Пивоев, – тем ирония грубее, и наоборот, чем туманнее и сложнее намек, тем ирония тоньше» [Пиво-ев 1982: 58]. Пример скрытой иронии: (БлутI: ) – Умыгузавэ, Мусэ, уэлэхьи, абы и адэм и уасэу пхуэзмыщIмэ! – жызоIэ. Мусэ ауанышхуэ сыкъищIу и дзэлыфэр етIри: - Уэлэхьи, абы хуэдэ дыд зыщIыфын иджы Къэбэрдейм имысыж! – жи, «мы щIалэжь цIыкIур зэрыщхьэщытхъу» – къызжиIэ нэхъей. [Нало 1981: 36]. «Блут: – Не беспокойся, Муса, ей-богу, сделаю его (шило) еще лучше! – гово-рю. Муса с улыбкой, иронизируя надо мной: – Ей-богу, в Кабарде никого не осталось, кто может такое шило сделать! – говорит, «какой же этот мальчишка хвастун» – как будто говорит мне». Здесь адресат за сказанными словами пони-мает иронию, направленную на него. Примером явной иронии может быть отрывок из рассказа Х. Дударова «ХьэтIылэ» («Хатыля»), в котором к не единожды женатому герою некогда бывшие друзья обращаются с иронией и упреками: – Уа, ХьэтIылэ, дапщэщ иджы унэидзыхьэ дыщыбгъэкIуэнур? – Уа, ХьэтIылэ, дапщэщ иджы къапшэу дыщызэхэбгъэплъэжынур? – Шотыр дэнэ нэбгъэса, ХьэтIылэ? Хьа-хьа-хьахь! [Дудар 1992: 157]. «– Эй, Хатыля, когда теперь невесту поедем умыкать? – Эй, Хатыля, когда теперь, женившись, нас соберешь на застолье? – Какой теперь счет, Хатыля? Ха-ха-ха!». При явной иронии адресант, обращаясь к адресату, может использовать как эмотивы, так и другие слова, дающие оценочную характеристику часто негатив-ного характера. К примеру, в новелле З. Налоева «Хьэжым щIыхуэ къызэрыIах Iэмал» («Как взять взаймы у хаджи»), когда главный герой рассказывает знако-мому о том, как просил взаймы у хаджи и получил отказ, тот (знакомый) ему говорит: – А делэ, хьэжым апхуэдэу-тIэ щIыхуэ къызэрыIахыр? – Ауан сыкъещI [Нало 1981: 55]. «Вот дурак, разве так у хаджи взаймы просят? – надсмехается он». Ирония может быть смешена с любовью, этакое потрунивание, когда она обращена к детям, близким, любимым людям. Например, Муртаз адыгэбзэкIэ жиIэжыфынут… Ауэ урысыбзэкIэ... Муртаз и нэхэр игъэупIэрапIэри, гумащIэ къэхъуауэ, къэгъащ. – Уэт, цихуэжь, къэбгъуэтаи ущIэгъын! – ину дыхьэшхащ ТIуш. – СлIо-тIэ джаурыбзэ дымыщIэмэ! [МафIэдз 2014: 55]. «Муртаз на ка-бардинском языке мог бы рассказать… Но по-русски… Муртаз заморгал, рас-чувствовавшись, заплакал. – Вот, слабак, нашел из-за чего плакать! – громко рассмеялся Туш. – Что из того, что ты язык гяуров не знаешь!». В другом примере, когда молодой поэт пришел к именитому редактору и сказал, что хочет показать свои стихи о любви, тот рассмеялся: - Сыт, тIыкIуэ, уэ лъагъуныгъэм хэпщIыкIыр?.. ПыIэжьынэ цIыкIу ухъужауэ. Сэ си бзэ бзэрэбзэну хъуапсэр абдежым «дымпI» жиIэу щиубыдащ. [Хьэх 2008: 35]. «–Что ты, милый мой, знаешь о любви?.. Экий мальчик-с-пальчик. Вот здесь мой слог, готовый переливаться, моментально оборвался». Здесь используется слово тIыкIуэ «милок, детка» – доброжелательное обращение старших к детям и фразеологизм пыIэжьынэ ухъужауэ (букв. «с нахлобученной шапкой») – шутливо-ироническая реплика, обычно обращенная к приятелю, взрослых к мальчикам [СКЧЯ 1999: 595]. Говоря об иронии, нельзя обойти стороной самоиронию, которая по словам И. Паси, представляет собой «высшее проявление духовной независимости, при которой субъект поднимается не только над объектами, но и над самим собой, рассматривая себя как объект собственной иронической субъективности» [Паси 1980: 83]. Как пишет О.П. Ермакова, за самоиронией может скрываться ирония, направленная на собеседника, но чаще всего она «является средством самозащи-ты от возможной и предполагаемой (хотя не всегда с достаточным основанием) нелестной оценки со стороны партнеров коммуникации» [Ермакова 2011: 268]. Также самоирония, по мнению А.Б. Дземидока, может защищать от самого себя, от «уныния, пессимизма, депрессии» [Дземидок 1974: 164]. Приведем пример: Е, сщIэркъым, – япэщIыкIэ пэр берычэтыIуэу ящIу, абы къыдэхуа мащIэмкIэ итIанэ сэ сыкIэращIыхьыжа? [IутIыж 2003: 21]. «Ой, не знаю, – сначала мой нос в изобилии сделав, потом, из того малого, что от него осталось, меня самого к нему приделали?». Здесь герой иронизирует над своим большим носом. В следующем примере холостяк, иронизируя над своим немолодым возрастом, говорит: Аращ, ахъумэ, уэлэхьи, сэ къыщIэсшэн щхьэусыгъуэшхуи щымыIэж, нобэ къэсшауэ сощIри, къэсшар иритезгъэуну си радикулитым нэхъыфI симыIэ [IутIыж 2003: 8]. «Поэтому, иначе, ей-богу, не осталось большой причины, что-бы я женился, даже если я сегодня женюсь, лучшим, чем мой радикулит, нечем мне невесту развлечь». По наблюдениям О.П. Ермаковой, с самоиронией можно спутать прием са-моуничижения, когда ирония направлена не на себя, а на кого-то для выраже-ния, как правило, негативных эмоций: возмущения, раздражения и т.д. [Ермако-ва 2011: 263]. К примеру, героя рассказа Х. Шекихачева, мечтающего отдохнуть в выходные, жена, готовясь к приходу гостей, с утра пораньше заставляет бегать по магазинам, не обращаясь при этом за помощью к детям: УщIож, УщIэмыжи еплъ!.. Ужэ къудей! КъыпфIэIуэху щыIэжкъым, ущIолъадэри щIакхъуитI къы-бопхъуатэ, ахъшэ ептыну уигу къыщыкIыжыр тыкуэнтетым уи блыпкъыр иIыгъыу уигъэгъэзэжа нэужьщ [ШэджыхьэщIэ 1980: 201]. «Выбегаешь, попро-буй не выбежать!.. Разве бежишь только! Ни до чего другого нет тебе дела, за-бегаешь и хватаешь два хлеба, что надо деньги заплатить вспоминаешь лишь тогда, когда продавец, схватив за плечо, возвращает тебя». На самоиронию также может быть похожа ирония автора, которая застав-ляет героя говорить о себе вполне серьезно то, что является на самом деле смешным, нелепым и т.д. Например, в рассказе Х. Шекихачева «Письмо» неод-нократно разведенный Тута жалуется на одну из своих бывших жен: «Уэ ула-жьэркъым, упщIантIэркъым, сэ къэзлэжьым уофэри ущысщ», – къызжиIащ. А зиунагъуэрэ, унагъуэм щыщ зыгуэр лэжьэн хуейкъэ? Умылажьэу хэт уигъэшхэн? Ар къысхугурыгъэIуакъым а щхьэкIуртIэм [ШэджыхьэщIэ 1980: 178]. «Ты не работаешь, не потеешь, то, что я зарабатываю, пропиваешь», – ска-зала она мне. – Посуди сама, кто-то из семьи должен же работать? Если не бу-дешь работать, кто тебя будет кормить? Это не смог объяснить этой безмозг-лой». Проведенное исследование показало, что ирония тесно связана с эмоциями, так как выражает эмоциональное состояние как адресанта, так и адресата. Спектр испытываемых обеими сторонами чувств при этом весьма разнообразен – они могут быть как отрицательными, так и положительными (например, злость, стыд, обида, любовь, веселье, самолюбование и т.д.). Проявление и вос-приятие иронии отражает особенности национальной культуры. Так, юмор, ирония являются важной, неотъемлемой частью адыгской языковой культуры, уходящие своими истоками в фольклорные традиции. Ирония является одним из средств обогащения лексической семантики (преобразования, расширения значений) кабардино-черкесского языка. Способы выражения иронии различны - от слова, словосочетания до фрагментов текста. Чаще всего для этого используются слова с изначально нейтральной семанти-кой, которые в результате необычного семантического употребления выражают эмоциональное состояние адресанта. Сюда относятся также внутрисловная ан-тонимия, заимствованные из русского языка слова, нередко отличающиеся сти-листически от основного текста и т.д. Когда речь идет об эмоциональных ситуа-циях, на помощь приходят специальные средства – различные стилистические приемы, фигуры, помогающие выразить говорящему (адресанту) свои эмоции. Все это позволяет считать иронию одним из способов выражения эмоций (даже когда речь идет об ее скрытой форме) как у адресанта в виде стимула (за ирони-ей обязательно стоит какое-то эмоциональное состояние), так и у адресата в ви-де реакции на иронию (часто в виде описания испытываемых эмоций). Иронию можно рассматривать как один из видов манипуляции. В таких случаях она может соседствовать с ложью. Самоирония является «вершиной» выражения иронии, доступной, по мнению ряда ученых (О.П. Ермакова [Ерма-кова 2011] и др.) более интеллектуальным людям. Ее не следует путать с само-уничижением (которое остается иронией, направленной на кого-либо) и иронией автора, герой которой не осознает своего смешного положения. Если говорить об использовании самих эмотивов в иронических высказы-ваниях и реакциях на них, то они могут присутствовать в тексте, но наличие их не является обязательным. Основным средством выражения иронии является эмотивный текст, содержащий вышерассмотренные стилистические приемы. Именно эмотивный текст передает тот объем значений, (гораздо больший, чем это можно выразить в прямых и переносных значениях лексических единиц), который необходим для понимания эмоционального состояния адресанта и ад-ресата.

About the authors

Мadina H. Tokmakova

The Institute for the Humanities Research – Affiliated Kabardian-Balkarian Scientific Center of the Russian Academy of Sciences

Email: tokmak_madina_h@mail.ru
ORCID iD: 0000-0003-2172-5070

Boris Ch. Bizhoev

The Institute for the Humanities Research – Affiliated Kabardian-Balkarian Scientific Center of the Russian Academy of Sciences

Email: bizhoev1952@mail.ru
ORCID iD: 0000-0001-8193-7126

References

Supplementary files