The influence of medieval Russian literature on the epics of Eastern Siberia

Full Text

Былинная традиция Восточной Сибири (Индигирка, Колыма, Анадырь) неоднократно рассматривалась в различных исследованиях, в том числе и в небольшой монографии Л. Н. Скрыбыкиной «Былины русского населения северо-востока Сибири» [Скрыбыкина]. Однако один из аспектов былин этого края остается до нашего времени неосвещенным — это прямое влияние древнерусской книжности на местные былины.

Кратко охарактеризуем историю заселения и историю записи былин на Индигирке (Русское Устье) и Колыме. На Индигирке — крупной реке (1726 км), текущей на востоке от Лены и впадающей в Восточно-Сибирское море, — расположено селение Русское Устье. Устье реки, начиная со 130 км от моря, образует протоки (рукава): Русско-Устьинская (Русская), Средняя, Колымская (с запада на восток). В настоящее время эта территория входит в Аллаиховский улус (район) Республики Саха (Якутия).

Открытие Индигирки (1638 г.) принадлежит казачьему пятидесятнику Ивану Ивановичу Реброву (Роброву) (?–1666). Зимовье, основанное Иваном Ребровым в среднем течении Индигирки, на землях юкагиров, другим первопроходцем — енисейским казаком Посником Ивановым — в 1640 г. было превращено в острог, позднее известный как город Зашиверск. Дельта Индигирки (т. е. Русское Устье), подчеркнем, заселялась и из Зашиверска (через Зашиверск), и морским путем. Известно, что в 1650 г. в устье Индигирки 142 человека (промышленника) были обложены податью. Тогда они были причислены к зашиверским мещанам. По документам, жители Русского Устья прибыли из Великого Устюга, Вятки, Соли Вычегодской, с Мезени, Пинеги, из Холмогор, Чердыни и даже Новгорода. Словом, Русский Север как материнская метрополия прочитывается явственно [Гурвич, с. 55].

В XIX — начале XX в. в Русском Устье (регионе) стояло около 30 русских селений — от двух до семи дымов (дворов). В. М. Зензинов, политический ссыльный, оставил список населенных мест по Индигирке на 1912 г. [Зензинов 2001, с. 151–154]. Самое большое поселение в устье Индигирки — Русское Устье (Русское Жило), расположенное на Русской протоке. Во времена В. М. Зензинова в селении Русское Устье было шесть дымов (т. е. изб), здесь располагалась управа края, проживали староста и писарь, стояла церковь (без священника). Русское Устье, по свидетельству В. М. Зензинова, сохранило дух XVII в. Оказавшись в ссылке в здешнем крае, в своем дневнике он следующим образом описывал первые впечатления: «21 января 1912 года. Первый день в Русском Устье. Не знаю, не понимаю, куда я приехал. После полуторамесячного странствия по якутам, с их непонятной речью и чуждой для меня жизнью, я вдруг снова оказался в России. Светлые рубленые избы, вымытый деревянный пол, выскобленные стены и чистая русская речь». И далее В. М. Зензинов продолжает: «Это, конечно, Россия, но Россия XVII, может быть, XVI века. Странные древние обороты речи и слова, совершенно патриархальные, почти идиллические отношения <…> В селении стоит наивная часовенка со старинной тяжелой иконой Божьей Матери. „Только она нас и хранит“, — убежденно сказал мне русскоустинец. Вероятно, так же верили наши предки» [Зензинов 2001, с. 278–279]. В 1942 г. селение Русское Устье было перенесено со своего первоначального места на другое — на 20 км ниже по течению реки. Сюда же переселили большинство жителей других селений устья Индигирки с Русской и Средней проток. Новый поселок был назван Полярным; в 1988 г. селению вернули историческое имя Русское Устье. Современные этнографы квалифицируют русскоустьинцев как субэтнос [Бузин, Егоров, с. 328–329], образовавшийся в результате контактов русских с аборигенным населением.

Важным компонентом русского самосознания на Индигирке были былины, которые, как известно, берут на себя функцию исторической памяти народа. В 1860-е гг. Иван Александрович Худяков (1842–1876), политический ссыльный, в Верхоянске записал от выходца из Русского Устья две былины [Верхоянский сборник, с. 303–310]. Вторым собирателем русскоустьинских былин стал еще один политический ссыльный — уже названный Владимир Михайлович Зензинов (1880–1953) [Зензинов 1913, c. 221–224]. Третий собиратель — Дмитрий Дмитриевич Травин (1889–1942), выпускник этнографического отделения географического факультета Петроградского (Ленинградского) университета, руководитель этнографического отряда большой экспедиции АН СССР в Якутию в 1927–1929 гг. Записи Д. Д. Травина до 1986 г. хранились неопубликованными в Архиве Академии наук; впервые изданы в сборнике «Фольклор Русского Устья» [ФРУ, № 94, 104, 108]. Следующим собирателем былин на Индигирке стал якутский краевед Модест Алексеевич Кротов (1899–1966), который в августе 1931 г. в местечке Харгытыр (расположено на Индигирке) записал одну былину от сказителя, который родом был с Русского Устья. Текст впервые опубликован в сборнике «Фольклор Русского Устья» [ФРУ, № 111]. Самое большое количество былин в Русском Устье было записано в 1946 г., когда на Индигирку была организована этнографо-лингвистическая экспедиция Института языка, литературы и истории Якутского филиала Сибирского отделения АН СССР. Одним из ее участников стал Николай Алексеевич Габышев (1922–1991) — якутский прозаик, драматург и переводчик. Его записи былин также впервые опубликованы в сборнике «Фольклор Русского Устья» [ФРУ, № 95–97, 100–102, 105–107, 110, 112, 113], равно как и записи другого участника экспедиции — Н. М. Алексеева [ФРУ, № 98, 114]. В 1982 г. в Русском Устье побывал известный московский фольклорист Юрий Иванович Смирнов (1935–2015), которому удалось зафиксировать несколько полуразрушенных былин [РЭПС, № 18, 51, 55]. Через три года, в 1985 г., в Русском Устье работала этномузыковед Татьяна Сергеевна Шенталинская, которая в Полярном записала припоминание одного из былинных сюжетов [РЭПС, № 62а].

Восточнее Индигирки находится еще одна большая сибирская река — Колыма (2129 км), впадающая в Колымский залив Восточно-Сибирского моря. Дельта реки, начинающаяся в 110 км от моря, образует рукава: Каменная Колыма, Походская и Чукочья (с запада на восток).

Открытие для русских людей Колымы связано с двумя именами — Дмитрия Зыряна и Михаила Стадухина. Дмитрий Зырян со своим отрядом в 1640–1641 гг. сухим путем на лошадях добрался из Якутска на Индигирку, а затем и в нижнее течение Колымы. В 1645 г. Дмитрий Зырян был начальником Нижнеколымского зимовья, где он и скончался в 1646 г. Одновременно с Дмитрием Зыряном, но морем, к Колыме подошел Михаил Стадухин (ум. 1666), который в 1644 г. в низовьях Колымы поставил зимовье [Алексеев; Визгалов; Строгова], позднее получившее статус города Нижнеколымска. Историческим поселением Колымы является Походск, стоящий на левом берегу Походской протоки, в 40 км от нынешнего пос. Черский. Поселение начиналось с одного из зимовий, возможно основанных Стадухиным, по-видимому, около 1647 г. [Вахтин, Головко, Швайтцер, с. 44–52, 91–97, 128–134, 233–238].

На Колыме имеются еще два поселения — Среднеколымск и Верхнеколымск. В XIX в. Среднеколымск стал местом ссылки. В 1893 г. по поручению якутского чиновника Д. И. Меликова ссыльный (политический?) С. Г. Власов здесь записал две былины [Чарина, № 8 и 12]. Именно сюда был определен народник В. Г. Богораз-Тан, записавший на Колыме в 1895–1896 гг. значительную часть местных былин [РЭПС, № 19, 25, 29, 32, 45, 49, 56, 65, 66, 85, 92, 149]. В 1940 г. здесь работал С. И. Боло, зафиксировавший один былинный сюжет [РЭПС, № 128]. В 1959 г. в Нижнеколымске С. А. Федосеева записала былину «Михаил Данилович — малолетний богатырь» [РЭПС, № 57], а в 1961 г. Т. А. Селюкова также зафиксировала два варианта былины «Михаила Даниловича — малолетнего богатыря» [РЭПС, № 58, 59]. Именно этот сюжет и является центральным для темы нашей статьи.

Представим сведения о записях былины «Михаил Данилович — малолетний богатырь» в таблице.

Содержание европейской классической версии сюжета «Михаил Данилович — малолетний богатырь» следующее: престарелый богатырь Данила Игнатьевич уходит в монастырь и оставляет для защиты Киева своего двенадцатилетнего сына Михаила Даниловича; к Киеву подходит Калин-царь; Михаил Данилович, несмотря на отговоры богатырей, указывающих на его малолетний возраст, выезжает навстречу врагу, вступает в битву; по некоторым вариантам, он попадает в подкоп, отказывается служить татарам, разрывает путы; конь приносит Даниле Игнатьевичу весть о случившемся; престарелый богатырь выезжает на поле боя и побивает врагов; в отдельных текстах во время боя Данила Игнатьевич принимает сына за татарина и вступает с ним в бой; князь Владимир на пиру награждает Михаила Даниловича.

М. Г. Халанский, опираясь на один из известных ему вариантов рассматриваемого сюжета, в котором главного героя зовут Иван Данилович, выдвигает гипотезу, согласно которой былина сложилась как отражение исторического события 1136 (1135) г. — битвы при реке Супое между войсками киевского князя Ярополка Владимировича (сына Владимира Мономаха) и Всеволода Ольговича, князя Черниговского, вступившего в союз с половцами. Войска Ярополка Владимировича потерпели поражение. Летопись сообщает, что среди погибших был некто Иван Данилович [Халанский, с. 43 и след.]. Эту точку зрения поддерживает В. Ф. Миллер [Миллер 1897, с. 345–361], развивающий также идею А. Н. Веселовского [Веселовский, с. 3–60] о схождении севернорусской былины о Михаиле Даниловиче и южнорусской (украинской) легенды о киевском богатыре Михайлике, которого требуют выдать татары, в результате чего Михайлик удаляется из Киева, захватив с собой Золотые ворота, и уезжает в Царьград. Глава исторической школы вслед за М. Г. Халанским считает, что в былинном образе Михаила Даниловича отразились также какие-то не дошедшие до нас сказания о князе Михалко Юрьевиче (1145/1153–1176), сыне Юрия Долгорукого, получившем от отца престол молодого на тот момент города Владимира и вынужденном покинуть его, так как суздальцы и ростовцы осадили город, требуя изгнать Михалка из города. Имена киевского Михайлика и владимирского князя Михалко Юрьевича и стали основанием для появления в былинах имени Михайло Данилович. В XX в. к гипотезе об историческом зерне былины (битва при Супое) присоединился В. И. Чичеров, сопоставивший к тому же рассматриваемый сюжет с былиной «Илья Муромец и Калин-царь» и пришедший к выводу, что первичной была былина о Михаиле Даниловиче, а вторичной — старина о Калине-царе [Чичеров, с. 33–35].

Мы оставляем в стороне вопрос о возможных исторических основах былины «Михаил Данилович — малолетний богатырь» и сосредоточимся на особой версии, бытующей на реках Индигирке и Колыме.

Сибирская северо-восточная региональная традиция предлагает очень устойчивую версию (в двух редакциях) сюжета «Михаил Данилович — малолетний богатырь», версию, подчеркнем, не зафиксированную в европейской России. Здесь наличествует именной ряд, неизвестный стáринам Русского Севера. Тит угрожает Киеву или Иерусалимскому царству; на пиру у князя Владимира (или царя Тимофея) все гости хоронятся друг за друга, только Данила Игнатьевич, заявив о своей старости, говорит, что если бы его сын Михайлушка был не двенадцати лет, а старше, он бы выступил против Тита и постоял бы за веру христианскую; тем не менее князь Владимир посылает за Михайлушкой; герой воспринимает поручение со слезами и упрекает отца в том, что тот похвастал им во хмелю (в классической версии Михайлушка сам вызывается сразиться с противником, хотя его и отговаривают, мотивируя это его молодостью); явившись к царю, Михайлушка выпивает чару в полтора ведра (проявление богатырства); Данила Игнатьевич, давая сыну коня и вострую саблю, наставляет его рубиться трое (шесть) суточек, а затем поворачивать назад; герой сражается более названного срока, оказывается раненым, приезжает к отцу; Данила Игнатьевич кладет Михайлушку под святые образа и зажигает свечу («Оживешь, мое дитятко, свеча горит — / Умрешь, мое дитятко, так свеча сгорит» — [ФРУ, № 104, ст. 80–81]) (в классической версии Данила Игнатьевич едет в чисто поле, на место сражения, и там находит своего сына); Данила Игнатьевич отправляется в чисто поле, пленяет самого Тита, привозит его к князю Владимиру (Тимофею); затем он приезжает домой и находит Михаила Даниловича умершим; Данила кидается на кирпичный мост (пол) и убивается до смерти (в классической версии этот мотив отсутствует). Таким образом, героями в этой версии являются и Михаил Данилович, и Данила Игнатьевич. Эта былина, укажем, оказалась среди былин-долгожителей северо-востока Сибири: последние разрушенные записи сделаны Ю. И. Смирновым в Русском Устье в 1982 г.

В. Ф. Миллеру данная версия была известна по варианту, записанному В. Г. Богоразом-Таном на нижней Колыме от сказителя М. Соковикова (Кулдаря) [Миллер 1896]¹. Фольклорист, по-видимому, справедливо полагал, что она древнее той версии, которая бытовала на европейском Русском Севере: «…колымский вариант сохранил в наибольшей чистоте черты первоначальной редакции, в которой уходящий в монастырь отец объявлял своим заместителем сына только по достижении им известного возраста (курсив наш. — Т. И.)» [Миллер 1896, с. 83]. К этой точке зрения присоединяется и С. Н. Азбелев [Азбелев, с. 29].

Варианты Колымы и Русского Устья, как мы уже заявили, представляют одну версию сюжета «Михаил Данилович — малолетний богатырь», но делящуюся на две редакции. Можно отметить выразительные отличия в региональных традициях Колымы и Русского Устья. На Колыме Тит Фарафонтьевич (Хорохонтьевич) угрожает Киеву (традиционный для былин локус):

Стольной Киев я град без щита возьму,

Как девиц и вдовиц всех на блуд спущу,

Еще мелкую сошку всю повырублю,

Царя Тимофея во полон возьму,

Молоду его княгиню за себя возьму!

[РЭПС, № 56, ст. 12–16; см. также № 59, ст. 7–10].

В других колымских текстах называется Русь Святая. Князь Владимир обращается к престарелому богатырю Даниле Игнатьевичу: «Помогите нам, Данила Игнатьевич, за Русь Святую, / За Мать Пресвятую Богородицу!» [РЭПС, № 57, ст. 4–5; № 58, ст. 7–8]. В одном из колымских вариантов киевская составляющая явлена не топонимом, а лишь именем «князя солнышка Владимира» [Чарина, № 8].

В былинах Русского Устья враг угрожает не Киеву (Святой Руси), а Иерусалимскому царству:

Иерусалимского я царства выжгу, выпьяню,

Царя Тимофея в полон полоню,

Его Божьи церкви на дым пущу,

Его вдовьи монастыри, девьи монастыри на глубь спущу,

Царицу-княгиню за себя возьму!

[РЭПС, № 50, ст. 5–9; № 52, ст. 10–12; № 54, ст. 5–8].

Святая Русь и Киев в русскоустьинских былинах на сюжет «Михаил Данилович — малолетний богатырь» ни разу не встретились.

В колымской региональной традиции вместо князя Владимира единожды зарегистрирован царь Тимофей (см. выше цитату из текста РЭПС, № 56, ст. 15). Царь Тимофей — очевидное искажение былинного антропонимического ряда, однако определенным образом Тимофей соотносится с песенно-эпической традицией. Напомним, что в былинах Русского Севера популярно отчество Тимофеевич / Тимофеевна: отец Ильи Муромца — Иван Тимофеевич; мать Добрыни Никитича или Дюка Степановича — Омельфа Тимофеевна и т. д. Впрочем, укажем, что в следующих строках сказитель М. Соковиков исправно называет уже не царя Тимофея, а солнушко Владимира-князя [РЭПС, № 56, ст. 47, 58, 65, 114, 117]. В остальных колымских былинах твердо фиксируется князь Владимир / Владимир Красно Солнышко [РЭПС, № 57, ст. 31, 54; № 58, в прозаическом начале старины и других прозаических фрагментах, ст. 64; № 59, ст. 7, в прозаических фрагментах].

В Русском Устье, в отличие от Колымы, антропоним царь Тимофей оказывается весьма устойчивым [РЭПС, № 50], см. выше цитату; [РЭПС, № 52, ст. 1, 11, 97; № 54, ст. 7]. Князь Владимир, напротив, в этом регионе в нашем сюжете ни разу не встретился.

Определенные метаморфозы на северо-востоке Сибири происходят с образом Апраксеевны (Апраксевны), жены князя Владимира (царя Тимофея). Апраксеевна — предмет вожделения Тита, врага Киева (Иерусалимского царства) (см. колымский текст [РЭПС, № 56, ст.16; Чарина, № 8]). Однако на Колыме Апраксевна неожиданно может оказаться и союзницей (женой) Тита. На царство князя Владимира подымается

Сила страшная, татарская

И прокляцка, басурманская,

Тит Хорохонтьевич со своей свитою

И со своей Дусечкой Апраксеевной

[РЭПС, № 58, ст. 2–5, 17–18, 53–54].

Согласно варианту [РЭПС, № 58], Данила Игнатьевич Тита Хорохонтьевича «живьем поймал», «А его Дусечку Апраксевну / Коню за хвост привязал» (ст. 62–63). Антропонимическая форма Дусечка Апраксеевна, по-видимому, сложилась на основе лексемы «душечка». В варианте [РЭПС, № 57], записанном, как и текст [РЭПС, № 58], от М. Г. Решетникова, Данила Игнатьевич точно так же поступает с Апраксеевной.

В тексте [РЭПС, № 59] (пос. Походск, сказитель И. Г. Гуляев), с одной стороны, Дусечка Апраксевна является вроде бы одной из целей в угрозах Тита (ст. 10), но с другой — жена князя Владимира сама симпатизирует Титу. После победы Данилы Игнатьевича над Титом князь и княгиня с башни всматриваются в едущего богатыря: «Тозно на башне стоят смотрят, а Дусечка Апраксевна сказала: „Узнавай молодца по походочке, а сокола по полеточке. Это Тит Хорохонтьевич Данилы Игнатьевича голову везет“. Олеша Попович сказал: „Не Данилы Игнатьевича голову везут, а Тита Хорохонтьевича голову везут. Не была бы ты князина великая и нашего великого князя солнышка Владимира [женой], назвал бы тебя сучкой гончатой!“».

В былинах Русского Устья [ФРУ, № 103, 104, 105] княгиня остается только предметом угроз Тита.

Весьма любопытным является закрепление в былинной традиции Русского Устья и Колымы имени Тит. Можно с уверенностью утверждать, что это имя попало в былины из «Истории Иудейской войны» Иосифа Флавия — памятника античной литературы (75–79 гг. н. э.), популярного на Руси в переводе XI — начала XII в. Впервые на связь былины с «Историей Иудейской войны» указал А. А. Бурикин в рецензии на «Фольклор Русского Устья»: «Особенно интересно то, что в четырех записях былины Данила Игнатовича и его сына имеется мотив литературного происхождения, который отсутствует во всех других вариантах этой былины, — упоминание о „Тите царе“ и его угрозе разорить „Ерусалимский город“, „Иерусалимское царство“, — связанный, вероятно, с довольно популярным литературным памятником — „Историей Иудейской войны“ Иосифа Флавия (переведенным в XII веке с греческого языка), которая оказала значительное влияние на развитие древнерусской воинской повести» [Бурикин, с. 88].

Позволим себе напомнить исторические обстоятельства, давшие основания «Истории Иудейской войны». Во время Иудейской войны (67–73 гг. н. э.), а вернее, восстания иудеев против владычества Рима, во главе римской армии стоял Веспасиан Флавий, избранный в 69 г. своими сторонниками (прежде всего — римскими воинами) императором. Веспасиан оставил своего сына Тита в Иудее; вскоре, в 70 г., тот и захватил Иерусалим и разрушил там главный храм. Иосиф, автор «Истории Иудейской войны», был иудейским военачальником, попал в плен; впоследствии он жил в Риме, взяв родовое имя своего победителя — Флавий. В своей книге он одинаково подробно описал действия иудеев и римлян².

Весьма свободный перевод «Истории Иудейской войны» на древнерусский язык был выполнен в XI–XII вв. и имел широкое хождение на Руси в разных формах [Мещерский; Иосиф Флавий 2004; Творогов]. Один из списков, по-видимому, был принесен в Русское Устье и оказал влияние на устную былинную традицию, позаимствовавшую и имя Тит, и топоним «Иерусалимское царство».

Следует отметить, что былинное Иерусалимское царство воспринималось русскоустьинцами как христианское царство. Весьма примечательно, что Тит угрожает в Иерусалимском царстве в том числе и церквам и монастырям: «Его Божьи церкви на дым пущу, / Его вдовьи монастыри, девьи монастыри на глубь спущу» [ФРУ, № 103, ст.7–8]. Без сомнения, здесь свою роль сыграло и то, что Гроб Господень находится в Иерусалиме, и то, что в 1099 г., после Первого крестового похода, было образовано христианское Иерусалимское королевство (государство крестоносцев), просуществовавшее до 1291 г.

Надо полагать, что на северо-восток Сибири из европейской части России была занесена версия былины, обозначенная В. Ф. Миллером как древнейшая, — с Киевом и святой Русью и князем Владимиром. Эта версия закрепилась первоначально в Русском Устье, а затем была перенесена на Колыму. Далее в былине в Русском Устье произошли трансформации, вызванные влиянием «Истории Иудейской войны», — появилось имя Тита как врага русского народа. Это имя закрепилось и в Русском Устье, и на Колыме. Однако воздействие «Истории Иудейской войны» в Русском Устье оказалось более глубоким, чем на Колыме. Колыма сохранила исконные топонимы Киев и Святая Русь; Русское Устье позаимствовало из книжного источника «Иерусалимское царство», заменившее древнекиевскую топонимику. Очевидно, что рукописный список «Истории Иудейской войны» находился именно в Русском Устье (а не на Колыме).

На Колыме имя Тита Фарафонтьевича попадает еще в один богатырский сюжет — о Сухмане. В Среднеколымске В. Г. Богораз-Тан в 1895 г. записал начало названной былины [РЭПС, № 65], согласно которой Сухман, выехавший после пира у князя Владимира в чисто поле, встречает войско Тита.

Следы «Истории Иудейской войны» мы находим не только в сюжетах «Михайло Данилович — малолетний богатырь» и «Сухман», но и в сибирских северо-восточных вариантах «Наезда литовцев (братья Ливики)». Данный сюжет относится к поздним былинам; сложен, скорее всего, на исходе формирования былинного репертуара, в XIV в. Во многих вариантах местом действия оказывается Москва: братья Ливики угрожают Москве, а не традиционному Киеву; угроза же исходит не от татар (с востока), а от Литвы (с запада).

Русскоустьинские былины (три варианта; на Колыме данный сюжет не зарегистрирован) нам опять предлагают особую версию былины. С одной стороны, в местной традиции вроде бы сохраняется литовский след: в тексте [ФРУ, № 110] мы находим имя короля Ячмана Ячмановича (традиционно Этмануйло Этмануйлович / Етмануйло Етмануйлович в сборнике Кирши Данилова [Древние российские стихотворения, № 11, 15, 21] — от нарицательного существительного «гетман» [Новиков, с. 23]), племянники которого хотят идти походом на царя Елизара, играющего роль «своего» для былинного мира. Однако племянники потеряли все черты литовцев (имя «братья Ливики» в местной традиции отсутствует). Пространство в Русском Устье [РЭПС, № 36, 37] обозначено явно выдуманными топонимами Граждан-город или Беренц-город, который хотят захватить племянники короля. Ю. И. Смирнов трактует в комментариях Беренц как Брянск [РЭПС, с. 383]. Все узловые эпизоды в былинах сохраняются: Ячман Ячманович пытается отговорить племянников от военного похода, предупреждая их, что Елизар хитер-мудер; они все-таки отправляются в царство Елизара, берут его города, пленяют Марью Елизаровну с сыном Михайлушкой; Елизар оборачивается серым волком (жилы у вражеских коней подрезал) и белым горнаком (горностаем) (испортил кремни у ружей); одному королевскому племяннику ломает ноги, другому глаза «выкопал», сажает слепого на хромого и отправляет Ячману-королю.

Обращает на себя внимание имя «своего» героя — царя Елизара и его сестры Марьи Елизаровны. Имя Елизар (и отчество Елизаровна) в вышедших томах Свода русского фольклора (Печора, Мезень, Кулой, Пинега, Пудожье) не зафиксировано. Мы рискнем предположить, что на северо-востоке Сибири опять сказалось влияние «Истории Иудейской войны» Иосифа Флавия, где встречается несколько персонажей по имени Эльазар (Эльазар → Елизар). Один из Эльазаров склонил иудеев не принимать в храме жертвоприношения в честь римского императора, что и послужило основанием Риму подавить неповиновение Иудеи. Другой Эльазар при осаде римлянами города Йодфата с городской стены сбросил огромный камень и отломил голову «барана» (римского тарана). Третий Эльазар из крепости Махор попал в руки римлян, которые истязали его на глазах у иудеев и хотели распять на кресте. Чтобы спасти Эльазара, жители сдали город. Никто из Эльазаров «Истории Иудейской войны» типологически не совпадает с былинным царем Елизаром. Однако имя Эльазар, по-видимому, понравилось русскоустьинцам, которые и ввели его в свои былины.

Таким образом, былинный материал Русского Устья и Колымы демонстрирует явственное влияние памятника книжности Древней Руси «История Иудейской войны» на устную песенно-эпическую традицию. По всей видимости, оторванность Русского Устья и Колымы (и Сибири в целом) от европейской России обостряла в русских людях, пришедших на просторы Сибири, чувства и национального, и христианского (православного) самосознания, что заставляло их по-особенному дорожить историко-культурными ценностями — былинами, сюжеты которых во множестве были занесены на северо-восток Сибири, и древнерусскими рукописями, которые, без сомнения, единично оказались в районе Индигирки и Колымы. Сопряжение устной песенно-эпической традиции и рукописных памятников стало в XVII–XVIII вв. одним из способов утверждения национального самосознания русских промышленников на Индигирке и Колыме.

¹ Правда, укажем, что текст, опубликованный В. Ф. Миллером, в отдельных деталях существенно отличается от текста беловой рукописи В. Г. Богораза-Тана из Архива Академии наук, по которой публикуется былина в изд. [РЭПС, № 56]. Скорее всего, В. Г. Богораз-Тан неоднократно слышал былину Соковикова и позволял себе редактировать первоначально записанный текст, возможно вставляя в него фрагменты и из других сюжетов. Мы будем считать основным вариантом опубликованную запись из Архива АН [РЭПС, № 56].

² В последние годы вышло в свет несколько изданий перевода «Иудейской войны» Иосифа Флавия с древнегреческого языка; см. например, издание 2006 г.: [Иосиф Флавий 2006].

About the authors

Tatyana G. Ivanova

Author for correspondence.
Email: tgivanova@inbox.ru

д-р филол. наук, главный научный сотрудник

References

Supplementary files