THE STRENGTH OF THE MILITARY SERVICE CLASS OF THE KABARDA IN THE ERA MATURITY OF TRADITIONAL SOCIETY (16th-18th CENTURIES)

Full Text

Из всего многообразия тем, связанных с образом черкесов в глазах окружающего мира, выделяется тема военная. С того времени, как адыги под именем черкесов стали известны восточным и западным авторам, последние неизменно отмечали их высокие воинские качества [АБКИЕА 1974; КРО 1957b: 152-161, 318-319, 359-364]. Гипертрофированное внимание к военному аспекту традиционной культуры черкесов вполне объяснимо. Очевидный для всякого наблюдателя военизированный быт черкесской феодальной элиты был обусловлен самими условиями существования в окружении могущественных внешних сил, стремившихся к доминированию в регионе. Специфическая и романтизированная черкесская воинственность звучит лейтмотивом в подавляющем большинстве нарративных источников XVI-XVIII вв. и по наследству переходит в отечественное кавказоведение. В связи с этим можно было бы ожидать более полного и детального освещения военной составляющей традиционной культуры черкесов. Однако следует признать, что изучение военной культуры адыгов в отечественном кавказоведении с самого начала оказалось в плену у историографических штампов и мифов, многие из которых создавались исторической беллетристикой времен Кавказской войны. Только в последние десятилетия стали издаваться монографии и статьи, которые обозначили переход от некритичного цитирования нарративных источников и исторической беллетристики XVIII-XIX вв. к предметному и детальному изучению отдельных аспектов военной культуры черкесов [Мирзоев 2004; Мирзоев 2015; Мирзоев 2018; Остахов 2015; Остахов 2016; Остахов 2018; Кожев 2020 и др.]. Однако эта тема далека от исчерпания и выработки научного консенсуса по многим ключевым проблемам. Примером этому может служить такой, казалось бы, базовый вопрос, как определение численности военно-служилого сословия в черкесских феодальных политиях позднего средневековья и раннего нового времени, к которым относится основной массив имеющихся сведений [Бгажноков 2004; Кожев 1998].

В предлагаемой статье предпринимается попытка определить численность военно-служилого сословия Кабарды – одной из наиболее крупных и стабильных на протяжении избранного периода (XVI-XVIII вв.) черкесских политий с княжеской властью. Нижний хронологический рубеж исследования определяется отсутствием более ранних достоверных письменных источников по истории Кабарды и тем обстоятельством, что середина XVI в. – это время окончательной кристаллизации ее социально-политической системы и удельной структуры [Кожев 2006]. Верхняя хронологическая граница коррелирует с окончанием периода относительно стабильного развития традиционного черкесского общества в условиях эскалации Кавказской войны и связанных с этим демографических потерь и социально-политических трансформаций, имевших катастрофический характер [Кажаров 1994; Кожев 2006: 264-295]. В нашем исследовании мы будем опираться в основном на большей частью опубликованные русские архивные материалы и нарративные источники XVI-XVIII вв., а также сборники материалов по обычному праву черкесов, которые относятся уже к XIX в., но содержат ценную информацию по сословной структуре феодального черкесского общества, репрезентативную и для исследуемого периода [Архив ИГИ КБНЦ РАН; КРО 1957a; КРО 1957b; Сборник документов… 2003a; Сборник документов… 2003b; АБКИЕА 1974; Челеби 1979 и др.].

В эпоху Средневековья военное дело было привилегией и почетной обязанностью социальной элиты, которая узурпировала высшую земельную собственность и ее атрибуты в феодальном обществе – политическую и судебную власть. Даже европейские народы, военное дело которых в античности и Раннее Средневековье опиралось на массовые пешие племенные ополчения, ко времени Высокого Средневековья перешли к тактике  использования войск феодального типа. Их ядро составляли конные латники – рыцари (от нем. ritter, первоначально – «всадник», «наездник»), постепенно превратившиеся в замкнутое сословие, чья военная служба королю и наследственной знати оплачивалась земельными пожалованиями. Этот переворот ярко охарактеризовал в своем классическом описании феодальной военной культуры Ф. Энгельс: «…Служба в пехоте стала презираться как атрибут рабов и крепостных, а поэтому неизбежно в соответственной степени понизилось и качество пехотинца. К концу X столетия кавалерия была единственным родом войск, который повсюду в Европе действительно решал участь сражений, пехота же, гораздо более многочисленная в каждой армии, чем кавалерия, являлась не чем иным, как плохо вооруженной толпой, организовать которую почти не делалось никаких попыток. Пехотинец даже не считался воином; слово miles (воин) сделалось синонимом конного воина (разрядка наша – К.З.)… Так было в классический период рыцарства» [Энгельс 1957: 188-189]. Превосходное вооружение, всадническая культура, военный профессионализм, даже при относительной малочисленности позволяли средневековому рыцарству доминировать на поле боя: «Рыцари не были очень многочисленны, и мы находим, что во многих крупных сражениях участвовало не более 800 или 1000 рыцарей. Но обыкновенно их было более чем достаточно для того, чтобы справиться с любым количеством пехоты, раз только им удавалось прогнать с поля сражения латников противника» [Энгельс 1957: 212-213].

Разделение общества на военно-служилое и податные сословия, столь характерное для феодальных обществ Европы и Азии, мы находим и в традиционном черкесском обществе. Княжеские владения Черкесии XVI-XVIII вв., прежде всего, Кабарда представляли собой яркий образец феодального общества, в котором высшая земельная аристократия – пши (пщы), опиралась на многочисленное военно-служилое сословие уорков (уэркъ). Султан Хан-Гирей, характеризуя черкесские феодальные классы князей – пши и дворян – уорк, в следующих выражениях описывал их взаимные обязательства: «Основатели княжеского достоинства в Черкесии, стремясь к верховному господствованию, имели нужду в помощи других для достижения своей цели – присвоить себе верховную власть; почему допуская одних, а других даже призывая в сообщество с собою, снискивали их усердие и привязанность к себе. Подобные сношения господствующих лиц с частию повинующихся неминуемо должно было последним доставить поверхность над большею частью подвластных первым; каковые преимущества произвели и второй класс, который завися от князей же, служил им на таких условиях, на коих основаны были их преимущества; служба такого рода произвела звание дворянин (оркк), на черкесском языке означающее в благородном смысле «служитель», что само по себе доказывается употреблением этого слова в выражениях, когда хотят изъяснить благородную услужливость, благородное обыкновение и т.п. Впоследствии этот класс дворян разделился на разряды: 1) первостепенные,     2) второстепенные и 3) третьестепенные» [Султан Хан-Гирей 2009: 102-103].    В русских письменных источниках XVII-XIX вв. военно-служилое сословие Кабарды чаще всего определяется термином уздень, но во внутреннем социальном обиходе черкесских обществ он не употреблялся [КРО 1957а: 384-387; КРО 1957b;  Сборник документов… 2003a: 94; Сборник документов… 2003b; Ногмов 1994: 152-157; Думанов 1990: 131-145]. Разбор этимологии социальных терминов, и всех деталей происхождения, особенностей общественного статуса многочисленных категорий кабардинского дворянства не входят в задачи нашего исследования. Но и письменные источники и отечественная историография убедительно доказывают, что его главной обязанностью была военная служба своим сюзеренам [Материалы… 1986: 183-193; Сборник документов… 2003a: 24-30, 76-95; Ногмов 1994: 152-161; Кудашев 1991: 107-114; Думанов 1990: 131-145; Кажаров 1994: 178-189 и т.д.]. В обобщающей справке по материалам исследований Комиссии для разбора сословных прав горцев Кубанской и Терской областей, составленной в 1885 г. в Канцелярии главноначальствующего гражданской частью на Кавказе говорилось: «Усвоенное кабардинцами военное ремесло, как требующее не только особенной подготовки, но даже и особенного воспитания, составляло исключительное занятие уорков  (курсив наш – К.З.), для которых мирный труд земледельца составлял если не позорное, то, во всяком случае, крайне неприличное занятие» [Сборник документов… 2003a: 93]. Оценивая значение самой многочисленной категории незнатного служилого дворянства Кабарды, В.Н. Кудашев в «Исторических сведениях о кабардинском народе» оставил характерное замечание: «Сословие уорк-шаотлугусов составляло вооруженную силу народа. Ему кабардинцы обязаны, главным образом, своими завоеваниями и своею славою, как воинственного и сильного народа» [Кудашев 1991: 113]. На наш взгляд, характеристику В.Н. Кудашева можно смело распространить на все военно-служилое сословие Кабарды.

Сословие уорков не было абсолютно замкнутой корпорацией. Все источники свидетельствуют о том, что вплоть до конца независимого существования Кабарды доступ в ряды незнатного служилого дворянства, составлявшего подавляющее большинство черкесских уорков, был открыт для представителей зависимых сословий. Это происходило через личное освобождение и установление вассальных отношений с обязательством постоянной военной службы своему сюзерену, который в свою очередь был обязан предоставить новому вассалу уэркътын (т.е. «дворянское пожалование»), состоявшее из оружия, боевого коня и зависимых крестьян [Сборник документов… 2003a: 28-30, 92-94; Думанов 1999: 139-145].

Определение общей численности военно-служилого сословия Кабарды на протяжении XVI-XVIII вв. в абсолютных цифрах наталкивается на ряд трудностей. Во-первых, это недостаток письменных источников, особенно по XVI-XVII вв. Например, о численности военно-служилого сословия Кабарды XVI в. мы можем судить только по косвенным данным. Тем не менее, они достаточно точно определяют количественные параметры типичных для княжеских владений корпораций военно-служилого сословия. Так, численность дружины пяти жанеевских князей, в том числе Александра (Кудадека) Сибокова и Гаврилы (Камбулата) Тазрутова, которые в середине XVI в. выехали на службу в Москву, а затем в 1563 г. ушли в Великое княжество Литовское,  составляла всего 300 воинов [Сборник… 1892: 156; Хотко 2001: 212-213]. Еще более характерным, является эпизод, связанный с вооруженной борьбой между великим князем – пщышхуэ Кабарды Кемиргоко Идаровым и его политическими противниками. К тому времени уже тесть Ивана Грозного, Кемиргоко Идаров осенью 1562 г. получил от него в свое распоряжение относительно небольшой отряд – 500 стрельцов и 500 городовых казаков, вооруженных огнестрельным оружием. И это позволило ему нанести решительное поражение своим противникам, т.е. тысячный отряд пеших стрелков оказался способен резко поколебать соотношение военных сил противоборствующих сторон [КРО 1957a: 11].

Во-вторых, это определенные разночтения в источниках, которые допускают неоднозначные интерпретации. Дело в том, что некоторые письменные источники дают общую численность вооруженных сил, которые в состоянии выставить феодальные уделы Кабарды без уточнения, какую его часть составляют профессиональные воины-уорки [КРО 1957b: 19, 69, 158; Челеби 1979: 52-98]. Так, основываясь на оценке Эвлия Челеби в его описании своего путешествия по Северному Кавказу в 1666 г.,  некоторые авторы отождествляют мобилизационные ресурсы Кабарды и других княжеских владений Черкесии с общей численностью дворянского ополчения [Бгажноков 2004: 47-52]. Однако Эвлия Челеби, описывая черкесские владения, прямо упоминает и конницу, и пехоту: у хегаков –  3000 конных и пеших воинов вооруженных ружьями; у жанеевцев – «десять тысяч богатырей-всадников с колчанами и пеших черкесов-джигитов с ружьями»; у бесленеевцев – 5000 «отважных, отборных воинов, конных и пеших» [Челеби 1979: 56, 63, 78]. В оценке численности вооруженных сил «Малой Жанетии» (т.е. части Жанеевского княжества – К.З.), хатукаевцев, бжедугов, кемиргоевцев и Большой Кабарды автор не делает никаких уточнений, но общий контекст описания феодальных владений Черкесии, не оставляет сомнений в том, что их военные контингенты включали и конницу и пехоту [Челеби 1979: 64, 73, 75, 86]. Примечательно, что оценка Эвлия Челеби общей численности войск Большой Кабарды в 60-х годах XVII в. и оценка собственных мобилизационных ресурсов ее владетелями уже в XVIII в., полностью совпадает, что позволяет с большим доверием отнестись к данным турецкого путешественника по всем черкесским княжествам [КРО 1957b: 19, 69; Челеби 1979: 86]. В расспросных речах посла Большой Кабарды Султан-Али Абашева в Посольском приказе, датируемых началом 1718 г., содержится идентичная оценка ее мобилизационного ресурса: «Черкасских и кабардинских войск выходит в поле до 10 тысяч» [КРО 1957b: 19]. Несколько позднее в марте 1732 г. другой кабардинский посол – князь Магомет Атажукин сообщал: «В Большой Кабарде военных людей собирается 10000 человек, половина конных, другая – пехоты…» [КРО 1957b: 69]. Действия дворян в пешем строю, если речь не шла о вынужденном спешивании из тактических соображений во время сражения, была редчайшим исключением в средневековой Европе. Для Кабарды это было немыслимо даже в исследуемый период. Пешее ополчение кабардинские феодалы формировали исключительно из представителей зависимых, податных сословий в случаях, когда пытались компенсировать свою малочисленность в столкновениях с могущественными внешними противниками – в XVI-XVIII вв., в первую очередь, с Крымским ханством. В «Записке о кабардинцах» из материалов Коллегии иностранных дел, датируемой второй половиной 70-х годов XVIII в. это типично средневековое отношение к военному делу как феодальной привилегии выражено весьма категорично: «У них (кабардинских пши-уорков – К.З.) не в обыкновении употреблять своих подданных на войне, естли же когда их употребляют, то в самой крайности, что бывает весьма редко, да и то токмо в пехотные полки, а не в конные…» [КРО 1957b: 69]. Однако реалии военной культуры Кабарды того периода были несколько сложнее.

Действительно, во внутриполитических конфликтах и феодальных войнах как минимум с первой половины XVII в. в Кабарде было общим правилом не привлекать представителей непривилегированных сословий к боевым действиям. Однако боеспособная  мужская часть зависимого населения по необходимости привлекалась к боевым действиям как вспомогательная сила. Азовский губернатор Ф.М. Апраксин в 1711 г. со слов союзных России кабардинских владельцев так оценивал мобилизационный ресурс Кабарды и других черкесских политий, потенциально готовых поддержать этот союз: «Князей-де их и мурз, и узденей, и черкес, которые всегда готовы к войне, конницы, оружейных, кроме черных работных людей, тысяч с пятнадцать, а в нужный случай с работными людьми их сберется тысяч с тридцать или больше; и те-де работные  их  люди к войне заобычны ж и всегда будут в готовности» [Кудашев 1991: 50]. Повышение боевой ценности неорганизованных, необученных, лишенных защитных доспехов, но многочисленных масс пехоты со второй половины XVII в. в Черкесии, как и несколько ранее в Западной Европе и России было, видимо, связано с широким распространением огнестрельного оружия, что отмечает уже Эвлия Челеби, посетивший Северный Кавказ в 1666 г. [Челеби 1979: 52-98]. Кроме того, значительная часть зависимых сословий – «черные люди», «токашевы», «тукашуки» (лъхукъуэщауэ  или лъхукъуэщо – досл. «крестьянские витязи»), по имущественному положению примыкавшие к незнатному служилому дворянству, имевшие возможность приобретать и содержать верховых лошадей, формировали бездоспешную конницу. По кабардинским обычно-правовым нормам такая конная служба была одной из обязанностей значительной части княжеских подданных: «Чагары (Iуэгу или лъхукъуэщауэ – К.З.) княжеские должны из каждого дома всякий день являться верхом на собственной лошади и с оружием для услуг и исполнять все приказания его» [Леонтович 1882: 251]. По источникам XVII-XVIII вв. бездоспешная крестьянская конница составляла до двух третей всей кабардинской кавалерии [КРО 1957a: 384-387; КРО 1957b: 369]. Эта конница, в качестве войск второй линии, была способна поддержать атаку ударной панцирной дворянской кавалерии или довершить активным преследованием разгром противника.

Уже в XVII в., благодаря сбору данных о внутренней политике Кабарды агентами русского правительства, появляется первый подробный перечень мобилизационных потенциалов всех ее феодальных уделов на конец 30-х – начало 40-х гг. XVII в. Это Глава 28 («Род кабардиньских и черкаских мурз и князей») из родословной книги, принадлежавшей А.И. Лобанову-Ростовскому [КРО 1957a: 384-387]. Документ давно введен в научный оборот и хорошо известен, но неоправданно игнорируется авторами, занимающимися оценкой мобилизационных ресурсов различных княжеских владений Черкесии [Бгажноков 2004; Алоев 2008]. Вместе с тем он предельно конкретен и не имеет аналогов по своей информативности даже среди более поздних источников XVIII в. По данным росписи родословной «кабардинских князей и мурз» самым крупным феодальным владением Кабарды был удел, который в русских источниках известен как Казиева Кабарда, возглавлявшийся двоюродными братьями Алегукой Шогенуковым и Хатокшоко Казиевым. Он состоял из 50 вотчин-къуажэ с мобилизационным ресурсом «узденей добрых с тысячу с лишком, конных да черных людей з две тысячи с лишком» [КРО 1957a: 386]. Второй по своему потенциалу была «Шолохова Кабарда» или Талостаней с 40 селениями: «…А людей в них узденей конных с 700, да черных людей с тысячю и больши» [КРО 1957a: 387]. В трех небольших феодальных уделах бывшей Идаровой Кабарды или Идарея насчитывалось в общей сложности дворянской конницы 355 человек, «опричь черных людей», которых соответственно должно было быть не менее 700 [КРО 1957a: 384-385]. Мобилизационный ресурс, как и количество селений Джиляхстанея в росписи «кабардинских князей и мурз» не обозначены, но мы можем его определить оценочно. По карте Большой и Малой Кабарды 1744 г. С. Чичагова Джиляхстаней состоял из двух княжеских и 13 уоркских селений и эти данные вполне репрезентативны для середины XVII в. [КРО 1957b: 115; Кожев 2020: 122-123]. Мобилизационный ресурс одной феодальной вотчины-къуажэ в Кабарде в середине XVII в. составлял примерно 20 профессиональных воинов-уорков [КРО 1957a: 384-386]. Следовательно, мы можем, не опасаясь серьезных погрешностей, оценить мобилизационный ресурс Джиляхстанея в этот период примерно в 300 человек дворянской панцирной конницы и 600 человек бездоспешной конницы из «черных людей». Кроме того, в низовьях Терека, вокруг русской крепости Терки, с начала XVII в. оформилось особое вассальное Московскому царству владение Идаровых (ветвь Сунчалеевичей). К середине века в терских слободах  проживало 59 семей «дворовых и задворных» узденей Муцала Сунчалеевича Черкасского, которых мы также можем причислить к военно-служилому сословию Кабарды, т.к. владение Идаровых в низовьях Терека было частью наследственных владений Иналидов [КРО 1957a: 192-193]. Учитывая, что каждый двор выставлял, как минимум, одного воина, а, по меньшей мере, половина уоркских семей могла выставить двух и более воинов, можно оценить их численность в 90-100 человек. Суммируя мобилизационные ресурсы всех феодальных уделов Кабарды, мы получим цифру примерно в 2 500 человек панцирной дворянской кавалерии и соответственно 5000 простой бездоспешной, но вполне боеспособной конницы из «черных людей». Приведенные в росписи «кабардинских князей и мурз» цифры задают рамочные ограничения в оценке численности военно-служилого сословия Кабарды в XVI-XVIII в. и исключают возможность произвольного интерпретирования более поздних количественных показателей. Принимая во внимание мобилизационный ресурс кабардинских уорков, и применяя обычный коэффициент расчета доли боеспособных мужчин к общей численности населения как 1/5, мы увидим, что к моменту создания росписи «кабардинских князей и мурз» военно-служилое сословие всей Кабарды состояло из 12-13 тыс. человек Его распределение между различными уделами могло меняться в связи с пресечением одних княжеских фамильных линий и исчезновением их владений (Идаровы и Идарей) и формированием новых (Хатокшоковы, Мисостовы, Джамбулатовы). Но общая численность сословия уорков, как и количество вотчин-къуажэ в Кабарде при этом существенно не менялась [КРО 1957a: 385-387; КРО 1957b: 114-115; Налоева 2015].

Архивные документы XVII в., содержащие оценки численности военных сил сторон в крупнейших сражениях эпохи феодальных войн в Кабарде, например в битве на Малке 12 июля 1641 г., подтверждают приведенный выше порядок цифр [Архив ИГИ КБНЦ РАН. Ф. 1. Оп. 1. Ед.хр. 12. Л. 148-153; Кожев 2020: 122-128]. Существует только один письменный источник, диссонирующий с их общей массой. Это небольшая записка о кабардинцах по материалам Коллегии иностранных дел, озаглавленная «О кабардинцах, также о прежнем и нынешнем их состоянии» и составленная после 1775 г. [КРО 1957b: 318-319].  В ней содержится часто цитируемая оценка вооруженных сил Кабарды: « …По делам 1739 года видно, что Большая Кабарда в состоянии была выставить в поле до 6000 человек, состоящего из одних беков и узденей, а Меньшая до 3000 (курсив наш – К.З.), ибо у них не в обыкновении употреблять своих подданных в войне, естли же когда их употребляют, то в самой крайности, что бывает весьма редко, да и то токмо в пехотные полки, а не в конные, которые лично всегда они составляют сами» [КРО 1957b: 318]. Приведенные ранее многочисленные данные опровергают утверждение авторов этого документа о том, что конная служба в Кабарде – это исключительная привилегия дворян. Кроме того, само это краткое описание явно имеет вторичный характер. Существует гораздо более раннее и пространное «Описание кабардинского народа, сочиненное в мае 1748 г.» [КРО 1957b: 152-161]. Оно в четыре раза больше по объему, содержит массу актуальной информации по внутри- и внешнеполитической истории Кабарды первой половины XVIII в. и, что самое важное для нашей темы, оценку ее вооруженных сил: «Ныне в Большой Кабарде на Баксане военных людей собраться может слишком 6 тысяч человек … А в Малой Кабарде у Татартупа военных людей собраться может с небольшим 3 тысячи человек»  [КРО 1957b: 158]. Документ составлен хорошо информированным современником, который перечисляет имена главных кабардинских владельцев и их численность по уделам, а его формулировки предельно корректны [КРО 1957b: 158]. Этот документ очевидно и послужил основой для более поздней краткой компиляции, в которой буквально воспроизведена оценка численности вооруженных сил Большой и Малой Кабарды, но само определение конных «военных людей» было произвольно интерпретировано как исключительно дворянское феодальное ополчение, состоящее «из одних беков и узденей». В документе 1748 г. вызывает вопрос лишь значительное увеличение численности кавалерии Большой Кабарды с 5 тыс., упоминаемых Магометом Атажукиным в 1732 г., до 6 тыс. Такое заметное увеличение численности конного войска Большой Кабарды в течение 16 лет естественным приростом населения объяснить трудно, слишком беспокойной была внутриполитическая жизнь и внешнеполитический контекст ее существования.

На наш взгляд, протокол расспросов Магомета Атажукина содержит важные детали, позволяющие непротиворечиво интерпретировать такое существенное разночтение между оценками численности конного войска Большой Кабарды в 1732 г. и 1748 г. Отвечая на вопрос о взаимоотношениях между кабардинскими князьями и северокавказскими абазинами, Магомет Атажукин заявил: «Абазинский народ из древних лет еще у предков их кабардинцов, во владении были и жили они, абазинцы, при реке Баксане, на луговой стороне, которого народу было 800 дворов, а в тех дворах военных людей конных и пехотных з 2000 человек (курсив наш – К.З.); и тому лет з 9 как, Дели-Салтан с Саадет-Гирей султаном с крымским и кубанским войском приходили на Большую Кабарду. И оные султаны тогда вышеписанный абазинской народ от них, кабардинов, силою взяли и перевезли на реку Кубань, и тамо при реке Кубане поселили, до которых от Большой Кабарды переезду два дни. И ныне живут оные под владением крымского хана» [КРО 1957b: 59]. В ходе русско-турецкой войны 1735-1739 гг. князья Большой Кабарды, являвшейся союзницей России, вернули себе протекторат над башильбаевцами и абазинами-тапанта и переселили последних  в долину р. Кумы, в район Пятигорья [КРО 1957 b: 96-97, 114-115]. В 1748 г. абазины-тапанта были вновь прочно инкорпорированы в Большую Кабарду. Их мобилизационный ресурс – «военных людей конных и пехотных з 2000 человек», при принятии обычной для Кабарды пропорции между пешим крестьянским ополчением и конным войском, и дает искомую разницу в 1 тыс. всадников между данными Магомета Атажукина (5 тыс. конница в 1732 г.) и оценками вооруженных сил  Большой Кабарды в 1748 г. Позднее, особенно с обострением кабардино-русских отношений и началом возведения Кавказской кордонной линии, кабардинские князья сами способствовали переселению подвассальных абазин за Кубань. И в ходе русско-турецкой войны 1787-1791 гг. конное полевое войско Большой Кабарды без абазинских контингентов вновь насчитывало 5 тыс. всадников во главе с пщышхуэ Мисостом Атажукиным и всеми взрослыми князьями: «Конницы самыми справными панцырными 2000-ми и узденями 3000-ми редовыми токовами (курсив наш – К.З.)» [КРО 1957 b: 369].

К самому концу XVIII в. начинают появляться документы, содержащие подробные учетные данные о численности военно-служилого сословия по уделам. Это связано с началом функционирования вновь учрежденных выборных судебных органов – родовых судов и родовых расправ, с помощью которых правительство России пыталось взять под контроль Кабарду. В выборах принимали участие все совершеннолетние мужчины дворянского сословия и по спискам выборщиков мы можем точно оценить общую численность военно-служилого сословия к концу XVIII в., до начала многолетней эпидемии чумы, резко сократившей численность населения Кабарды. Так, согласно рапорту генерал-майора Ю.Б. Бибикова от 14 сентября 1793 г.,  в двух уделах Большой Кабарды княжеских фамилий Хатокшоко и Мисост «…в выборах происходило: в отлучках находящихся, старых, больных и малолетних – 77, всего налицо 1781 человек» [Сборник документов… 2003b: 7-24]. То есть общая численность совершеннолетних мужчин-уорков в уделах Хатокшоковых и Мисостовых в 1793 г. составляла 1858 человек. К сожалению, мы не имеем настолько точных данных по уделу Джамбулатовых и Малой Кабарде, однако можно без критических погрешностей вычислить примерную численность выборщиков и в этих кабардинских владениях. В уделе Джамбулатовых (Джамботей) – одном из трех в Большой Кабарде, их должно было быть в два раза меньше чем учтено в рапорте Ю.Б. Бибикова, т.е. около 930 человек, что дает нам совокупную численность совершеннолетних мужчин-уорков в Большой Кабарде примерно в 2800 человек. Учитывая стандартное для XVIII в. соотношение численности населения, а следовательно и военно-служилого сословия, между Малой и Большой Кабардой как один к двум, мы получим близкую к реальной оценочную цифру в 4200 совершеннолетних мужчин-уорков для всей Кабарды на конкретную дату – сентябрь 1793 г. Для середины 1770-х гг. эту цифру необходимо несколько откорректировать в сторону увеличения, так как за 14 лет до выборов в родовые суды и родовые расправы кабардинцы, и, в первую очередь, сословие уорков, понесло катастрофические потери в ходе семимесячной войны 1779 г. В финальном сражении на Малке в сентябре 1779 г. погибло 300 князей и дворян, а кроме этой битвы кабардинцы понесли существенные потери при неудачных осадах русских крепостей Азово-Моздокской кордонной линии [Бутков 1869: 52-58]. К 1793 г. эти потери не могли быть компенсированы естественным приростом и, по нашему мнению, до катастрофических военных потерь 1779 г. численность мобилизационного ресурса и всего военно-служилого сословия Кабарды должна оцениваться примерно на 10% выше чем в 1793 г. Но даже с учетом этой поправки общая численность сословия уорков Кабарды к концу XVIII в. с учетом женщин и несовершеннолетних детей не могла превышать 14-15 тыс. человек с мобилизационным ресурсом до 3 тыс. доспешных панцирных всадников.

Резюмируя итоги исследования, мы можем сделать следующие выводы:

Военно-служилое сословие Кабарды в XVI-XVIII вв. – уорки (уэркъ), было четко стратифицированной категорией населения, чьей основной социальной функцией была военная служба своим сюзеренам – кабардинским князьям – Иналидам. Оно не было абсолютно замкнутой корпорацией. Доступ в него для представителей зависимых сословий был открыт.

Его общая численность к 40-м годам XVII в. колебалась в пределах 12-13 тыс. человек при мобилизационном ресурсе примерно в 2500 панцирных всадников. И эти данные можно признать вполне репрезентативными для всего предшествующего столетия, когда сложились основные территориальные, социальные и демографические параметры Кабарды. В XVIII в. наметился заметный (до 20%) рост численности военно-служилого сословия Кабарды, в основном за счет массовой инкорпорации в состав Большой Кабарды субэтнических групп северокавказских абазин-тапанта. К концу XVIII в. численность военно-служилого сословия Кабарды можно оценить в 14-15 тыс. человек с мобилизационным ресурсом до 3000 панцирных всадников.

About the authors

Z. A. KOZHEV

Institute for Humanitarian studies – branch of the FSBSE «Federal Scientific Center ‘Kabardin-Balkar Scientific Center of the Russian Academy of Sciences’»

Author for correspondence.
Email: zaurbek_k@mail.ru

References

Supplementary files